Без льда (СИ)

Питер поднимается на ноги, осуждающе качая головой.

- Мне стоит сказать что-нибудь о современной молодежи, но я промолчу. Твоя музыкальная безграмотность окупается твоим хорошим вкусом в литературе, - мужчина задумчиво перебирает диски. - Луи Армстронг, Джордж Гершвин?

- Я знаю, кто такой Армстронг, - Айзек старается посмотреть на мужчину укоризненно.

- Уже радует.

Айзек хмыкает в ответ, поднимаясь с дивана и забирая из рук мужчины коробку из под поставленного в проигрыватель диска. Питер щелкает кнопками на пульте, пока подросток рассматривает обложку.

- Профессор Лонгхейр?

Мужчина пожимает плечами, снизу вверх глядя на подростка.

- Почему ты вообще заговорил о джазе?

- В некоторых южных штатах до сих пор существует традиция играть на похоронах джаз. И улыбаться.

- И с чем это связано? - Айзек невольно начинает прищелкивать в такт льющейся из динамиков музыке.

- Я думаю, они четко осознают, что хуже, чем в этом мире, быть уже не может, - Питер усмехается, поднимаясь на ноги. - Но, если быть честным, это не джаз, это блюз.

- Мне нравится, - мальчишка улыбается. - Что-то в этом есть.

***

Но вечером, ближе к ночи, приходит беспокойство. Подросток оглядывает строгий черный костюм, снова убирая его в шкаф, выходит из своей комнаты, не боясь разбудить поздно ложащегося мужчину, долго, очень долго пьет воду на кухне, медленно моет стакан, возвращаясь, останавливается перед зеркалом, вглядываясь в отражение снова посеревших глаз. Серо-голубые - глаза-хамелеоны, достаточно точно отражающие настроение своего обладателя. Айзек вздрагивает, упираясь рукой в стену рядом с зеркалом, когда замечает подошедшего хозяина квартиры. Питер бесцеремонно, но осторожно, запускает ладонь под тонкую ткань оливкового цвета футболки, оглаживая напряженные мышцы, внимательно смотрит в отражение глаз подростка, следя за их выражением. За все время проведенное в этой квартире это самые откровенные касания, самые настойчивые ласки. Айзек поворачивается - достаточно медленно, чтобы мужчина успел к нему наклониться, - и, почти столкнувшись с сухими, чуть шершавыми губами, удовлетворенно, успокоенно улыбается. Поцелуй выходит неловким и коротким, и Айзек то и дело скашивает взгляд на зеркало, чувствуя, как Питер улыбается в его губы.

- Иди спать, Айзек, - ладонь снова проходится по груди, но уже поверх футболки, влажные от поцелуя губы касаются чувствительной кожи за ухом, и мальчишка зажмуривается, заводя руки за спину, оглаживая почти прижавшегося к нему мужчину. - Иди спать, - повторяет, почувствовав, как длинные пальцы сминают край футболки, приподнимая, дразня неловкими короткими прикосновениями. - Завтра у тебя нелегкий день.

- Питер…

- Иди, - настойчивее, но все так же мягко касаясь пальцами груди. - Тебе нужно поспать.

И сон действительно приходит - вязкий, душащий, омерзительный, несмотря на то, что Айзек, проснувшись, не сможет вспомнить ни мгновения из этого сна. Давящие стены морозильной камеры, кривая усмешка и полный отвращения взгляд собственного отца - все смешивается в нечто, что снова заставляет подростка кричать и пытаться проснуться хотя бы от собственного крика.

Айзек все-таки просыпается - но не от своего голоса, а от крепкой оплеухи, от которой начинает звенеть в ушах, и на мгновение снова темнеет в глазах. Но Айзек не хочет обратно в сон, он цепляется руками за наклонившегося к нему мужчину, царапает короткими ногтями подставленные плечи, невидяще смотрит в голубые, беспокойные глаза, хватает губами воздух, пытаясь сделать достаточно глубокий вдох, но ничего не получается - он глотает воздух маленькими, совершенно недостаточными дозами, отчаянно стараясь не жмуриться.

От второй пощечины Айзека будто прорывает - он делает такой глубокий вдох, что в голове мутнеет.

- Ты действительно громко кричишь, - Питер усмехается, поглаживая подростка по спине.

- Извини, - голос противно дрожит, зубы стучат, Айзек чувствует себя… жалко.

- Перестань, - волк беспокойно, тихо рычит, чувствуя потребность выбранного человека в защите. - Пойдем, ляжешь со мной.

- Предпочитаешь, чтобы я кричал тебе в ухо? - подросток неловко улыбается и поднимается на ноги, опираясь на плечи мужчины.

Питер кивает, с короткой усмешкой поясняя:

- Тогда мне не придется идти через полквартиры, чтобы разбудить тебя.

- В этом что-то есть, - мальчишка вымученно кривит губы.

Питер смотрит слегка удивленно, затем коротко пожимая плечами.

Мальчишка осторожно опускается на край кровати, внимательно следя за мужчиной. Питер чувствует его настороженность и беспокойство, может быть даже легкое, едва заметное чувство страха. Но Айзек совершенно точно боится не его, скорее подросток опасается сделать что-то не так.

- Расслабься. Я тебя не укушу, - альфа едва улыбается непонятной подростку двусмысленности собственной фразы, прислушиваясь к едва слышному фырканью.

Айзек переворачивается на бок, лицом к мужчине, и долго, внимательно рассматривает его в темноте спальни, через несколько минут протягивая руку, чтобы коснуться кончиками пальцев его щеки.

- Я думал, что так только в книгах бывает. Когда живешь, и боишься, что все происходящее - сон. Что проснешься, и окажешься снова запертым… - мальчишка замолкает, убирая руку. - Запертым в своей прежней жизни.

- Не окажешься, - Хейл перехватывает руку подростка за запястье, медленно притягивая его ближе к себе. Айзек не сопротивляется, придвигаясь к мужчине, вдыхая запах его кожи и геля для душа. - Ты достаточно… сильный для того, чтобы не позволить больше никому запереть тебя. Где бы то ни было. Тебе просто нужно осознать это и принять.

- Не думаю, что ты прав, - мальчишка слегка задирает голову, коротко касаясь губами подбородка мужчины.

Питер хмыкает, пожимая плечами, обнимает мальчишку одной рукой, проводя кончиками ногтей по загривку.

- Я уверен в том, что я прав. А ты должен уже закрыть глаза и уснуть наконец. Я заберу тебя завтра с кладбища.

***

Бывают дни с подходящей погодой для похорон. Бывают дни с неподходящей погодой для похорон. Бывают просто дни, в которые похороны случаются. Айзек за свои семнадцать лет видел множество церемоний - в том числе и такую, о которой упоминал Питер. Когда миниатюрная девушка, вся в белом, с выгоревшими явно не под калифорнийским солнцем волосами, несла вслед за гробом своего погибшего при исполнении мужа большой старый магнитофон, казавшийся слишком тяжелым для ее хрупких рук. Играла задорная музыка, а девушка улыбалась.

Она умерла через полгода и ее похоронили рядом с мужем. На ее похоронах некому было включить джаз, ее родственники и друзья пришли все в черном и похороны были очень обычные. Совсем не такие, каких она заслуживала по мнению десятилетнего Айзека. Девушка ему очень нравилась.

В день похорон мистера Лейхи погода была самая обычная - без драматичного дождя или не менее драматичного солнца. На самом деле, погода - это единственное, что Айзек запомнил из всей церемонии. Он произнес речь - короткую, почти безэмоциональную и написанную не без помощи Питера. Просто зачитал по памяти, стараясь не смотреть на гроб или на сидящих чуть поодаль людей. Еще была часть с рукопожатиями, соболезнованиями и клятвами в случае чего оказать посильную помощь. Айзек примерно представлял себе цену этих клятв, и чувствовал себя какой-то Маргаритой на дьявольском балу - от происходящего затекали не только конечности, но даже мысли замирали, запутываясь в вязкой, горько-приторной лжи людей, старающихся казаться не безразличными.

Хорошо, что Мэг была рядом все время - приобнимала за плечи, ласково трепала по волосам, украдкой поправляла длинный синий шарф Айзека, совершенно не гармонирующий с костюмом, за которым подросток буквально прятался от всего происходящего, от чужих взглядов и прикосновений чужих потных ладоней.

Когда церемония заканчивается, Айзек достает телефон, и набирает короткую смску, затем снова упираясь взглядом в гладкий надгробный камень. Выбитая эпитафия содержит много слов, в которые Айзек не вчитывается, потому что лишь одно словосочетание - “любящий отец” - приковывает его взгляд.