Начать жизнь заново (СИ)

Через минуту звуковой аппарат школьного типа подал голос, а я сел обратно, рядом с Ваней, и задумался:

Ну не понимаю я всей этой системы: есть же разные спортивные школы, филологические и художественные университеты, так зачем это всё? Зачем собирать талантливых людей в одном месте, делить их на группы и классы? Нет, для богатых детишек это было бы как раз кстати, но для остальных… Я даже боюсь представить, сколько денег ушло на одно только устройство этого здания.

Но, думаю, ответа на этот вопрос получить не удастся. Разве что можно спросить у старика. Мне иногда кажется, что он знает всё, просто временами старательно изображает из себя дряхлого пожилого человека с крайней степенью склероза и маразма. Пфф, да я скорей поверю, что Вика — тупая «блондинко».

А ещё Женя. Вот кого-кого, а его я совершенно не понимаю. Он же натурал — это сразу видно. Так на кой ему это всё сдалось? Типа развлекаловки? А может, этот тролль «би», только больше по девочкам? Тогда что это было вчера вечером? На «пожелание спокойной ночи» мало смахивает. На нормальное, по крайней мере.

Ладно, об этом нужно подумать потом, мы знакомы всего ничего, а за такое время конкретики бывает мало, так что разберусь…

Пока я думал, пропустил вступительную речь, так что услышал только концовку:

— …ваши результаты лучше, чем в прошлом году. Учителя по практике у вас будут меняться каждые две недели, но я останусь вашим классным уже до выпуска. Кстати, Миша, тебе нужно в ближайшее время сходить к нашему медику и проколоть ухо, а если не захочешь - она выдаст тебе клипсу.

— Угу, — ответил я, подпирая рукой щёку.

Знать бы, где эта медсестра. Эх, если что, Ваню попрошу.

— С этим вроде всё. В понедельник у нас Первый звонок. Присутствие всех в обязательном порядке, иначе можете радостно помахать ручкой стипендии. Форма одежды – как обычно, и ещё, Женя, пожалуйста, хоть один раз положи свои кроссовки в шкафчик.

— Как вы можете, Виктор Андреевич?! — тут же откликнулся тот, поднимая голову с парты. — Гриндерсы — это моё второе я, они — как шарф любимой футбольной команды! Вы, как мужчина, обязаны меня понять!

Я даже восхищенно усмехнулся — давит, сволочь, по больному месту и не краснеет.

Учитель недовольно поморщился, но потом махнул рукой:

— Ладно, но по крайней мере, форму и серьги приведи в порядок.

— И это невозможно, — Женя тяжко вздохнул. — Они моё самовыражение, без пирсинга мне очень неудобно, тем более, если уж снимать — то весь, а гвоздик у меня даже на языке, вытягивать его не очень приятно.

В доказательство он подался вперёд, высунув язык на всеобщее обозрение.

Видимо, для остальных это тоже стало новостью, так как даже Вика и эти, как их, Алина и Никита оторвались от своих игрушек, чтобы взглянуть на одну несчастную серёжку. Так как брюнет сидел ко мне спиной, разглядеть его не было никакой возможности… да и желания тоже. Никогда не понимал тех, кто хочет нашпиговать своё тело всяким металлическим барахлом. А если зацепится и порвётся?! Бр-р. Ну уж нет, я уже насмотрелся в интернете всяких ужасов про эти серьги-кольца, пусть и между клипсой и серьгой выбирать не приходится. Другое дело татуировки — они моя слабость. Моя воля, сделал бы ирэдзуми*, или как там его.

Остальную часть урока мы просидели, обсуждая академию. Вернее, я расспрашивал, а мне отвечали.

— После третьего урока большая перемена, — рассказывал мне Виктор Андреевич, — которая длится двадцать минут. Тогда все идут в столовую. Она расположена на первом этаже в здании, где ты проходил практику. Блюда у нас самые разнообразные, и платят за них копейки – чисто для формальности. Перемена после пятого средняя. Тогда в столовую обычно заходят старшие классы, так как младшие либо на факультетах, либо расходятся по домам. Классный день длится до пяти часов — около четырёх заканчиваются уроки, и час на факультативы. С «Синим» классом вы почти не пересекаетесь, у них совершенно другие уроки и этажи, так что даже столкновение в коридорах – редкость, разве что в столовой. Все уроки, кроме профильных, меняются каждый месяц, что-то добавляется, что-то исчезает или просто становится меньше часов, поэтому желательно носить все тетради с собой. Их, как и сумку, выдадут на Первом звонке, это что-то вроде традиции…

Он всё рассказывал и рассказывал, а я понял, что мне действительно интересно слушать. Чудная академия. Многое из того, что рассказывала Юля ещё в поезде, подтвердилось. И про значение серёжек и всяких кулонов — например, тот, который в форме пера и чернильницы, — знак постоянного учителя и классного руководителя.

Я настолько заслушался и выпал из реальности, что даже не заметил, как прозвенел звонок. Ах да, нужно же ещё сходить к медсестре, а потом на практику. Или наоборот. В принципе, можно попросить Вику проводить в мед. кабинет, а там уже и разберёмся.

— Вик, не сходишь со мной? — я чуть улыбнулся, сложа ладони словно в молитвенном жесте.

— К медику? — догадалась она.

— Угу.

Вздохнув, девочка (хотя девочка ли?) встала, бесцеремонно подвинула Женю, который, похоже, никуда не торопился, и кивком головы приказала следовать за ней. Мне оставалось лишь повиноваться.

*Иредзуми дословно в переводе обозначает «Инъекция тушью». Узор многоцветен и богат оттенками, сложен по рисунку, символичен по содержанию, покрывает, как правило, большую часть тела.

========== Глава 28: Когда устаёшь от проблем ==========

Всё оказалось не так страшно, как я думал. Пистолет для прокалывания был не порождением ада, а медик — не помощницей Сатаны… хотя некоторые сдвиги у неё всё-таки имелись. Взять хотя бы фотографии, маленькие скульптурки и наличие одного засушенного субъекта под стеклом в форме пчелы. Заходя, я мог поклясться, как это сушеное нечто наблюдает за мной своими маленькими глазками.

В общем, школьный врач оказалась той ещё фанаткой этих насекомых, так что весь кабинет был похож на сплошной желто-черный улей. Что не мешало этому улью иметь два больших открытых окна и пропахнуть медикаментами, как бывает в больницах.

Слава Богу, что сама тётенька оказалась без видимых бзиков (ну, кроме милой шапки с пчелиными локаторами), и процесс прошел более-менее сносно, спирт — хорошее обеззараживающее.

Практика проходила в том же духе. Нашим первым двухнедельным учителем оказался какой-то дяденька с улыбкой Папы Карло. Он выглядел в точности так, как я представлял себе американских художников: в заляпанной краской простой белой футболке, потёртых джинсах с подтяжками и красной кепке поверх черных чуть волнистых волос. На ногах носки и кеды, на руках — защищающие от краски перчатки. Похоже, он носит их, даже если не собирается рисовать. Я, не таясь, с интересом разглядывал мужчину — за месяц до меня наконец дошло, что переходный возраст — далеко не такая уж смертельная проблема, а я не бесполый монстр, жаждущий секса. Просто что-то… изменилось. Не капитально, но ощутимо. А тот случай со Славой… не знаю… Может, что-то внутри, а может, это я себе всё надумал сам, и нервная система подала знак организму. Почему нет? Ведь у девчонок бывают случаи, когда они думают, что беременны, и внутренние органы поступают так, как будто всё по-настоящему. Думаю, мой случай — что-то типа этого, по-другому не объяснишь.

Так как нас было двое, художник предложил нам небольшое соревнование — кто быстрее перерисует картину. Собственно, большую распечатку картины повесили на стену, а нам выдали все принадлежности: лист бумаги, мольберт и карандаш. Никаких ластиков – одна попытка.

Одна так одна. Я на протяжении двух уроков вместе с большой переменой честно пытался в точности изобразить натюрморт и по истечении времени отдал свою работу. Посмотрев на неё, учитель одобрительно хмыкнул, а только глянув на Викину, сначала оглушительно расхохотался и с лёгким английским акцентом сказал:

— Девчонка молодец, а тебе ещё учиться и учиться. Художество — это самовыражение, а не простое изображение деталей.