Страсти по Казимиру (СИ)

      Он трусил по снегу в сторону города, где оставил своего человека, не обращая больше внимания ни на пересечения тропинок и дорог пошире, ни на редкие строения, которые обходил стороной, ни на собственную боль, которая стала его навязчивой попутчицей. Его вёл свет, и свет этот стал теперь отчаянно плохим. Человек попал в беду — Казимир видел ясно. Он торопился, пока самому не станет совсем плохо, он берёг остатки энергии и не тратил их на себя, лишь слегка глуша жжение в ране, так только, чтоб мочь бежать не останавливаясь. Он двигался в сторону города, не понимая времени, следуя своему внутреннему маяку, что становился ярче и говорил, что цель теперь ближе с каждым пройденным поворотом.

      Новый день застал на подходе к городу, и кот снова пережидал в жиденьком лесу, под высоковольткой, иногда выпадая в короткий и нервный сон, скорее похожий на бессильное забытье, а ночью, едва переставляя ободранные грязные лапы, выдвинулся на штурм последнего рубежа. Оставалось пройти всего ничего. Из мутного, грязно-снежного марева за полем уже вырастали бетонные термитники будущих человеческих жилищ, изъеденные тысячами тёмных отверстий-окон, над ними возносились в небо и таяли стебли высотных кранов. Илья обретался в простенькой панельке на окраине, старой и облупленной, и хоть Казимир и не представлял географии всего города, он чувствовал, что дом его совсем близко.

Часть 7

      Времени сидеть и киснуть Илья себе не оставил. Жалеть себя бессмысленно: утратил мечты и ценности — сам виноват. Обвели вокруг пальца наивного мальчика — значит, лох и простофиля, будет тебе урок. Захотел оседлать хищника? Значит, надо быть готовым к тому, что тебя сожрут.

      Илья наладил эвакуированную технику. Смахнул толстый слой пыли с жизненно важных поверхностей, убрал обратно в шкаф свои работы, которые не показались тогда Тимуру достойными его внимания, впустил в комнату деятельный воздух улицы, открыв форточку, поставил заряжаться телефон, разогрел чайник, принял, наконец, ванну. И теперь, обновлённый и очищенный, он оживил Интернет. Ввёл в поисковик тег «новости в мире искусства». Потом добавил «Бахтияров». Добавил ещё: «Малевич». Однако Интернет, выдавая разнообразные сплетни, ненужные сейчас обзоры, запоздалые анонсы, молчал по поводу «открытия новых артефактов русского авангарда». Что это означает? То, что Бахтияров не успел заявить миру о «своей находке», не успел выправить документы, только по знакомству сделана экспертиза — возможно, и не одна. Илья не знал, как регистрируют права собственности, но догадывался, что объект владения нужно представить в натуре, а не в описании. Если нет объекта, то нет и прав на него. А нет собственности — как доказать, что некий злоумышленник её похитил или уничтожил?

      «Нет! Мне нечего опасаться! — решил Илья. — Только разве мести Тимура. Как она может выглядеть? Разрыв трудовых отношений с «Северным сиянием» — раз. Перекрытие всех путей к выставочным делам — два. Может быть, мордобитие или какое другое членовредительство с помощью нанятых супостатов — три. Материальное наказание? Ну, устроит погром в квартире… Нет, это не его стиль. Может, Тимур повлияет на мою общественную репутацию? Да кого волнует репутация никому не известного иллюстратора, который даже большинство работ подписывает псевдонимом?»

      Родные стены, горячий кофе и уверенное мерцание монитора вселили в Илью даже некое чувство оптимизма. Не хватало только мурчащего друга рядом, поэтому Илья решил забрать кота от беспутной Маньки сегодня же. Наступившие сумерки — не помеха! Только где Манька с Казимиром? Переехали на дачу или кукуют в той хрущёвке? Илья решил ехать туда, где оставил Казимира.

      Еле добрался. Промочил ноги. Но за обшарпанной дверью Манькиной квартиры тишина. И стучал, и кричал — всё без толку. Значит, на даче. Илья уже было расстроился, но, выйдя во двор, он нос к носу столкнулся с этой самой Манон. Какая-то растрёпанная, взъерошенная, с царапиной на лице, в резиновых сапогах, с котомками и авоськами в руках и, главное, не накрашенная, она чуть не сшибла его, так как пилила домой, никого не замечала и вдобавок говорила сама с собой.

      — Манон!

      — Ай? — Манька остановилась, прищурилась и поменялась в лице: усталость и отупелость сменились нарочитой жалобой. Она бросила поклажу на дорожку и завопила совсем не по-богемному: — Ой-ёй-ёй-ёй! Горе-то у меня горькое! Что за судьба-чертовка! Чего ж-то она выписывает со мною? Как теперь жить?

      — Что случилось? Где Казимир?

      — Да что там Казимир? Моего Анатолия увезли в больницу, вот такие ожоги! — Она изобразила на себе круги. — Тьфу, тьфу, тьфу, на себе не показывают! Ой, не знаю, как выберемся! А вдруг платить придётся? А вдруг операция? Так поди пластику надо делать? У него вот тут вся кожа слезла! — Манька почесала лоб. — Тьфу, тьфу, тьфу, на себе не показывают! Еле живы, еле живы! Вот горе-беда!

      — Манон! Что произошло? Пожар? Где мой Казимир?

      — Даже не знаю, как всё случилось? Надо же Варьке теперь звонить…

      — Дача сгорела?

      — Не то чтобы сгорела… Но урон большой! — Манька перестала завывать. — Мы спать легли, печка уже остывать начала, электричество выключили всё. А потом ночью — какое-то провидение — какой-то перст сверху как ткнёт меня в лицо! Вот сюда, — она показала на царапину. — Я соскочила, а в доме, ма-а-атерь божья! Всё в дыму, стол горит, шторы венские, ещё Молчанова шила, полыхают, радиола старая тоже, половик, лук на газетке сушился… Короче, всё горит! Я Анатолия еле растолкала! Ведь вообще могли угореть! В чём мать родила на улицу выскочила, ору, соседи бегут! Анатолий мой тушить ринулся, залили там всё, но ведь Толенька весь обгорел: и волосы, и лоб, и ладони обе, и здесь, и здесь… Тьфу, тьфу, тьфу, на себе не показывают! Вот… Сейчас мой мужчина в больнице, а я вернулась домой. Ночевать там нельзя…

      — Маня, Казимир мой где? — До Ильи наконец дошёл смысл Манькиных мытарств, и у него перехватило горло, как будто сам надышался огненных паров.

      — Да хрен я знаю? Я сама еле жива осталась! А он всё за козу баян! То ж кот! Коли не дурак, так выскочил из пожара!

      — А если не выскочил? — Илья говорил уже шёпотом. — Ты хоть его искала?

      — Илю-у-уша! У меня же Анатолий ранен! Вещи спасать нужно было! Ложки вон, серебряные, книги ценные, Варькины шедевры… Да жив твой кот! Чего ему сделается-то?

      — Как я виноват… — Илья схватился за голову. — Нужно ехать туда искать.

      — Это только завтра, Илюша. Сегодня уже автобусы не ходят туда. Не мотор же вызывать ради кота! — Манька подхватила многочисленные авоськи и направилась внутрь дома. — А я уж любила Казика, я уж ласкала его, непутёвого… — причитала она, как будто по умершему. Илью затошнило. Он побрёл домой, совершенно разбитый этой новостью, с усилием хватаясь за надежду: его Казимир вовсе не Казик, он умный и сильный кот, наученный выживать самой природой. Поэтому он жив, он дождётся хозяина.

      Первое, что он сделал, придя домой, посмотрел в инете расписание автобусов до дачного малышкинского посёлка. Завтра он отправится туда первым же рейсом! Заберёт своего друга!