Заместитель (ЛП)

Мартина бросилась к Конраду, кажется, собираясь дать ему пощечину, но Фердинанд перехватил ее. Он, как обычно, не прилагая никаких усилий, крепко взял ее за руку и вывел из комнаты. А я так и стоял в шоке, обтекая яблочным соком — всё никак не мог поверить, что Конрад обманул ее, купив Lecop. Да всякий знает, что эти облигации — просто мусор, выпущенный предыдущим правительством для оплаты задолженности перед госслужащим, когда закончились нормальные деньги. Все шарахаются от этих бумаг, как от чумы! Мне стало тошно и захотелось уйти.

— Простите, я вас покину? — спросил я, еле сдерживая слезы.

— Да, конечно, но возвращайся — будем пить кофе, — кивнул Конрад, внимательно изучая мое лицо. Я просто отвернулся и побыстрее сбежал из комнаты, напоследок услышав, как Альберт что-то сказал Конраду по-немецки.

Я вернулся к себе, принял душ, достал из шкафа свежие вещи, оделся. Разыскал рюкзак, проверил, на месте ли паспорт и документы. Хорошо, что у меня есть дорожные чеки и авиабилет. Ни за что не останусь в доме мошенника, который способен обворовать детей!

Спустившись вниз, я обнаружил, что Горан перегородил собой входную дверь. Хотя и не такой огромный, как его коллеги, он был по-своему устрашающ, напоминая хладнокровного хищника.

— Пожалуйста, позвольте пройти. Я ухожу.

— А герцог разрешил?

— Я не нуждаюсь в его разрешении. Пропустите.

— Гунтрам, иди в библиотеку. Они там пьют кофе, — к нам подошёл Михаэль.

— Я ухожу отсюда, понимаете?

Он, что, слов не понимает?

— Я сказал, отправляйся в библиотеку. Хватит с нас на сегодня. Герцог и так нами недоволен.

— Ах, Его Светлость недоволен? — едко спросил я. — А что же тогда делать остальным? Он просто отобрал 700 миллионов у бедной страны, и он недоволен. Жизнь так несправедлива к богатым!

— Делай, что тебе сказано! Или ты хочешь, чтобы герцог снял защиту с твоего ненормального дружка?! Он все еще может это сделать, пока тот не покинул страну, — Михаэль чуть ли не орал на меня.

— Что?!

— Хотя его и выпустили, но вопрос с двумя пропавшими килограммами всё еще открыт. Возможно, Горан сможет тебе рассказать, как албанские драгдилеры поступают со скользкими крысами вроде твоего приятеля. Он до сих пор жив только потому, что Гандини употребил все свое влияние на полицию, чтобы спасти его шкуру, а герцог заплатил много денег, чтобы покрыть убытки. Перестань вести себя, как ребенок, иди в библиотеку и сделай вид, что ничего не случилось, — мрачно сказал он мне.

— Ты должен дать герцогу шанс объяснить свои действия, — добавил Горан. — Иди, если не хочешь, чтобы тебя тащили, — строго скомандовал он.

— Ну-ка, давай, я заберу твой рюкзак, прежде чем герцог его увидит, — рявкнул Михаэль и подтолкнул меня по направлению к библиотеке. Я злобно зыркнул на них, но это не помогло. — Давай, иди!

Я побрел по коридору и остановился у огромной деревянной двери библиотеки. Постучал по гладкой блестящей поверхности, чувствуя комок в горле. Разгладил невидимые складки на свитере.

Фридрих открыл дверь и впустил меня. На диване трое мужчин пили кофе. Конрад кивком показал на место рядом с собою, но я решил проигнорировать его и сел рядом с Фердинандом.

— Так ты выглядишь намного лучше, Гунтрам, — Альберт решил разрядить обстановку. — Ты когда-нибудь бывал в Турине?

Я автоматически ответил, что нет, и он принялся подробно рассказывать о своем фамильном замке, о том, как его недавно заново обставили, и что мы обязательно должны его навестить. Конрад спросил его о работе, и они спокойно разговаривали, а я обдумывал все, что произошло за последние часы.

— Думаю, что пора отправлять детей в постель, Конрад, — через некоторое время сказал Альберт.

— Да, ты прав. Это был длинный день для тебя и Гунтрама.

Альберт звучно рассмеялся, и от его смеха у меня еще больше разболелась голова. Он пожал нам на прощанье руки и пробормотал мне что-то вроде «рад, что ты с ним, он хоть стал похож на человека». Фердинанд пошел его проводить.

Мы с Конрадом остались одни. Он возвратился на диван и приказал:

— Гунтрам, подойди сюда, дай мне на тебя посмотреть. По-моему, ты расстроен.

— Расстроен?! Да я страшно зол на тебя! — крикнул я, ни на дюйм не сдвинувшись с места. — Я ухожу прямо сейчас. Видеть тебя не могу!

Он молниеносно вскочил с дивана. Я повернулся, чтобы открыть дверь и уйти, но Конрад оказался проворней, успел заблокировать дверь и схватить меня за плечи. Я понял, что злобный маньяк вернулся, но мне было все равно.

— Ты никуда не пойдешь, пока мы все не выясним, — прорычал он.

— Тут нечего выяснять. Ты намеренно взял деньги, принадлежащие бедной провинции, и заработал на этом. Как будто у тебя мало своих! Если они просили сделать трансфер, то только затем, чтобы международные суды не наложили на них лапу. Эти люди находятся в тяжелом положении. Будто ты не знаешь, что после объявления дефолта* внешняя помощь Аргентине прекращена! Это подло!

— Ты действительно хочешь сказать, будто веришь, что эти деньги предназначались аргентинским беднякам? Господи, Гунтрам, даже ты не можешь быть так наивен, — фыркнул он. — Эмбарго наложено на национальные счета, а не на региональные. Так что объясни мне, пожалуйста, почему деньги провинции лежат на счетах частных лиц? Твоя Мартина де Альвеар была более чем счастлива использовать мои банки и связи, чтобы спрятать деньги непонятно для кого и в каких целях. Эти деньги и так никогда бы не попали к беднякам!

— Ты не имел права продавать ей эти дурацкие облигации, и не надо скармливать мне все это юридическое дерьмо насчет «местной валюты», потому что мы оба знаем, что это неправда. Ты сам-то сколько за них заплатил? Двадцать процентов от номинала? Тридцать?

— Около пятнадцати процентов от номинальной стоимости. Было трудно их достать, — сказал он очень спокойно, что меня еще больше взбесило.

— Ублюдок! — крикнул я.

Он ударил меня ладонью, но не так сильно, как в прошлый раз. Наверное, в его понимании это означало вести себя мягче — не бить до крови, не душить. Тем не менее, мне пришлось привалиться к двери — перед глазами все поплыло.

— Радуйся, что я не обошелся с тобой жестче. Успокойся и выслушай меня, потому что повторять дважды я не стану. Я выполнил свою часть соглашения: твой друг освобожден, наказание снижено до минимального: ему всего лишь запрещен въезд в ЕС. Никаких постоянных отметок о нем в базе данных сделано не будет. Но почему я должен нести убытки из-за безответственности аргентинских властей? Выходит, эти так называемые «ценные бумаги» плохи для Аргентины, но подходят иностранным инвесторам? Я только забрал то, что вложил туда ранее. И это не имеет отношения к зарабатыванию денег.

Теперь я недоверчиво хмыкнул.

— Я хотел преподать урок вежливости этим распоясавшимся политиканам. Дефолты случаются, и это — часть риска, не спорю. Но вот что я не приемлю, так это то, как Конгресс Аргентины рукоплескал дефолту, который они устроили, лопаясь от гордости перед всем миром, какие они умные. Деньги, которые мы вернули из их мутного бизнеса, предназначались для предвыборной компании. Так что я ничего не отнял у сирот. Пусть это станет уроком для аргентинских властей, и пусть радуются, что я ограничился только этим. Тебе надо повзрослеть, котенок, и понять, что мир несправедлив, и приходится быть жестче, если хочешь чего-нибудь добиться. Я не играю честно с людьми, которые пытаются обмануть или использовать меня.

— Ты собираешься учить меня этике? Великолепно, — презрительно рассмеялся я. Какая наглость! — Раз ты закончил, убери, пожалуйста, руки. Я ухожу.

Конечно же, он не сдвинулся ни на дюйм.

— Ты никуда не уйдешь, пока мы не закончим разговор. Сядь.

— Дай. Мне. Пройти.

Мы стояли, сверля друг друга глазами. Я был зол как никогда прежде, а он просто изучал мое лицо, не демонстрируя ни сожаления, ни гнева, ни каких-нибудь иных чувств. У человека, который мог воспользоваться тяжелым положением женщины, нет ни сердца, ни совести.