Паучий престол I (СИ)

Вы можете привязать цепью тело мое к земле,

Но душа моя все еще свободна, все еще свободна…

*А. Ламберт Is Anybody Listening?

На новом месте спалось грубо и неуютно. Не привык Саске, для которого шум многомиллионного города был частью повседневной жизни, к столь естественной тишине, которую нарушало либо бодрое стрекотание сверчков, либо сонное кудахтанье кур. Брюнету казалось, что его засунули в банку, где вроде бы все звуки и должны быть приглушенными, но в то же время они намного острее воспринимались слухом из-за своей непривычности. А ещё луна… Как бы Саске ни вертелся и ни крутился, как бы ни одергивал тюль и ни накрывался одеялом по самую макушку, лунный свет, словно издеваясь, скользил по его лицу, коже, телу, комнате в целом, мерцая отнюдь не привычными огнями городских фонарей, вывесок и витрин, которые, после, тонули в темени плотных жалюзи, а какими-то заумными, порой пугающими своими отблесками тенями.

Он проворочался полночи, и это притом, что лег Саске около десяти вечера – детское время, но выбора у него не было, поскольку в помещении сеть отсутствовала, мобильный отобрали ещё перед отъездом, а телевизор в гостиной, похоже, единственное развлечение в этом, забытом цивилизацией месте, оккупировал Какаши, как истинный американец, смотря бейсбол под бутылочку пива. Сон не шел, хотя, честно сказать, кроме непривычных звуков и надоедливой луны, подростка раздражало фактически все. Узкая кровать, от лежания на которой, даже несмотря на толстый матрас, болели бока, а движения были стеснены до минимума, и это притом, что юный Учиха любил простор, порой просыпаясь не вдоль кровати, а поперек неё.

Именно в этот момент на Саске нахлынули воспоминания примерно десятилетней давности, когда он любил греться под боком у брата, уже тогда понимая, что в этом, тогда кажущимся ему просто огромным и необъятным мире для него нет более дорогого человека. Он пинал Итачи во сне, мальчик это знал, стаскивал с него одеяло, бормотал что-то несвязное и даже, бывало, накручивал на пальцы его длинные волосы, когда не мог уснуть, находя в этом что-то гипнотически завораживающее, а брат лишь улыбался в ответ и шутливо щелкал его по лбу. Кажется, в детстве все сводится к вот таким вот мелочам, которые, впрочем, после хранишь, как самые ценные воспоминания.

Запахи… запахи тоже раздражали, хотя Саске не мог сказать, что они были неприятными, скорее, надоедливыми, потому что в комнате, в которой, судя по всему, уже давно никто не жил, и пахло этой устаревшей необжитостью, слегка пылью и чуточку, как казалось самому подростку, плесенью. Впрочем, это просто могло разыграться его воображение, хотя раньше брюнет и не замечал за собой излишней опасливости, ведь, возможно, именно так должен чувствовать себя человек, который неожиданно оказывается в незнакомом месте, один, в непонимании и с глубокой обидой на сердце.

Наверное, именно мысли и не давали ему уснуть, потому что весь этот день, который показался Саске чрезвычайно длинным и выматывающим, он как-то не задумывался над поступком родителей, сперва приняв его как что-то неоспоримое, а после просто повинуясь, как примерный сын, но сейчас, в ночной тиши и неуютном одиночестве, обида начала медленно выбираться из глубин его души, заставляя изредка шмыгать носом… от этого странного запаха, скорее всего. Конечно же, Саске понимал, что родители за него беспокоятся и поэтому приняли, так сказать, превентивные меры, но на самом деле подросток думал, что дело в чем-то другом, и эта изоляция – не просто перестраховка и воспитательная мера, а нечто вроде отчаянной попытки не допустить новой трагедии в семье.

Он помнил, как два года назад в их доме разгорелся нешуточный скандал, когда его родителям стало известно, что Итачи сожительствует с любовником, да ещё и с бывшей шлюхой – Саске об этом знал, но молчал, понимая брата – и когда вопрос о будущем старшего наследника стал ребром. Сам он на этих, так сказать, семейных совещаниях не присутствовал, мал ещё был, чтобы иметь право голоса, но знал, на что пошли родители, дабы Итачи с Деем расстались именно врагами, а у старшего сына и мысли больше не возникло связывать свою жизнь с мужчиной, и, наверное, именно поэтому, чтобы избежать очередного противостояния в семье, его родители заслали своего младшего сына в глушь, так сказать, подальше от соблазнов.

Впрочем, как понимал Саске, зреть нужно намного глубже, и если бы он не знал своих родителей, то подумал бы, что они боятся потерять и его тоже, но он знал, какие жизненный приоритеты присущи его отцу и матери, и среди них сыновья никогда не стояли на первом месте. Так называемый позор Итачи удалось замять, и даже пресса осталась в неведение относительно того, почему же наследник корпорации «Katon» был отправлен в Японию в малоперспективный филиал без каких-либо объяснений, и именно поэтому, потому, что брат отказался идти на поводу у амбиций родителей и предпочел статусу любовь, над ним, младшим, так корпели.

Скорее всего, за Итачи тоже наблюдали, но не потому, что родители беспокоились о том, как живет и выживает их старший сын, а для того, чтобы пресечь любые возможности утечки информации, хотя в таком случае брата действительно могли отправить в другой город или даже страну, приказать ему уехать, но не сделали этого, почему-то. В общем, Саске много чего не понимал, а Итачи уклончиво уходил от темы его личных отношений с родителями, и именно поэтому подростку сейчас было так обидно – потому, что ни его, ни брата, ни мать, ни отец даже не пожелали выслушать, навязав свою волю.

По сути, наказание было не таким уж и страшным. Но для Саске, который вырос в большом городе, который привык к жизни в городе, которые не видел своей жизни без того же ноутбука или телефона, без шопинга и ночных клубов, без привычной обстановки, в конце-то концов, это было даже не наказание, а бессрочная пытка, моральная и психологическая, потому что что-то подсказывало подростку, что среди деревенских он не приживется.

Ввиду всего этого – неудобной постели, раздражающих звуков, запахов и образов, тяжелых мыслей – Саске удалось уснуть только тогда, когда свет луны сменился мягким отблеском зари, ведь, как бы там ни было, а тело требовало отдыха, тем более что завтра ему предстояло свершить чуть ли не подвиг – посетить новую школу.

Кажется, он даже ещё толком и уснуть не успел, когда его как-то неловко, словно то ли опасались, то ли избегали, ткнули в плечо, при этом ещё и демонстративно кашлянув, будто этого тычка и так было недостаточно, чтобы хрупкий сон развеялся.

- Вставай, Саске, - как бы мимоходом, словно он куда-то спешил, сказал Какаши, сразу же разворачиваясь и направляясь к двери, следующую фразу бросая уже через плечо. – Завтрак в полседьмого. Опоздаешь – останешься голодным.

Учиха в ответ только фыркнул: к нему относились, словно он маленький, постоянно пугая тем, что оставят то без ужина, то без завтрака, будто Хатаке был единственным в этом доме, кто умел готовить. Конечно же, мастером кулинарии подросток не был, но сварить себе кофе или же сделать чай, поджарить яичницу или бекон, намазать тосты маслом или джемом, он мог запросто, хотя эти свои умения он, конечно же, скрывал, ибо не пристало «золотому мальчику» пачкать свои холеные ручки готовкой. В общем, утрировал этот одноглазый птицевод, считая, что без него мальчишка пропадет. Пф! Не пропадет, разве что заплутает во всех этих полях, одни только воспоминания о необъятных просторах которых вызывали у брюнета головную боль.

Потянувшись, Саске сел на кровати, морщась от того, что тело, и правда, словно онемело, став малоподвижным и скрепя едва ли не каждым суставом и каждой натянутой мышцей. Будь он дома, подросток непременно сделал бы зарядку, легкую, чтобы разогнать кровь и разогреть мышцы, после принял бы душ, уложил волосы, привел себя в порядок, и только после, красивым, опрятным и сияющим, покинул бы свои комнаты, дабы позавтракать и отправиться в школу на личной машине с личным водителем, но деревня на то она и деревня, что все в ней шиворот-навыворот, поэтому Учиха сперва решил присмотреться к местным порядкам, а после уже составлять свой режим дня. Кстати, о дне.