Между строк (СИ)

Сегодня пальцы недавнего любовника говорили совсем не об удовольствии. Капитан не смотрел в глаза, канатоходец тоже отвёл взгляд.

— Флавио Коста, — выдохнул на первый вопрос.

Наверное, теперь Мойя без труда проследит родословную прямо до первого колена. Нет, Куэрда не боялся даже того факта, что капитан узнает о матери. Он не стыдился того, чем в своё время она зарабатывала на жизнь, потому что эта женщина сделала для него всё, чтобы он выбился из нищеты.

— Я невиновен, — ответ на второй вопрос прозвучал совсем невпопад.

Куэрда не дал себе времени задуматься о том, что будет говорить, когда его спросят о местонахождении.

Капитан нервничал, злился, дёргался, возмущённо шипел, видимо пытаясь найти такое решение, которое устроило бы обоих. И разумно отложил его поиски до утра.

Флав плохо вслушивался в болтовню стражи, уводившей его в отдельную камеру. В голове шумело, и бок разболелся так, что хотелось тихо стонать. Как только за стражей закрылась дверь, Куэрда опустился на жёсткий, набитый соломой матрац, поворачиваясь так, чтобы как можно меньше давить на рёбра с травмированной стороны.

Просто необходимо было придумать, где он был в ночь убийства. Конкретные лица, на которые можно было бы сослаться, отпадали сразу — канатоходец не собирался тянуть за собой. Оставался вариант «пил эль в кабаке».

На такой вот случай Флав имел некую заготовку. На северной окраине города, где проживали в основном ремесленники, у Косты была «лисья нора». По-простому говоря, Флав приплачивал владельцу кабака Луиджи Вельмони «Три пескаря», как раз за то, чтобы он в нужный момент клятвенно подтвердил алкогольные излияния канатоходца в течение нужного времени. Но одно дело свидетельствовать перед рогоносцем-мужем, а другое обманывать представителя закона. Флав не был уверен, что его мелкие вложения способны сподвигнуть Вельмони на сей подвиг. Уверенности не было, но надежда жила.

Так с этой надеждой и провозившись в поисках удобной позы, и мучительно прислушиваясь к ноющему боку, Коста провалялся до раннего утра. Заснул уже с восходом солнца, в противовес тому, как обычно вставал.

========== Часть 6 ==========

***

Капитан в ту ночь так и не уснул, да он и не пытался, честно сказать. Он сначала мотался туда-сюда по кабинету, пытаясь придумать хоть что-то более-менее убедительное, чтобы оправдать Флава. Потом он ушел заниматься этим, без сомнения, интересным и полезным делом домой.

«Флавио Коста». Это все, что крутилось в его голове — вместо плодотворных мыслей, планов или хоть каких-то идей.

«Флавио Коста». Может, свалить все на Агату или какую-нибудь другую любовницу канатоходца, которых у него, без сомнения, море?

«Флавио Коста». Нет, нехорошо приплетать сюда ни в чем не повинных людей, будь они хоть триста раз изменщинцами… или изменщиками. Наверняка любовники мужского пола у Флава тоже есть. В достатке. И было бы странно, если бы их не было у молодого красивого парня.

«Флавио Коста». Да по какой вообще причине он, Северино Мойя, ищет причины спасать какого-то канатоходца? Да, они провели вместе ночь — и что? Никаких гарантий, чувств — это всего лишь ночь. Весьма приятная, надо сказать, но секс — не повод для знакомства, не так ли?

«Флавио Коста». Несправедливо, конечно, что его обвиняют в том, чего он совершенно точно не делал, но… Да, точно, это в нем говорит обостренное чувство справедливости.

К утру он собрал по дому некоторые вещи — теплый плед, некоторое количество еды, вонючую травяную мазь, флягу с согревающим бренди и кожаный ремешок. В здании кордегардии, на нижних этажах которого и находилась тюрьма, капитан появился задолго до начала рабочего дня. Спустившись в помещения тюрьмы, он застал Хуана крепко спящим — конечно же. В другой раз Северино непременно сделал бы тюремщику нефиговый такой втык за сон на рабочем месте, но сейчас все это было лишь на руку. С нехарактерной для своих размеров осторожностью, капитан прокрался к задней стенке и снял с нее связку ключей от одиночных камер, а затем прошел на этаж ниже.

Дверь неприятно скрипнула, открывая капитану вид на спящего Флавио, скорчившегося на матрасе в болезненной позе — да, отколошматили его прилично. Капитана кольнула мгновенная, но разрушительная вспышка злости, словно кто-то наложил руки на то, чего не имел права касаться, но, не развившись в полноценное чувство, она прошла. Северино плотно затворил за собой дверь и подошел к канатоходцу.

— Флав? — позвал он шепотом, откидывая со лба его слипшиеся от запекшейся крови волосы. Рука дернулась, чтобы провести по его щеке, но остановилась, словно испугавшись чего-то. Капитан не мог отделаться от ощущения, что все случившееся — целиком и полностью его вина.

Капитан быстро выложил на каменный пол из сумки все, что принес с собой. Плед быстро был накинут на плечи Куэрды. Отвечая на незаданный вопрос о том, что в этом наборе делает тонкий кожаный ремешок, Северино сказал:

— Дай-ка я осмотрю тебя. Подними рубашку, — это прозвучало немного смущенно, так, словно он не видел (трогал, ласкал, целовал… не вспоминать, не вспоминать!) то, что было под ней. — Если это перелом, то его нужно сейчас же зафиксировать, пока ничего не сместилось. Я не костоправ, но кое-чему за свои годы научился.

***

Скорее он открыл глаза не от голоса, а от прикосновений. Первое, что увидел перед собой — фигуру капитана. И почему-то не удивился. Не было мысли, что всё это сон, или что всё то, случившееся до, было сном. Коста очень чётко и внятно осознавал всю реальность.

Первые минуты Флав молчал, не зная, что может себе позволить. Слушал и смотрел за суетящимся капитаном. Скривился, крест-накрест перехватывая полы грязной рубашки, чтобы привычно стянуть через голову и отпустил, тихо охнув. Собрал одной рукой с живота, сминая ткань и приподнимая. Являя взору Северино сизый припухший бок.

— Дышать не больно, только двигаться, — сам поставил диагноз, — трещина, наверное.

Плед медленно сполз с плеч и Флав только теперь улыбнулся, не от того, что стало веселее, просто проявляя таким образом благодарность.

— Мне бы помыться, — заговорил вполголоса, скорее всего, чтобы заглушить причиняемую осмотром боль, — и попить. Вещи мои, наверное, уже разобрали. Тебе Лучи про меня сказал? Пиро жалко, хороший был старик.

А потом внезапно порывисто ткнулся лбом в капитанское плечо. Застонал, закрывая глаза. Перехватил за запястье, унимая резкую боль, и зашептал, жарко, как перед алтарём покаянную молитву:

— Не виноват я, Сев, ты ж знаешь. Только доказать никак. Ты ж меня вытащишь?! Не бросай меня, Сев! Я же…

И замолчал, резко отпрянув, потому что за дверью послышались голоса стражников.

***

Северино осторожно, самыми кончиками пальцев, ощупал бок канатоходца и согласно кивнул — перелома, похоже, и вправду не было.

— Вот, — капитан положил мазь перед Флавом. — Я распоряжусь, чтобы сюда принесли воду для мытья и мыло, уж это я сделать в состоянии. Но мыться тебе придется при стражниках, такие правила. После этого намажешься мазью, она поможет снять опухоль и свести синяки. Старайся меньше двигаться, тогда трещина зарастет быстрее. Больше отдыхай, все равно больше ты пока сделать ничего не сможешь.

Капитан в первый момент чуть не отпрянул, когда Флавио прижался к его плечу — не из-за того, что было неприятно или нежеланно, а из-за особенностей самого Северино. С детства его не очень-то баловали прикосновениями, отца он почти не помнил, а мать была не из ласковых. В дальнейшей жизни у него так и не сложилось ни с кем близких отношений, потому любое, даже, казалось бы, желанное вторжение в первый момент вызывало желание отстраниться или просто замереть — так случилось и когда Флавио поцеловал его в доме у Агаты.

В следующий же момент капитан порывисто выдохнул и крепко обнял Флава — одной рукой за спину, второй за затылок, стараясь не сильно вцепляться. И так происходило всегда и во всем — как только первая мгновенная реакция отторжения проходила, Северино шел на контакт сам, причем с такой отдачей, которую сложно было бы ожидать от человека, только что пытавшегося отстраниться.