Я люблю нелюбимого брата (СИ)

– Он такой тихий сейчас, – проговорил он, медленно направляясь ко мне, а я всё стоял и смотрел на брата. – Макс, я не переживу, если он не очнется!

Тут я впервые увидел слёзы отца. Он всегда был таким сильным и волевым человеком. Добрым, но в тоже время и хладнокровным. Я не мог даже шевельнуться. Мои ноги словно приросли к полу палаты, мне было сложно дышать. Аристарх крепко обнял меня, и только в эту секунду я обмяк.

– Он поправится, обязательно. Он не может вот так просто нас оставить, – еле слышно прошептал я отцу, когда он плакал на моем плече.

Я не верил своим глазам. Кира не лежал в коме, он просто спал. Вот я его сейчас разбужу, и он получит у меня по первое число за то, что так всех нас напугал. Но он не думал просыпаться. Всё так же лежал и никак не реагировал. Безумно красивый, таких людей я не видел никогда. Такие люди, как он, не могут умереть, только не они.

– Поговори с ним, сын. Врачи говорят, что он всё слышит и понимает, просто пока что не может нам ответить, – попросил отец, сильно сжав мое плечо, и тихо вышел из палаты.

Мы остались вдвоем. Даже в такой ситуации мне было неловко оставаться наедине с братом. Мы слишком редко проводили с ним время вместе, если не считать последних дней и репетиций «Бедлама».

Всё-таки Кир научил меня многому, вернее сказать, он выдрессировал меня. Я не могу дать волю эмоциям при виде него. Даже Аристарх прослезился, а я не могу. Не потому что мне не больно от того, что мой брат при смерти, а просто потому, что он меня таким сделал. Я долго терпел его выходки и сейчас снова терплю его очередную, конечно, самую страшную. Присаживаюсь на стул рядом с ним.

– Ты просто спишь, Кира, – тихо шепнул я, касаясь его холодной руки.

Так странно касаться брата. Вот так просто взять его руку, дотронуться до шеи, лица и не ожидать от него никакой реакции. Я спокойно запустил свою пальцы в его шелковистые волосы, провел по ним рукой. Затем наклонился и вдохнул их аромат. Меня как будто током ударило, вдруг стало настолько больно и невыносимо, что я моментально зажал себе рот ладонью, чтобы просто не заорать от боли. Я зажимал рот, что есть силы, только бы так просто не опозориться перед ним.

Я хороший ученик, я научился справляться с болью, он мне показал, как это нужно делать. Переждав этот момент, я взял ладонь брата и прижал ее к своей горячей щеке.

– Ты обязан вернуться к нам. Папа сам не свой. Он ужасно волнуется, мама тоже. Ты им нужен, не поступай с ними так, – молил я его, уговаривая очнуться. – А еще ты нужен мне. Ты всегда был мне нужен, как только я тебя увидел. Того мальчика беззащитного с дурацкой игрушкой в руках. Мы – одно целое, Кира. Без тебя я не смогу жить дальше.

Я начал всхлипывать. Я не чувствовал уже собственное сердцебиение, я просто хотел, чтобы он меня услышал…

– Кира, я безумно тебя люблю, как же ты раньше этого не понял.

Надежда никогда не должна умирать. За надежду нужно бороться и не отпускать ее, чтобы не случилось, как бы тяжело не было. Именно это чувство должно оставаться у человека, если он всё утратил.

Скоро пойдет уже второй месяц, как мой брат не выходит из комы. Сказать, что это горе для нашей семьи – ничего не сказать. Все разбиты и подавлены. День и ночь мы просиживаем у кровати Киры в надежде, что он проснется, но он продолжает спать глубоким сном. Врачи, как обычно, ничего толком не говорили. Они призывали нас молиться за Кирилла, но и в тоже время не обнадеживали скорейшим выздоровлением.

Аристарх уже давно забросил работу, пустил всё на самотек. Раньше он долго засиживался у себя в кабинете и редко уделял нам внимание. Он считал, что мужчина должен быть самостоятельным. Теперь отец винит себя в том, что так мало времени и внимания уделял детям. Он рад возместить, но это уже не так актуально. Он часами напролёт находится в госпитале. Такое впечатление, что из него выходит жизнь, день за днем. Он заметно постарел за всё это время, виски покрылись сединой, а глаза потускнели от постоянных слёз.

Матери отец не разрешал постоянно находиться в больнице. Она приходила днем, приносила еды, которую мы практически не ели, немного разговаривала с Кирой и ехала домой. Аристарх вечно повторял, что ей нельзя волноваться, и она должна беречь себя. В маме тоже что-то поменялось. Она не стала хуже выглядеть, как Аристарх, нет. Даже наоборот. Мать стала больше за собой следить, перешла на правильное питание. Но часто жаловалась на головокружение. Не мудрено, ситуация в жизни ужасна и все очень волнуются. Аристарх разрывается на всех: он постоянно находится возле брата, но тем самым заботится о маме. Сейчас даже больше обычного. Звонит из больницы каждые тридцать минут и интересуется ее здоровьем. Бедный, он винит себя в том, что так мало внимания уделял семье.

Что касается меня, то я уже давно перестал жить прежней жизнью. Парадоксально, но мой режим дня нисколько не изменился, я всё также обязан был посещать школу, получал двойки и слушал Сашкины бредни по поводу его новой девушки Иры – третьей за последний месяц, но самой любимой и красивой. «Бедлам» я временно приостановил. Выступать на сцене у меня нет никаких сил и желания. Сейчас не время для веселья и плясок. Хоть мне часто звонят и приглашают на всякого рода корпоративы, чего раньше не было, но приходится отказываться. Искать нового солиста – исключено. Это место принадлежит только Кире. Он его по праву заслужил. И он его скоро снова займет. Нужно только немного подождать. Совсем чуть-чуть…

***

– Зачем покупать себе столько еды, а в итоге выпивать только кофе? – удивляется Санька.

Я вообще не понимаю, для чего мне приходить в столовку, если аппетита совершенно нет. Я, вообще, стал испытывать жуткое отвращение к еде. Не лезет кусок в горло.

– Тебе обязательно нужно есть, Макс. Люди могут подумать, что ты подсел на героин. Ты так исхудал, поешь, – Вот и Вика к нам присела. Опять эти нравоучения.

– Мне без разницы, что они там думают, – ответил я бесцветным голосом. Как-то сам не понимаю, что у меня с интонацией.

Я стараюсь делать всё правильно, буднично. Я не хочу оставаться одиноким. Я понимаю, что если сейчас отгорожусь от своих друзей, то у меня никого не будет вообще. Я просто не смогу это пережить. А мне нужно держаться. Мне нужно быть сильным, чтобы Кира проснулся и был доволен моим поведением. Я же не хочу его расстраивать.

Хотя мне ужасно тяжело прикидываться нормальным. Участвовать во всех обсуждениях класса, кто с кем переспал, или гадать цену новой чихуахуа Таньки из одиннадцатого «Б». Я есть везде, где нужно, физически, но не морально. Мой облик присутствует и на уроках, и на переменах, и даже в этой ненавистной столовке. А раньше я любил это место. Мне всегда нравилось обсуждать с друзьями всё новинки рок-культуры, делиться впечатлениями от репетиций и концертов. Даже ловить на себе насмешливые взгляды с вон того столика. Его столика. Теперь он пуст. Никто не смеет его занимать. Даже его вечная свита там не сидит. Это Кира выбирал место, он любил его. Я даже знаю почему. Ведь с него прекрасно видно мое.

– Как он? – подняла Вика на меня свои карие глаза.

Она каждый день спрашивает о брате. Приходить к нему в палату не решается, но видно, как сильно она переживает.

– Без изменений, Вик. Если что-то поменяется, поверь, ты узнаешь сразу, – ответил немного резко я, но ничего не мог с собой поделать.

– Ты влюбилась? – тихим, но серьезным тоном спросил Саня.

Вика тактично промолчала.

– Ого… – протянул друг. – Если Вика влюблена, то это серьезно и надолго.

– Я просто никогда такого не испытывала. Я очень переживаю за него, Макс, – призналась она и вновь посмотрела мне в глаза. Ее взгляд осмелел, стал более решительней. Я немного вздрогнул под этим напором, но вида не подал. Снаружи я камень. – Он такой добрый человек. Он совсем не такой придурок, каким себя выдает. Он другой. Кира – чувственная натура. У него очень доброе сердце, а глаза отображают…