Право на выбор (СИ)

Генеральный неприлично заржал.

- Нет, ну ты видишь?! – обратился он к коллеге. – Карл сразу понял, с кем имеет дело, старый пройдоха!

Любопытство толкало меня на вопросы, но суровая школа повелевала молчать. Любопытство проиграло. Я ждал, что будет дальше.

- Мы предлагаем вам должность помощника генерального директора, - напыщенно произнес Виктор Петрович.

Я покачал головой, поднимаясь.

- Как это нет? – опешил тот. – Да за такую должность…

- Виктор, подожди, - остановил его главный. - Давайте начнем с начала. Меня зовут Игорь Михайлович, а вас?

- Константин Константинович, - вежливо ответил я.

- Константин Константинович, наш старый деловой партнер пришел в восторг от вашего английского. Поверьте, заслужить его одобрение нелегко, а нам чрезвычайно трудно найти человека, который бы смог с ним общаться. Поэтому, как вы понимаете, мы очень заинтересованы в вашей персоне.

- Я не хочу быть секретарем, - ответил я, хотя в глубине души испытывал очень противоречивые чувства от похвалы, кажется, там было даже самодовольство.

- Ни в коем случае! Секретарша у нас есть! Нужен человек, который будет общаться по телефону с клиентами и партнерами, подготавливать договоры мне на подпись, отслеживать прохождение, то есть будет моей правой рукой. Согласны?

Согласен ли я? Да, конечно, но на самом деле должность мне не светила: диплома нет, корочки, подтверждающей знание языка, тоже, я так и не сдал экзамен на сертификат, поэтому я просто пожал плечами.

- Я вас не понимаю, - похоже, главный растерялся: таких странных типов он еще не видел. – Зарплата будет хорошая, мы готовы выплатить неустойку той фирме, где вы сейчас трудитесь. Работа интересная, карьерный рост возможен. Что вас останавливает?

Я решил, что это мой звёздный час, и прежде, чем меня выгонят с позором, надо насладиться триумфом; и я стал уточнять насчет зарплаты. Первой реакцией было: «Ух ты!», я усилием воли удержал на лице безразличное выражение и выжидательно уставился на генерального. Тот подумал немного и накинул еще процентов десять от первоначальной суммы. Я глянул на сидящего рядом Дена, тот сидел с открытым ртом.

Когда я пообещал генеральному подумать и всенепременно перезвонить, оба мужика переглянулись и заржали.

- Господи, - вытирая выступившие слезы, сказал Виктор Петрович, - самородок, чистой воды самородок, - и уже обращаясь ко мне, - ну сейчас-то чего вам не хватает? Все для вас, любой каприз. Что вы хотите?

А вот это он зря, я ехидно улыбнулся и выдал:

- Хочу свободный график, чтобы доучиться.

- Значит, диплома нет, это хуже, но не смертельно, - заявил генеральный и, спохватившись, уточнил, а какая специальность? Лингвист? Психолог?

- Нет, такая же как у Дениса, - я пожал плечами, – мы вместе учились, пока я не вылетел.

- А язык как же? – спросил дотошный гендиректор.

- У меня был хороший учитель, - твердо сказал я.

Всю обратную дорогу мы молчали. Я – потому что пытался свыкнуться с резкими переменами в жизни и прийти в себя от неожиданности, а Ден… Кажется, он обиделся. Не понимаю только, на что. Дорогу я ему не перебегал, на его место не претендовал, даже пробовал отказаться от счастья стать сотрудником этой выдающейся компании.

Вообще все было странно, и когда эйфория схлынула, стали видны некоторые нестыковки, что ли. Например, говорил я с тем мужиком по телефону всего несколько минут, как можно по нескольким банальным фразам составить обо мне представление? Занятый своими мыслями, я не заметил даже, как исчез Денис, до этого шедший рядом. Что ж, похоже, даже приятелей у меня не осталось, раз последний человек, с которым можно было просто пообщаться, слинял по-английски, не попрощавшись. Вот кстати про английский! Надо будет дома залезть в инет и посмотреть, как сдать экзамен и получить бумажку.

Через день, вооруженный информацией, полученной из интернета, я снова был в знакомой приемной. Меня уже ждали. Сам генеральный, его заместитель Виктор Петрович – да здравствует всемирная паутина! – и лохматый старикашка, чем-то похожий на Пьера Ришара.

После обмена приветствиями и представления нас со старикашкой друг другу слово взял Игорь Михайлович.

- Константин Константинович, чтобы вы не сомневались и не терзались смутными подозрениями на наш счет, мы проведем эксперимент. На вашу вакансию объявили конкурс. Скоро подойдут ваши конкуренты, вам всем выдадут стандартное задание, результаты будет оценивать уважаемый господин Шахтенмайер и вы. Согласны?

Я пожал плечами, возражать вроде как бессмысленно, а получить место на заслуженных основаниях или по непонятной протекции – это большая разница. Испытуемые появились через полчаса. Десять человек, четыре парня, шесть девушек и я. На их фоне я смотрелся как белая ворона – по ним сразу было видно: эти цену себе знают.

- Итак, господа, приступим к испытаниям. В связи со спецификой работы будет проверяться знание языка по трем направлениям: диктант, перевод и переговоры по телефону. Все согласны?

Народ закивал, рассаживаясь за большим овальным столом, где уже лежали бумага и остро заточенные карандаши. Наверное, в этих карандашах был какой-то глубокий смысл, известный посвященным, но я к ним не относился и поэтому просто сделал вид, что ничего меня не удивляет.

Диктант был легкий, я с ним справился на раз, тем более, что диктовал тот самый Карл, старикашка, с которым я тогда мило побеседовал по телефону. Листы с диктовкой забрали и раздали текст на перевод. Пока мы корпели над этим заданием, Карл проверял диктант. Краем глаза я видел, как он, злорадно улыбаясь, что-то черкал в лежащих пред ним работах. Впрочем, отвлекаться было некогда, и я занялся делом, а то вон особо шустрые уже понесли сдавать, не хотелось бы быть последним.

Я прижимал трубку к уху и слушал до боли знакомое стихотворение Байрона, одно из многих, которые просто обожал читать комбат:

- «I speak not, I trace not, I breathe not thy name;

There is grief in the sound, there is guilt in the fame;

But the tear that now burns on my cheek may impart

The deep thoughts that dwell in that silence of heart...»

Невольная улыбка растянула губы, сердце как-то дрогнуло, ностальгируя, а голос Карла продолжал:

- «...Too brief for our passion, too long for our peace,

Were those hours - can their joy or their bitterness cease?

We repent, we abjure, we will break from our chain, -