Неизбежное (СИ)

Оторвавшись, наконец, от живота он опустился ещё ниже и аккуратно накрыл член Алекса ладонью, с удовольствием отметив, что стоит у того ничем не хуже. Алекс ахнул, простонал что-то на родном языке и вцепился пальцами в его плечо, не то желая оттолкнуть, не то наоборот.

— Что, мой сладкий? — Радамель не смог отказать себе в удовольствии немного поиздеваться и быстро отнял руку. — Не нравится? Мне прекратить?

И едва не рассмеялся, услышав, как тот возмущённо зашипел и зашарил в темноте, пытаясь вернуть сбежавшую руку обратно.

— Кажется, все-таки нравится, — самодовольно констатировал он и вновь обхватил его член, проходясь по всей длине. — А сейчас, уверен, понравится ещё больше.

И, наклонившись, он провёл языком по члену, отчаянно дернувшемуся в ответ, торопливо облизал головку, а затем жадно накрыл его ртом.

Протяжный стон Алекса, больше похожий на крик, был ему наградой за старания. А вырвавшееся из искусанных губ негромкое: «Ещё… Пожалуйста, ещё… Не останавливайся…» было самым прекрасным, что он вообще слышал в этой жизни.

И это окончательно сорвало все тормоза.

Все. Больше ждать он не мог.

Продолжая ласкать его ртом, он аккуратно пробрался в святая святых и, обмирая от желания, скручивающего судорогой, и пытаясь унять дрожь, принялся бережно разминать вожделенное отверстие.

Мальчишка, до того извивавшийся на простынях, вмиг застыл, сжался и словно заледенел. Радамель, в общем, ожидавший подобной реакции, быстро отстранился и рывком поднялся вверх, вновь припав с поцелуями к тонкому лицу.

— Алекс, мой маленький, мой хороший, — исступленно умолял он, — я понимаю, что тебе страшно… Но пожалуйста, малыш…

— Ничего мне не страшно! — вдруг перебил его возмущённый шепот. — И можешь не продолжать. Я и так все знаю: и про «немного будет больно», и про «надо расслабиться и потерпеть». Просто… — его голос прервался на пару мгновений, — немного неожиданно, когда оно вот так, на самом деле… Так что не трать время на болтовню, не останавливайся…

И он с силой оттолкнул Радамеля, которому не оставалось ничего иного, как подчиниться.

Он никогда в жизни не был в постели с человеком, удовольствие которого было бы для него настолько важнее собственного. И поэтому, почти игнорируя, что свой член напряжен уже просто до боли, он ласкал Алекса, вылизывал, посасывал, гладил до тех пор, пока не почувствовал, что тот на грани. И что сам на грани тоже.

— Маленький, — почти неузнаваемым голосом выдавил он, — не могу больше… Хочу тебя… Умираю, как хочу, сейчас, пожалуйста.

И не столько увидев в бархатной полутьме, сколько ощутив, что Алекс кивнул в ответ, он развел его ноги ещё шире и, до боли закусив губу, двинулся вперёд, преодолевая упругое сопротивление.

На сей раз Алекс вскрикнул ещё громче, почти заскрежетал зубами и невольно попытался отодвинуться, но он был готов к этому. Резко придавив его всем телом к постели, он отчаянно зашептал:

— Сладкий мой, ты же сам все правильно сказал… И про больно, и про потерпеть… Только немного потерпи, совсем чуть-чуть. Расслабься, ладно? Ты же сам этого хочешь ничуть не меньше. Зато потом будет хорошо, я обещаю! Тебе понравится, маленький, обязательно, я все для этого сделаю.

И почувствовав, как Алекс, с шумом выдыхая, затихает под ним и пытается расслабиться, он, не в силах терпеть эту убийственную задержку, усилил нажим, с каким-то сокрушительным восторгом ощущая, как сопротивление уменьшается. Сделав ещё пару неглубоких толчков, он не выдержал и одним резким движением вошёл до конца, тут же моментально склонившись над мальчишкой, чтобы поймать губами сорвавшийся с его губ полустон — полувсхлип.

— Все, все, все, — лихорадочно зашептал он, еле удерживая себя неподвижно, чтобы дать ему время хоть немного привыкнуть к новым ощущениям внутри себя, — больше не будет больно, правда. Теперь будет только здорово! Поверь мне, Алекс…

И увидев, как медленно разжимаются кулаки, до этого скомкавшие простыню, понял, что тот ему верит. А значит, отныне все можно.

Можно начать медленно и осторожно двигаться, стискивая в ладонях его хрупкие запястья. Можно, заметив, что в его стонах болезненных нот стало меньше, позволить себе входить чуть более интенсивно и глубоко. А уловив первое, ещё неуверенное движение навстречу, можно, наконец, послать все к черту, отдаться страсти, что сожгла его дотла и, стискивая вздрагивающее тело в железных обьятиях, сорваться в пропасть окончательно и утянуть его за собой.

========== Часть 8 ==========

Комментарий к

Я была на сто процентов уверена, что эта часть будет последней, но… *фейспалм*

А ещё прошу простить за то, что из меня прёт невыносимый флафф вперемешку с порнушкой. Почему-то иначе про них у меня не выходит))

… — Ну и сам понимаешь, когда в шестнадцать лет плевать хотел на Анджелину Джоли, а её мужа почему-то считаешь офигенно красивым чуваком, это странно. А уж когда просыпаешься с обалденным стояком из-за того, что этот самый муж делал тебе во сне минет, волей-неволей задумаешься, что за хрень.

Полулежа на сбившейся подушке и лениво потягивая вино из высокого бокала, Радамель невольно представил себе ситуацию и фыркнул:

— Сильно перепугался, когда понял, что к чему?

— Ещё бы, — согласно кивнул Алекс, валяясь рядом на животе, болтая ногами и увлечённо между делом обкусывая крупную гроздь винограда.

Радамель против воли проследил за виноградинкой, исчезающей между припухших губ, и торопливо вновь поднес бокал к губам.

Когда после чего-то нереального, что так не хотелось именовать сухим словом «оргазм», они пришли в себя и немного отдышались, Алекс хрипло спросил, не хочет ли он пить. Получив в ответ утвердительный кивок, он неловко сполз с постели, глухо ойкнув при этом, и довольно неуклюже скрылся в кухне. Радамеля, мрачно наблюдавшего за этой картиной, охватило чувство вины.

Проклятье! Вот как мальчишка завтра перед тренером предстанет? Знал же, что нельзя, что чревато, что не сулит ничего хорошего, но не удержался, пошёл на поводу взбесившихся желаний, как завороженный. Ладно, мальчишка — у него юношеские гормоны зашкаливают, а он-то, взрослый, опытный мужик, каким местом думал?!

Но на этом этапе его самобичевания Алекс вернулся из кухни и радостно плюхнулся обратно. При этом он водрузил на низенький стеклянный столик, стоявший рядом, свою добычу: запотевшую от холода бутылку вина и огромную вазу с фруктами, а затем поднял на новоиспеченного любовника глаза и немного смущённо улыбнулся.

И слегка ошарашенному Радамелю не оставалось ничего иного, как печально признать, что в присутствии этого, по идее ничем не примечательного, мальчишки он способен думать только одним местом.

Откуда-то изнутри душной волной вновь начали подниматься предвестники возбуждения. Словно и не было ослепительного оргазма, пережитого совсем недавно. Это удивило его самого: нет, понятно, что у него давно никого не было, и это вынужденное воздержание даёт о себе знать, но чтобы второй раз захотелось так быстро?! И так неуместно, учитывая, что мальчишке и первого явно хватит. Вон и так морщится при каждом движении, думая, что при мягком, рассеянном свете ночника Фалькао этого не заметит. Какой уж тут второй раунд? Он, может, и эгоистичный гад, но не настолько же!

Чтобы отвлечься от ненужных мыслей, он задал сразу заинтересовавший его вопрос, откуда в холостяцкой и еще не обжитой квартире вино и фрукты — эти составляющие романтического вечера. Алекс в очередной (интересно, какой по счету?) раз смутился, промямлил нечто невразумительное и поспешил глотнуть вина, чтобы избежать дальнейших расспросов.

Радамель не стал настаивать: и так всё понятно, в общем. Значит, мальчик ждал, надеялся и готовился. Просто прелестно… И кто кого соблазнил, позвольте узнать? Сухой колючкой в груди засвербило ощущение, что, похоже, это он стал игрушкой в цепких худеньких ручках.