Нежнее шелка, острее стали (СИ)

А раб ещё и палец в него засунул, он даже не заметил, когда и как, и пошевеливал там тихонечко, осторожно, маняще.

Когда Зейн со стонами и дрожью во всём теле излился в рот невольнику, тот проглотил всё до капли, ещё и облизал напоследок. Потом поднялся на руках и навис над ним, огромный, мускулистый, широкоплечий.

Вельс схватил его руку, положил на свой член и накрыл сверху ладонью. Зейн, ещё не отошедший от оргазма, не сразу и понял, чего от него хотят, а когда понял, то зашипел, как дикая кошка, скривился и начал вырывать руку. Раб только усмехнулся и ещё крепче сжал ладонь. Мальчишка свою вывернуть пытался, но получалось, что как раз то что надо и делает. Вельс даже губу прикусил от удовольствия.

- Убери свой грязный член! – шипел Зейн и ещё как-то ругался, но очень витиевато – раб не понимал.

- Ты же сам хочешь, чтоб я его в тебя сунул! – прерывисто отвечал Вельс, а в его светло-голубых глазах плясали насмешливые искорки.

- Так и то место не чище! – прорычал Зейн, уже всем телом крутясь под рабом, как золотистая змейка.

Тому лишь слаще от этого делалось, и через пару яростных рывков он кончил, выплеснувшись хозяину в ладонь. Когда он разжал руку, мальчишка выкатился из-под него с руганью и бросился обтирать пальцы о подушки.

- Как ты посмел?! – зло кричал Зейн, поминая при этом опять же собак, козлов и ещё каких-то животных, Вельсу неизвестных. – Я тебя сечь прикажу, пока мясо с костей не слезет!

Раб не стал вслушиваться в проклятия, схватил Зейна поперёк туловища и на пол бросил, развёл ему ноги пошире. Мальчишка брыкался, но Вельс был гораздо сильнее. Он лёг между ног Зейна, так что бёдра уже было не свести.

- Грязный, говоришь, - пробормотал он. – Собака, говоришь…

Вельс видел, что юноша хочет его, шипит и отбивается, но хочет. Ему даже жалко юнца было, потому что тот кроме грязи и греха в любви к мужчинам ничего не видел. Мучился от своих желаний, стыдился их и считал позором. Стыдился, и всё равно шёл на рынок, покупал рабов и ложился под них… «А где же остальные? – подумалось вдруг Вельсу. – Ему что, остальных мало? Или разнообразие любит?». Подумалось – и тут же вылетело из головы. Он только об одном сейчас мог думать: о том, что лежал меж раскинутых ног молодого красавца, в чьи зелёные глаза он чуть ли не на рынке влюбился, когда мельком в узкую прорезь увидел.

Из-за того, что Зейн сопротивлялся, он вошёл в него грубо и неловко, наверное, причинив боль: юноша вскрикнул и выгнулся дугой. Вельс чувствовал, как он затем расслабляется и приспосабливает себя – мальчишка был опытный. И как же в нём было хорошо… Правильно сделал, что сразу не полез, потому что кончил бы через мгновение, так внутри было скользко, тесно и жарко.

Он и не заметил, как сопротивление Зейна перешло в страстные объятия. Они просто двигались один на другом, один в другом, сплетались, хватали, сжимали и кусали друг друга. Вельс пытался держаться ритма, двигаться размеренно, но все эти умствования и уловки тут же бросили его, оставив на произвол желания, безумного, звериного, острого. Он, почти не сдерживаясь, вбивался в юношу, такого тоненького и хрупкого, того и гляди раздавишь… Но это лишь казалось так: его хозяин на деле оказался ещё как силён, когда закинул ноги ему за спину, сплёл и начал ими вжимать любовника в себя ещё глубже.

Зейн стонал в голос, кусал губы, бился под тяжёлым телом раба и пальцами царапал его спину так, что из только-только заживших ран пошла кровь. Он не мог этого видеть, но как будто чувствовал кровь, словно волчонок, и раздирал рубцы ещё сильнее. Потом он изогнулся и просунул свою руку с окровавленными ногтями между их тел и сжал свой член, приноравливая движения ладони к их бешеному ритму.

Вельс не чувствовал боли в спине: он чувствовал лишь приливающее наслаждение, готовое прорвать преграды и растечься по телу медовой волной. И когда мальчишка под ним закричал и заметался, сладко сжался изнутри, он тоже кончил, позволив волне затопить себя.

Когда он выпустил юношу из-под себя, тот подполз к подносу и начал что-то жадно пить. Вельс последовал его примеру.

Потом, когда они отдохнули, Зейн ещё раз пожелал и на живот перекатился, словно приглашая. Вельс тут же потянулся к нему, вот ведь ненасытный мальчишка…

Он приподнял его бёдра вверх, чтобы было удобнее, развёл половинки ягодиц и коснулся губами припухшего отверстия.

Зейн взвыл от этой ласки и зубы сжал, чтобы криком не закричать. У него аж слёзы на глазах выступили… И не от того даже, что приятно было, а от мысли о том, что раб ртом его там касается и даже языком играет. Зейну в голову от этого такой жар бросился, что и представить страшно, а уж что меж ног делалось… Он ещё гибче в спине выгнулся и прохрипел сквозь зубы:

- Возьми!

Невольник вошёл в него легко, плавно и тут же двигаться начал медленно, пробирающее. Зейн вспомнил, как он его член в руках держал. Хоть и унизительно было, зато он теперь лучше представлял, какой он в обхвате да какой твёрдый. Глазами этого не понять… И дурно делалось от того, что такую огромную штуковину в него на всю длину засовывают, и стыдно, и сладко до неимоверности.

Вельс не припоминал, чтобы хоть кто-нибудь ему с такой же яростью отдавался. Всяко было – и страстно, и жарко, и исступлённо, но этот мальчишка бешеный был, чисто дикий кот… И было это волнительно до дрожи – усмирить зверёныша, пересилить, уткнуть головой в пол и овладеть.

Даже когда они оба кончили, Вельс не отпускал юношу, придавив всем телом, целовал ему плечи, шею, тонкие пряди волос, выбившиеся из причёски. И всё: и влажная кожа, и светлые волосы, и крутые изгибы плеч – всё было атласно-гладким, нежным, балованным… Зейн сначала позволял, видно, не придя ещё в чувство, а потом начал выкарабкиваться. Вельс выпустил его из под себя – взмокшего, скользкого, тяжело дышащего. У него самого тоже в голове начало проясняться, и опять он про других рабов вспомнил, про того, в татуировках, с которым он на помосте стоял.

- А где остальные?

Глаза у хозяина до сих пор были затуманены и полуприкрыты, как у сытого хищника. Он не сразу заговорил, словно раздумывая, отвечать ли вообще:

- Какие ещё остальные? – лениво спросил он.

- Те рабы, которых ты раньше покупал.

Губы тут же сжались, а глаза опасно сверкнули:

- А ты откуда про них знаешь?!

И промелькнула в этом зелёном блеске такая явная угроза, что Вельс почти не раздумывая прыгнул на юношу. Он успел сообразить, что раз у Зейна оружия не было, да и держать его в комнате под рукой было невозможно, то хозяин станет звать стражу на помощь. А он хорошо помнил, какой палаш был у чёрного раба…

Он прижал мальчишку к полу и широкой ладонью зажал ему рот. Тот извивался под ним, пытался оттолкнуть руками… Он хоть и сильным был, но не как Вельс, не мог из-под него выбраться, а рука, зажимавшая рот, словно из железа была выкована.

Вельс замер над бьющимся под ним Зейном, не зная, что ему теперь делать. Отпустить его – крикнет стражу. Не убивать же его теперь… А может, и стоит свернуть ему нежную шейку – с теми-то рабами явно что-то нехорошее произошло. В темницу бросили? На рудники услали? Или убили? Неужели всех их убивали, чтобы мальчишку от позора уберечь? От этой мысли Вельса взяла такая злость, что другая рука сама собой потянулась к горлу хозяина и сомкнулась на нём.

Нет, не станет он его убивать, так, придушит немного, чтоб сознание потерял и лежал тихо, а там посмотрит, что делать, как выбраться из новой передряги.

Глаза Зейна словно остекленели, когда пальцы стали пережимать его горло. Руки метнулись куда-то вверх, за голову.

- Ты их убил?! Убил? – спрашивал Вельс, медленно сдавливая шею.

В глазах юноши не было ответа – только ярость. Он выбросил руку куда-то в сторону так быстро, что Вельс едва заметил холодный стальной блеск мелькнувший рядом с его лицом. А потом последовал удар. Тонкое лезвие вонзилось ему в шею сбоку и двинулось поперёк неё, перерезая и брызгая кровью. Вельс разжал руки и опрокинулся на спину.