Он видит, как они летят (СИ)

Однажды Локи лишил громовержца отражения на неделю. И тот даже просил прощения. Своеобразно, конечно. Но два дня, проведенных вместе, без общества друзей Тора... Локи тогда на лучшее и рассчитывать не мог.

Сколько же лет ему тогда было? Двенадцать?

Да, кажется двенадцать.

Маг улыбается, вспоминая почему-то залитый солнцем золотой дворец. Дом. Как знать, может, если бы судьба распорядилась бы иначе, и он действительно был сыном Одина и братом Тору... Может, Тор любил бы его? И не случилось бы всего... этого.

Хотя причем тут судьба?

В истории с читаури виновата не она, а его сила воли, которая оказалась недостаточно прочной.

Но с другой стороны, когда твою грудную клетку вскрывают, рассказывая, как будут медленно вырезать еще бьющееся сердце...

Локи неосознанно проводит ладонью по груди, ощупывая кожу. Не осталось даже шрамов. Читаури умеют прибирать за собой. Так что все его рассказы о шантаже и пытках – всего лишь фэйк, как говорят здесь в Мидгарде.

Зато остались воспоминания. От которых до сих пор мурашки по коже.

Интересно, как отнесется к этому Тор, когда узнает, что вспарывание живота – едва ли не самое безобидное из арсенала читаури?

Маг подносит руку к глазам, разглядывает мелкие засохшие капли. Кровь Джейн. Уже сутки прошли, а он так и не был в душе.

Не хотелось смывать прикосновения Тора. Пусть и вынужденные. Но, боги!

Локи глухо смеется, оглаживая свои бедра.

Тор держал так по-хозяйски крепко, что, казалось, будто он и сам хотел того, что вынудил его сделать маг.

– Если бы он понял... – тоскливо шепчет Локи, стягивая рубашку.

Вещь летит на пол, падает на серый ковролин. И маг почему-то наклоняется, поднимает ее. Расправляет, вешает аккуратно на спинку стула. Щелкает пальцами, убирая с ткани пятна крови.

Теперь рубашка выглядит совсем новой.

Интересно, почему Тор вешал свои вещи на стул, а не убирал в шкаф? Это ведь гораздо удобней. И Локи вздрагивает, осознавая, что находится в комнате Бога Грома.

Нет, он знал это. Знал, когда сутки назад зашел сюда, знал, когда лежал на полу, бессмысленно разглядывая потолок. Но теперь пришло осознание. А это совершенно другое.

Осознавать, что все здесь принадлежит Тору. И кровать, и одеяло на ней. И небрежно брошенная белая майка, пропахшая потом. Дверные ручки, которых он касался каждый день. Окно, к которому подходил.

Локи почти испуганно отступает к двери, пятится, пытаясь выгнать из головы мысли о том, что именно здесь, именно в этой комнате...

– Ты чего не спишь? Бродишь ночами, как приведение.

– Тор...

– Пусти! Дай мне кончить!

– Не-а! Это наказание, забыл? Отвратительная месть йотунского выродка.

– Я...

– Молчи! Ради богов!

Мага буквально передергивает. Он глухо стонет, прижимает руку к низу живота, пытаясь успокоить внезапно прострелившее все тело возбуждение.

Перестать об этом думать. Тор все равно никогда не... Он думает, что это лишь сон. Издевка его лживого младшего брата. И пусть так и останется.

Локи распахивает дверь и замирает, озираясь в поисках хоть кого-нибудь.

И вот оно.

Охрана.

Великолепно.

Он приказал не ходить за собой, кажется?

Ослушавшихся приказа должно ждать наказание.

***

Они даже пытались оказать сопротивление.

Кажется.

Локи не уверен. Он не уверен даже в том, что они были теми охранниками, которым он приказал не ходить за собой. Возможно, это были дежурные по этажу.

И теперь, судорожно оттирая руки от крови, маг почти удивленно думает о том, что только что убил двух невиновных людей.

Не просто убил. Это, бездна забери, даже красиво: лишенные кожи тела, пронзенные десятками ледяных осколков.

Локи касается кончиками пальцев острого края осколка, ведет по нему, раня себя. Капельки его крови смешиваются с кровью мертвых.

– Нельзя ответить на вопрос, – шепчет маг. – Нельзя ответить на вопрос, ответа на который не существует.

Тор ненавидит его. И это даже... Он ведь никогда не полюбит его, йотунского выродка. Так пусть ненавидит. Это хотя бы чувство. Не равнодушие.

Говорят, от любви до ненависти – один шаг. А наоборот?

Может ли быть наоборот?

Маг медленно поднимается с пола, вытирает окровавленные руки о штаны, проводит пальцами по животу. По гладкой коже чуть ниже пупка, где тело когда-то уродовал грубо сшитый суровой нитью разрез. И тогда Локи постоянно казалось, что этих трех стежков недостаточно и внутренности непременно вывалятся наружу, если он пошевелит хотя бы пальцем.

А еще... Еще это было невыносимо больно.

И почему... Почему он должен считаться с чужой болью? Он страдал достаточно, чтобы иметь право на то, чтобы причинить боль другим.

Все они виновны. Все они. Нет того, кто бы ни заслужил если не смерть, то боль.

И он, Локи, не виноват в этом. Виноваты они.

Где был Тор, когда мучители сантиметр за сантиметром вспарывали кожу? Где он был, когда его младший брат выгибался от боли, умоляя хотя бы о минутной передышке?! Говоря о своей любви, он лишь... говорит. И эти слова насквозь пропитаны ложью. Разве любящий назовет выродком, даже если это так и есть?!

А на что он надеялся? На то, что Тор его пожалеет? На то, что внезапно изменит свое мнение о том, кого так стыдился?

Маг отнимает пальцы от живота, снова обтирает ладонь о штаны.

Запах... Запах застоявшейся крови! Липкий, отвратительный!

Он судорожно сдирает с себя одежду, едва не разрывает, путается...

Сжечь! Сжечь эти мерзкие тряпки, пропитанные унижением!

Слабость, сомнение – все в огонь!

И вымыться. Но сперва...