Runaway Train (СИ)

Парень силился понять, что же зацепило его в подслушанном разговоре так сильно? Обидные слова? Но Мисаки и раньше сознавал, что в действительности не представляет из себя ничего уникального. «Ничего уникального» – это еще не страшно, с этим живут. Таких как Усами – единицы, таких как Такахаши – миллионы. Но не полный же «ноль», так ведь сказал папа Усаги? Никогда прежде студенту даже в голову не приходило, что для полного счастья он должен непременно выделиться из толпы. Не так страшно быть нулем среди нулей, как оказаться единственным нулем в ряду единиц? Любовник вечно прикрывал Мисаки от любых невзгод, и тот без особых возражений прятался за широкой, надежной спиной. Мисаки не думал раньше, каково ему будет, если Усаги не придет на помощь. Может ли он защитить себя сам? Сегодня парень узнал, что не может ровным счетом ничего, и был раздавлен чужим презрением и собственной беспомощностью.

“Так они меня видят: игрушкой, бесплатной подстилкой, дешевой домработницей! И чертов Усаги сам меня таким нарисовал для всех. Для всей Японии имя Мисаки Такахаши из романов Усами – синоним разврата. И каждый, кто смотрит на меня, видит не меня, а разнузданного Мисаки из скабрезной книжонки! Я доверился Усаги, я позволил делать со мной все что пожелает в жизни, в книгах, но он не чувствует границы дозволенного, он никогда не остановится, а я просто сдался и плыву по течению. Я бессилен, я просто слабак. Я так всю жизнь свою построил – против своей воли”.

Мисаки опустился на пол и вперил взгляд в одну из злосчастных таблеток. Поток сознания и чувств ослабевал, пока не забылись все до единой неприятности, вся злость, и отчаяние, и ненависть, и любовь. Одна-единственная мысль царапалась в подкорке, не давая выключиться из действительности: “Они даже не сняли обувь, а я только утром пол вымыл...”

====== Глава 3 ======

Акихико давно, а скорее всего, никогда вообще не чувствовал ярости, подобной сегодняшней. И надо было случиться такой нелепости – отправиться встречать Мисаки из университета и у самых ворот наткнуться взглядом не на объект своей страстной влюбленности, а на собственного папеньку, важно шагающего со стороны главного корпуса. Это просто не могло быть случайностью. Акихико дернулся было к машине, чтобы исчезнуть с глаз родителя как можно скорее, но было уже поздно, взгляды встретились, и бежать было бы просто смешно. Натянув на лицо спокойно-ироничное выражение, писатель поспешно двинулся навстречу отцу и после короткого приветствия практически силой потянул его в сторону автомобиля. Мисаки должен был появиться с минуты на минуту, и писатель меньше всего хотел лишний раз подставлять возлюбленного на строгий суд Усами-отца.

- Отец, какими судьбами ты здесь?

- Так, наводил кое-какие справки.

- Какой у тебя может быть интерес к университету Мицухаши.

- Я думаю, ты в силах догадаться, Акихико.

- Если хочешь сообщить мне что-то, не юли, говори прямо.

- Сын, я скажу тебе прямо, мне давно этого хочется, но ты все не даёшь мне развить мысль до конца. И вообще, я давно не пользовался твоим гостеприимством, угости отца чаем.

Акихико знал, если отец забил себе в голову какую-то идею, лучше узнать об этом сразу. Писатель без лишних слов развернул машину в сторону дома.

- У меня есть полчаса выслушать тебя, пока Мисаки не вернулся из университета.

- Получаса мне будет более чем достаточно. При одном условии...

- Что за условия? Это ты мне хочешь что-то сообщить, или я не так понял?

- Сынок, у тебя с детства неприятная привычка. Никак не можешь справиться. Ты никогда не способен выслушать меня от начала до...

- При чем здесь?..

- Да-да, Акихико, я именно об этом! – самодовольно рассмеялся Усами Фуюхико. Писатель шумно вздохнул, заставляя себя выдержать паузу и внимательнее следить за дорогой, а отец продолжал:

- У меня действительно к тебе серьёзный разговор, и ты должен дослушать меня, не перебивая. Хватит у тебя силы воли просто закрыть рот и помолчать, пока я не закончу?!

Акихико чуть более резкими движениями, чем обычно, припарковал машину на подземной парковке, еще раз глубоко вдохнул и выдавил из себя одну короткую фразу:

- Да, папа.

Иногда Акихико очень хотелось закричать на отца, как кричали на него самого в минуты раздражения Мисаки или Айкава, например. Умом он прекрасно понимал, что любой собеседник может заслужить скандал, если переступит определенную грань. Возможно подобная экспрессия даже пошла бы на пользу в отношениях с окружающими, например, с отцом. Но Акихико терпел. Всё его детство прошло в чопорной атмосфере аристократической семьи, дорогой частной школы, под пристальным надзором гувернеров, учителей, прислуги, преисполненных чувства собственного достоинства сверстников. Самообладание, выдержка, почтение к старшим, умение держать хорошую мину при любой игре – все прелести традиционного воспитания были вколочены Акихико, что называется, с молоком матери. Вкуса которого в буквальном смысле слова он, естественно, не пробовал никогда.

Мужчины молча поднялись в квартиру. Акихико помедлил у входа, чтобы разуться, и с ошеломленно наблюдал, как его отец без малейшего смущения шагает прямо в уличных туфлях по идеально натертому паркету в сторону дивана и садится, не испрашивая на то ни малейшего приглашения. “Ну конечно, у папеньки в особняке целый штат прислуги драит территорию с утра и до вечера. Там никто не разувается. Но не в нашем доме! Мисаки ползал на четвереньках всё утро, чтобы привести пол в порядок!” От возмущения щеки писателя залил румянец, но делать замечание гостю, тем более отцу, он не мог позволить себе ни при каких обстоятельствах. Свою обувь он снять теперь тоже не мог, чтобы не выглядеть перед отцом еще уязвимее. Проклиная себя за эту глупую трусость, Акихико на всякий случай крикнул как мог громко:

- Мисаки, ты дома?!

Возблагодарив небеса за последовавшую в ответ тишину, мужчина поспешил поставить чайник на огонь – времени было немного, да и ни на что большее без помощи любимого он бы не замахнулся. Кухня – на сто процентов территория Мисаки. Писатель запретил себе прикасаться здесь к чему либо с тех пор как впервые увидел своего новоиспеченного квартиранта за приготовлением завтрака. На кухне Мисаки по-настоящему преображался, как будто скидывал шкурку обычного мальчика и вспыхивал изнутри мягким теплым светом. Работа спорилась, одно удовольствие наблюдать за умелыми движениями, вдыхать упоительные запахи, слушать быстрое постукивание ножа и шипение масла в сковороде. На кухне хозяйничал вовсе не человек, а маленькое солнышко, солнечный лучик, солнечный зайчик... Солнечный Зайчик – именно так про себя называл Акихико Мисаки с того памятного утра, когда поклялся завтракать вдвоем всегда, каждый божий день без исключения. И с того случая убеждался раз за разом, что провидение неизвестно за какие заслуги одарило его персональным счастьем, заветной путеводной звездочкой, его любимым Солнечным Зайчиком.

Чайник зашумел сильнее, и Акихико, не дожидаясь закипания, на автомате плеснул горячую воду в свои любимые кружки – подарок Мисаки. Однажды утром, когда писатель своим завидным упорством добил последний стакан из стеклянного набора и без особого сожаления потянулся за фарфоровой парой от антикварного сервиза, Мисаки поставил на стол эти кружки. Самые обыкновенные кружки из супермаркета за углом, но Акихико просиял самой довольной улыбкой, разглядывая нехитрый рисунок: первую кружку украшал узор из плюшевых мишек, повязанных разноцветными бантиками, и крохотных всюду рассыпанных сердечек; вторая кружка пестрела всевозможными зайчатами, прыгающими среди множества густо-желтых солнышек. С тех пор волшебным образом чашки в доме биться перестали.

Писатель с нежностью улыбнулся своим мыслям, закинул в воду пакетики чая и тут же пожалел о своем выборе: поить отца из чашки Мисаки – что может быть глупее. И точно:

- Миленький комплект, чудесный чай из пакетика...

В детстве Акихико искренне восхищался этой способностью отца источать сарказмы разной степени тяжести с непередаваемой любезностью на лице и в голосе. Акихико пытался изо всех сил овладеть ею, пока сам с годами не превратился в чудесный объект для издевок. Изучив методы отца с самых основ, вершины мастерства писатель так и не достиг, но знал, лучшая ответная тактика – все та же елейная любезность.