Уличная магия 3: Турнир (СИ)

– Ты же не думаешь?.. Ты не думаешь, что Хаку там главный?

– Не главный, но это и не важно, пока он способен управлять людьми по собственному желанию. Думаю, ему выгодно всегда быть в тени. Этот человек – самая черная лошадка, с которой нам приходилось сталкиваться. Ты сам видел, что он сделал с Итачи.

– Кстати, у него же гаптофобия… но там, в коридоре, он не побоялся прикоснуться к Саске.

– Еще одно доказательство того, что эффект запрограммирован кем-то со стороны. В стрессовой ситуации Итачи действует смело. Кстати… хочу тебя предупредить. Недавно я осматривал его. У Итачи на груди такие же шрамы, как у тебя. Он отказался отвечать, и мне очень не нравится это совпадение.

– Мне делали операцию. Ставили насос для сердца.

Мы с Кабуто одновременно поворачиваем головы друг к другу.

– Хаку действует в больницах…

– С тобой… с тобой сделали то же самое, – Якуши оседает на стену и трясет головой. – С Итачи что-то сделали. И с тобой тоже, Наруто. Там…

Кабуто кивает на мою грудь.

– Может быть всё, что угодно.

Хах, прекрасно.

Лучше просто быть не может.

– Это не важно. Мне наплевать, я…

Сознание расплывается, идет рябью, и я чувствую, как Кабуто осторожно придерживает меня за плечо.

– Отдохни, – шепчет он. – Мы обязательно во всем разберемся…

«Только не будет ли слишком поздно, Бонни»? – отвечает моё подсознание почему-то шелковым голосом Хаку.

========== О посреднике, шипах и гранях ==========

Сон – особое состояние человеческого сознания.

Незащищенное, уязвимое. Ты словно раскрытый морской гребешок – достаточно кольнуть иголкой, чтобы повредить чувствительное нутро. Нет времени захлопнуть створки, нет возможности пошевелиться. И кричать тоже не получается.

Еще это единственный способ достучаться до подсознания. Что-то вроде одной из множества стадий человеческого созревания, во время которой происходит распределение информации по ячейкам памяти.

На самом деле всё до смешного просто. И, одновременно, ужасно сложно.

Как известно, одной из самых важных составляющих личности являются воспоминания. Детали. Ощущения. Образы. Всё это влияет на нас больше, чем мы думаем. Больше, чем хотелось бы. Иногда достаточно всего одного мгновения, одного сказанного вскользь слова, чтобы маленький осколок человека осел в памяти и своей колкой гранью начал рыться в голове…

Менять важные установки. Разрушать робкие идеи.

Кромсать детские мечты.

Я назвал его «Посредник» – и это знакомство началось неожиданно для нас обоих. Просто я провалился в темноту, а он поймал, подставил руки. Рефлекторно, пытаясь защитить себя самого.

У Посредника спокойный взгляд, бархатистый голос и уверенный тон. Его образ узнаваемый и навязчивый, но несколько неполноценный, как будто кто-то вылил воду на рисунок – идея осталась, но цветное марево красок криво поплыло по холсту.

Мы не знакомимся друг с другом. Просто начинаем диалог, как будто так надо, как будто не произошло ничего необычного. Подумаешь, боль добралась до мягкого нутра устрицы.

В конце концов, такое случается каждый день.

– Всё вернулось на круги своя. Что же ты не рад?

– Я не хотел, чтобы так получилось. Я не хотел ранить Саске. Всё случилось само… так быстро… я ничего не успел понять.

– Ничего не случается само, Бонни.

Он мягкий. Мягкий, гибкий, текучий, постоянно перемещается, не дает мне сфокусироваться. Словно неуловимая тень, её призрачное отражение на глади тихого озера – не попадается на глаза, реагирует быстрее, чем я успеваю подумать.

– Есть вещи, которые человек не в силах изменить, как бы ему не хотелось.

– Всё это – просто оправдания. Скажи мне, ты счастлив? Чьей жизнью ты живешь сейчас?

– Меня зовут Узумаки Наруто. Я – иллюзионист. Я…

– Чудовище?

Неожиданно его голос разбивает металлический лязг. Крошево мыслей оседает на моих висках, больно обжигая вены, отдаваясь пульсацией. Это новый сон? Или меня просто лихорадит?

Цепи. Нет, дело не в металле, меня пугает не звук и не холод, не старые страшилки. Это самая кошмарная, самая уродливая конструкция в мире. Точнее не конструкция… структура.

Меня с детства ужасала ее замкнутость, предопределенность. Так же сильно, как безысходность, бессилие, отсутствие цели и центра.

Цепь – это символ бесполезности и слабости.

– Саске-Саске-Саске… – Посредник одаривает меня своей бесцветной, неискренней ухмылкой. – Как много места он занимает в твоем разуме, подумать только. Кстати говоря, у меня есть теория, что Саске наконец-то разглядел в тебе «слишком много себя». Теперь он будет бежать. Бежать без оглядки, как можно дальше, потому что считает это… «нечто» опасным.

Где-то совсем рядом раздается звон и скрип, словно надломленное дерево пытается устоять под порывами сильного ветра. Я иду на звук – с головой погрузившись в неприятные ощущения, в больной и обжигающе-ледяной поток отчаяния. От этих чувств ни выдохнуть, ни вдохнуть.

Невидимые губы синеют от недостатка воздуха.

В самом конце коридора я натыкаюсь на ломкий, жуткий силуэт. Учиха распят в уродливой конструкции из труб, лицо пустое. На нем нет ничего, кроме губ и кожи, натянутой на череп. И вместо рук почему-то торчат окровавленные ветки.

«Лучше бы нам было умереть» – хрипит ужасное существо, и я просыпаюсь.

Без крика, даже не вздрогнув, просто распахнув липкие веки и уперевшись рассредоточенным взглядом в потолок.

Когда я пытаюсь осмотреться, внутренности скручивает всполохами боли. С третьей попытки мне удается прощупать ребра сквозь плотный корсет и чуть-чуть повернуться. Чертовски больно. Но не это самое страшное.

Я чувствую себя настолько одиноким и пустым, что даже в космосе, в пространстве до краев наполненном вакуумом, больше живого. И нужного.

Небольшой террариум – единственный источник света в комнате. Внутри расположился Орочимару, свернувшись вокруг ветки крупными белыми кольцами и щупая воздух тонким белесым язычком. А гадёныш подрос. Разжирел.

И я даже рад его видеть.

Кроме меня и кишки, в помещении никого. За дверью мертвая, неестественная тишина, как будто кто-то выкрутил регулятор звука в ноль.

Лежать без движения невыносимо, поэтому я сажусь, сдавливая тягучий шарик ушиба внутри, через боль и дискомфорт. Постель скрипит под весом и через несколько ударов сердца в помещении появляется сонный, растрепанный Кабуто.

– Да что же вы такие неугомонные? – поправив очки, ворчит он.

– Как Киба? – спрашиваю, и не узнаю собственный голос. Я наорался на всю жизнь и сорвал всё, что только мог сорвать. Наверное, теперь всегда буду хрипеть и дребезжать, как старая повозка.

– Я сделал всё, чтобы сохранить ногу, но пока он не сможет уверенно ходить. Кость не пострадала, мышцы сильно повреждены. Понадобится очень много времени, чтобы их восстановить. Как только он пришел в себя, то позвонил своему другу… Гааре, же? Сейчас они оба в операционной.

Пауза повисает в воздухе тяжелой, грузной тучей. Чтобы хоть как-то ее развеять я задаю первый пришедший на ум вопрос.

– Как думаешь, Данзо причастен ко всему этому?

От одной мысли, что Киба из-за моих ошибок не сможет нормально ходить, горло и легкие сжимает стальными тисками. Кажется, я тут и умру. Задохнусь, захлебнусь ненавистью к себе.

Что я могу сделать? Как всё это исправить?

– Боюсь огорчить – сейчас мы имели несчастье сыграть с Хаку один-на-один. Данзо не имеет к этой ситуации никакого отношения. Не его стиль, слишком очевидные дыры. Прежде чем подставлять себя, своих людей и всех остальных, Данзо разрабатывает план. Это может занять месяцы, или даже годы. Я еще никогда не видел такой откровенно-наглой структуры. Хаку мог просчитаться по всем фронтам… но, знаешь. Сейчас не самый лучший момент для таких разговоров.

Кабуто подходит ближе и кладет руку в перчатке мне на плечо. Сжимает неощутимо, мягко. По-дружески.