Двуликие (СИ)

- И плевать, что мы геи? – ехидно поинтересовался я.

- Совершенно, - кивнул он. – От этого вы не стали другими людьми, вы не убийцы и не насильники… Вы просто другие, отличные от остальных, но не уроды ведь, чтобы вас презирать, - он усмехнулся. – Я сам только недавно это понял…

Некоторое время мы с Алексом сидели оглушенные словами папы Стаса, а потом снова потянулось время. Со времени начала операции прошло 3 часа. Время – странная штука, когда ты счастлив, тебе хорошо, оно имеет свойство проноситься быстро, как один миг, но стоит тебе чего-то начать ждать, переживать, или просто находиться в депрессии – оно начинает растягиваться, показывая тебе все аспекты твоего горя, разочарования, или сучности бытия.

Я прислонился к плечу Алекса, не знаю, похоже я задремал, но когда я вновь посмотрел на часы, было уже 4 часа! Боже, 4 часа!!! Что можно с ним делать столько времени?!

Вдруг резко отворилась дверь, но к нам вышла не очередная медсестра, как я ожидал, а уставший и измотанный, долгими часами операции, врач. Мы как один повскакивали с мест.

- Доктор, что с ним?! – спросила мама Стаса.

- Как он? – отец.

Мы решили промолчать, все вопросы были заданы, что нам еще оставалось спрашивать. «Все ли с ним хорошо?». Вопрос до жути глупый.

Врач устало вздохнул.

- Состояние стабилизировалось, но он в коме… - проговорил он тускло.

Мда, сообщать такое родителям не самая лучшая в мире обязанность.

- У него пробита голова, - начал перечислять он. – Сильное сотрясение мозга, сломано пара ребер. Гвозди мы извлекли, но одна нога оказалась сломанной, а вторая раздробленной, мы еле собрали ее, - он протер глаза. – К тому же, - решил он совсем уж добить нас. – У него большая потеря крови. Мы сделали переливание, - отчитался он. – Не знаю, выживет ли он, - тихо проговорил он.

Мама Стаса зашлась в диком плаче, отец старался поддержать ее, успокоить, но он и сам был шокирован. Потерять сына… Боже, ну за что им такое наказание, что такого страшного они могли сделать в жизни?! Я прижался к Алексу, сдерживая свои слезы.

- А к нему можно? – хрипло спросил я.

Врач перевел на меня взгляд.

- Да, - кивнул он. – Сейчас его переведут в палату, и мы можете к нему пройти, а сейчас, извините меня…

- Сем, - мама Стаса бросилась ко мне. – Ну, за что нам такое?? – она повисла на мне. – Стас же ни в чем не виноват, ему и так досталось в жизни! Никого никогда не обижал, всегда милый, но такой замкнутый…

- Нина, прекрати, - одернул ее папа Стаса. – Мальчику и так плохо еще ты со своими рыданьями!

Его отец тоже плакал, и мне думается, он старался прекратить поток ее слов, чтобы самому позорно не разреветься. Я тепло ему улыбнулся и обнял плачущую женщину, говоря, что все хорошо, я присмотрю за ней, а он может отойти, взять себя в руки. Он только кивнул мне в ответ, быстро испаряясь. Вот таким должен быть настоящий отец, в меру жесткий, но и не лишенный чувств, опора семьи, любящий муж и отец… Мы с Алексом были лишены подобного, хоть я и любил своего отца, но он давно позабыл о своем долге – воспитывать и любить меня, поддерживать во всех начинаниях, понимать.

Все же я разревелся, стоя в обнимку с незнакомой женщиной, но так остро чувствуя ее горе, Алекс старался утешить меня, но потом просто отошел, давая выпустить накопившееся. Но ушел он не далеко, я чувствовал его поддержку, я чувствовал, что и ему больно за этих людей.

Боже, если мы все найдем его, я не отдам его полиции! Я самолично буду издеваться над ним так же, как и он над своими жертвами! Чем я лучше его тогда буду, спросите вы? А тем, что я делаю это не просто так, не ради своей прихоти или из-за больной фантазии, а вот за этих людей! За их слезы, за их боль, за друзей, которые уже мертвы и за их боль тоже! Можете считать меня таким же маньяком, как и он, мне плевать! Вы не пережили такого ужаса, как мы все…

В палату мы вошли все вместе, папа Стаса уже вернулся, мама немного успокоилась, но я чувствовал себя в подвешенном состоянии. Когда мы все увидели его, чуть Богу душу не отдали. Хрупкое тельце, не смотря на все свои мышцы, было смертельно бледным, почти весь завернутый в бинты, по-другому даже и не скажешь! Одна нога в гипсу лежит на кровати, а вторая в том же гипсу, висит, поддерживаемая какими-то креплениями. Во рту трубка, из вены на сгибе локтя одной руки – капельница, а другой – все еще переливали кровь.

Нина Баранова – снова залилась слезами, прижимаясь к мужу, Николай Петрович (папа Стаса) – замер памятником самому себе, крепко сжимая руку жены, стараясь удержать себя от рыданий, Алекс – просто отвернулся, зажмуриваясь. Да, понимаю, видеть такое очень больно, особенно если вспомнить, что вчера он ходил, улыбался, смеялся и просто жил… Сейчас же он не известно где, не понятно, что будет дальше, он бродит по своему внутреннему миру, и ищет выход.

Что ж, похоже, придется мне все расхлебывать…

- Стас, - позвал я его, садясь рядом с ним на стул. – Это снова я, - я грустно улыбнулся. – Скажу сразу, - твердо проговорил я. – Я не собираюсь тебя жалеть! Разлегся он здесь! Ты вообще свою мать видел? На ней лица нет! Ты вставай, давай, - я взял его за руку. – Я все равно не отпущу тебя никуда, - серьезно пробормотал я. – Ты же меня знаешь… Я та еще язва, и свое никому не отдам, - я смахнул слезинку, что сбежала с моей щеки. – А ты – мой! Ты стал моей семьей, всей нашей семьей! – его родители удивленно смотрели на меня.

Еще бы, больных по идеи нужно жалеть, выхаживать, пылинки сдувать... Чушь собачья! Их нужно злить, чтобы им захотелось встать и накостылять тебе! К тому же, кому не понравиться, когда возле тебя все бегают и выполняют все твои приходи (сейчас я говорю не о серьезных болезнях, а когда человек в сознании), мне бы уж точно понравилось и я бы по притворялся еще на несколько дней, чтобы продлить это чувство всеобщей любви.

Алекс подошел ко мне со спины, ложа руки на плечи.

- Знаю, говорю, как последняя сволочь, - продолжил я. – Но ты ведь знаешь, что это не далеко от истины, - усмехнулся я. – Я очень корыстный. А ты мне нужен! Всей нашей группе, мы не должны больше никого потерять! И ты выживешь, слышишь?! – я сильнее сжал его руку. – Ты не имеешь права сдаваться, тебя тут ждут слишком много людей, в первую очередь твои родители! – Нина Баранова подошла к нам и взяла сына за руку.

- Да, - сквозь слезы выдохнула она. – Я жду тебя, сынок, возвращайся к нам, - попросила она и снова заплакала. – Я так тебя люблю… - выдохнула она, выбегая из палаты.

- Ей плохо без тебя, Стас, - прошептал я, утыкаясь лбом ему в руку.

- Ты нужен нам, сын, - услышал я твердый голос его отца.

Думаю, он бывал чрезмерно строг к нему, но это не значило, что он не любил своего сына. Такой тип людей не очень любит демонстрировать свои чувства, переживая все внутри себя. Возможно Стас даже думал, что отец холоден к нему, кто их знает, но это их шанс доказать своему сыну свою любовь.

- Мы любим тебя, - его голос дрогнул. – Очень сильно любим, слышишь?! Я, - он выделил это слово. – Очень тебя люблю, и приму любым, только очнись…

Опа, а это еще что значит?

Я удивленно посмотрел на Николая Баранова.

- Он тоже гей, - глухо ответил он. – Совсем недавно признался нам с матерью, сказал, что влюбился в кого-то. Может, поэтому он так боготворит вас обоих, уж не знаю, - пожал он плечами. – Но теперь я понимаю, что это не болезнь… Это просто природа, - он опустил взгляд и горько усмехнулся. – Только почему-то понимаем мы самые важные вещи слишком поздно… Иногда уже ничего нельзя изменить…

- Это не тот случай, - твердо ответил я. – Стас очнется!

- А он не сказал вам в кого он влюбился? – осторожно спросил Алекс.

- А что? – нахмурился он.

- Просто присутствие любимого человека иногда может помочь, - пожал он плечами. – Если бы это чудо сидело перед моей постелью и вот так ревело, я бы не выдержал, - он потрепал меня по волосам. – Я не могу видеть его слез…