Найти во всем этом смысл (СИ)

Он протягивает мне маленький пакетик.

- Будешь Special K?

Чего? Он кукурузные хлопья мне что ли предлагает? Посреди ночи? И разве это не я должен предлагать ему перекусить, квартира-то моя? К счастью, мой мозг включается снова быстрее, чем я успеваю ляпнуть какую-нибудь глупость.

- У меня аллергия на большинство лекарств, так что я пас.

Кивнув, он отбрасывает пакетик к сложенной на диване одежде. А затем стаскивает плавки, выпрямляется и широко разводит руки. Он явно ничего не имеет против того, чтобы его как следует рассмотрели. Оно и понятно – почему. Его эрекция впечатляет не меньше, чем все тело. И я страшно рад, что он больше не задает мне вопросов. Потому что в этот раз мой мозг бы точно не выдержал.

- Иди ко мне, - зовет он хрипло и – о боже! – так соблазнительно.

И я, словно в трансе, иду к нему, пожирая его глазами. Я так хочу прикоснуться к каждому дюйму его тела и от души надеюсь, что он не станет возражать. Но он снова меня удивляет. Когда я подхожу ближе, он берет меня за руку, но не для того, чтобы притянуть к себе, как я надеялся. Нет, он просто вынимает у меня из руки бутылку воды и усмехается, увидев разочарование на моем лице.

А затем я смотрю, как он пьет. Шея у него такая длинная и изящная. Адамово яблоко медленно скользит вверх и вниз, и я уже знаю, что очень скоро мне захочется нарисовать его. Ополовинив бутылку, он выливает остатки воды себе на голову. И встряхивает волосами, взметая брызги. А я, как загипнотизированный, слежу за ручейком, стекающем по его груди прямо к соску – маленькому темному островку в море бронзы.

Я даже не успеваю заметить, когда он успел отбросить бутылку, лишь чувствую, как его, уже свободная, рука обхватывает мою шею, притягивая ближе. А потом он меня целует. По-настоящему целует. За последние десять лет у меня было немало бойфрендов, и целоваться я всегда любил. Но никто и никогда не целовал меня так. Его язык проникает ко мне в рот раньше, чем я успеваю подумать о том, как бы мне этого хотелось. Он буквально трахает мой рот языком– иначе происходящее никак не опишешь. Я никогда еще ни с кем не целовался так жестко, так грубо. Наверно, все потому, что он мне не бойфренд. И о любви тут речь не идет. Чистый секс.

Меня охватывает невероятное чувство облегчения и предвкушения. Вот оно, то, чего я всегда желал, но не решался попросить, с тех самых пор, как начал заниматься сексом. Если он продолжит в том же духе, наверное, это будет секс моей мечты, то, о чем я до сих пор осмеливался только фантазировать. Я так стараюсь поцеловать его в ответ еще жестче, на грани выносимого, что не замечаю, когда он успел расстегнуть мне брюки. Только чувствую внезапно, как его ладонь обхватывает мой обнаженный член. И хрипло вскрикиваю, то ли от неожиданности, то ли призывая его не останавливаться.

А затем он тащит меня в спальню, толкая и пихая в спину, пока я не падаю на постель. Каким-то чудесным образом вся моя одежда по дороге испарилась, хотя я даже не запомнил, как он ее с меня стаскивал. Он не дает мне и секундной передышки, тут же накрывая своим телом. Он кусает, облизывает, всасывает, а мне хочется попросить его показать мне все, что он умеет. Наверное, я произношу это вслух, потому что он вдруг смеется.

И в этот момент что-то обрывается у меня в груди. Может, потому что он смеется надо мной, а, значит, я выгляжу жалко. А может, потому, что отчетливо понимаю – этот секс станет лучшим в моей жизни, но лишь потому, что этот парень наутро не сочтет меня шлюхой. А даже если и сочтет – какая разница? Он даже имени моего не спросил.

И в эту секунду я принимаю решение просто взять от этой ночи все, что можно. Раз в жизни. Никакого смущения, никаких запретов и уж точно никаких предостережений типа «Помедленней» или «Да что с тобой сегодня?» И когда я, наконец, всерьез берусь за него, руками и губами, он снова смеется и шепчет:

- Так-то лучше.

И я молюсь богу, в которого не верю, чтобы он позволил мне запомнить каждую секунду, каждое мгновение этой ночи. Чтобы я помнил о ней наутро – и до конца жизни.

***

- О боже мой, что парню вроде него делать в «Вавилоне», я вас спрашиваю, - по-южному протяжно выговаривает Эммет.

- Пить, танцевать, - сухо предполагает Тэд.

- Трахаться, - вставляю я, даже не глядя, о ком они там говорят.

Как по мне, так все, в конечном счете, приходят сюда, чтоб потрахаться. По крайней мере, все этого хотят. Просто одним везет больше, а другим меньше.

Майкл, как всегда, смеется и придвигается ко мне ближе. Чаще всего я не возражаю, чтобы он ко мне лез. Мы можем валяться с ним в его постели, читая комиксы, а в кафе он чуть ли ни на колени ко мне садится, а мне и дела нет. Но здесь, в «Вавилоне», меня это напрягает. Он мне весь имидж портит. С тех пор, как мы познакомились, в четырнадцать, он, блядь, и на день старше выглядеть не стал. Он кажется даже младше Эммета, хотя мне уж точно известно, что Эммет нас с ним на год моложе. Ну, понятно, Эммет трется с Годивой, которая тут вроде признанного матриарха. Она его познакомила со всеми важными людьми и замолвила за него словечко. Его даже в «Вавилон» бесплатно пускают. Я, может, и позавидовал бы ему, вот только иногда мне приходит в голову, что, может, они с Годивой трахаются, и ситуация сразу перестает казаться такой уж заманчивой. Потому что я бы ни с Годивой, ни с Эмметом трахаться не стал.

- Думаю, он натурал, - говорит Тэд.

Они все еще разглядывают парня на танцполе.

- Ага, именно поэтому он и приперся в гей-клуб, - саркастически замечаю я. – По ошибке не туда свернул на перекрестке.

- Просто предположил, - бормочет Тэд. – Спорю, что его дома ждут жена и дети.

- О ком это вы говорите? – наконец, не выдерживает Майки и выворачивает шею, чтобы разглядеть предмет спора. – Брайан сразу определит. Его гей-радар никогда сбоев не дает, - кивает он на меня.

- Блондинистый кадр в костюме, - отвечает Эммет.

Не вижу на танцполе ни одного человека в костюме, но там отплясывает какой-то парень в строгих брюках и элегантной рубашке. Я наблюдаю за ним пару минут. Он полностью отдается музыке. То ли очень раскованный, то ли пьян в дрова. Рукава рубашки закатаны, а пуговицы расстегнуты, но это единственное послабление, которое он допустил в своем шикарном прикиде.