Misuse (СИ)

- Забылся? – поинтересовался вала, встряхивая майа за бедро, так, что теперь Он упирался в приподнятую над простынёй задницу майа.

- Ты чё щемишь-то меня! – по-мальчишески возмутился майа, обломавшийся в лучших намерениях, за что получил по заднице, звонко и чувствительно.

- А ты что себе позволяешь?

- Я ничего бы не позволил себе без твоего разрешения! Ай!!! – на самом деле, майа выразился много крепче, чем просто “ай”, второй раз словив шлепок не по-утреннему тяжёлой рукой. Пальцы вала в его волосах сжались, как и ладонь, под которую до этого легла ягодица майа, к дырке уже примеривалась влажная головка, – Сау прогнулся и застонал, не прекращая крыть злую судьбу отборным матом, однако Мелькор никуда не торопился.

- Ну, рассказывай, чем твоя узкая дырка маялась без меня неделю?

Вала ещё раз с аппетитом приложил майа, правда, не больно, скорее игриво. Сау игру подхватил.

- Ждала, пока ты спросишь...

- Дождалась. Сейчас будет, как в первый раз. Если сам себе не поможешь. – Сау не столько разбирал слова, сколько вызов, подначку, на которую обязательно поведётся – он оказался здесь именно для того.

Сау взглянул через плечо – вала чуть ослабил хватку, так что майа удалось выкрутиться и перевернуться. Мелькор по-прежнему возвышался над ним, Сау потянул тёмным говорящим взглядом к себе, ухватился за прутья изголовья руками, читая в Его взгляде, что всё правильно...

- Ты сейчас мне слюнями пузо закапаешь, – хрипло усмехнулся Сау, ведя ладонь себе между широко раздвинутых ног, – ты же хочешь, – пальцы майа обхватили сразу оба члена, провели вверх и вниз, – возьми его в рот, как раз и я подготовлюсь получше...

Майа улыбался так развязно, а рука его так ритмично терзала изголовье кровати, что Мелькор колебался не долго – нарочно медленно склонился, нарочно мучительно провёл остриём языка вокруг головки – Сау выдохнул и вздрогнул.

- Только не вздумай кончить раньше меня, – услышал он сквозь накатившую волну.

- Да... хозяин...- простонал Сау, когда отводил ладонь от своего члена, вокруг которого уже плотно сомкнулась влага Его рта.

- Бауглир.

Молодой, и от того бескрайне серьёзный преподаватель даже не знал, что и спросить-то у этого... студента, оставшегося сдавать последним, после всех самых отъявленных хвостоносцев.

- Бауглир. Если Вы... не в состоянии говорить – покиньте кабинет немедленно.

Студент вперил в преподавателя красные глаза исподлобья.

- Шснацать.

Пауза затянулась.

- Что?

- Блет номер шснацать.

Преподаватель открыл было рот, но снова закрыл – нет никакого смысла возмущаться, его визави был явно “не здесь”.

Юный доцент обошёл стол: он был способен взвалить “объект” на плечо одной левой и донести до медпункта, чтобы необходимость его отчисления была документально засвидетельствована. То, что по стране “прошлась” сначала перестройка, и вот недавно – культурная революция, не даёт права на высшее образование каждому, отрастившему патлы!

- Поднимайтесь, – преподаватель потянул студента за тощую руку, торчащую из широкой чёрной майки.

Молодой вала и правда поднялся. И тут же упал на плечо доцента.

- Она ушла...

Студента не на шутку трясло, его мышцы дрожали от кончиков пальцев до ступней, в то же время он судорожно прижимался к преподавателю, как будто если отпустит, то не упадёт, а распадётся, – но молчал. Экзаменатор ощущал, как Мелькор сдерживает подступившие рыдания, из последних сил...

- Она ушла к моему же брату...

Мужественная крепкая рука успокаивающе легла на плечо вала, вторая придерживала за локоть – в конце концов, как бы ни перерубило всех этим смерчем перемен, мы по-прежнему одинаково рождаемся, умираем и страдаем. У каждого была своя первая любовь. Но у каждого она была.

- Бауглир, я надеюсь, Вы понимаете, что никаких поблажек в связи с Вашим состоянием на экзамене сейчас, на пересдаче, Вам ожидать не следует?

- Я всё понимаю.

Вала, по-прежнему одетый в чёрное, но хотя бы в ясном рассудке, смотрел на “доброго самаритянина”... прямо.

- Хорошо. – Преподаватель поморщился и зашуршал бумажками на столе. – Тогда начнём с теории Калдора.

- Что вы хотели бы узнать о теории Калдора?

Доцент резко выпрямился и встретил прицельно наведенный взор вала.

- Я бы хотел узнать, – раздельно проговорил он. – Что успели узнать о ней Вы…

- Я узнал главное, а именно – что экономика не профильный предмет для меня.

Аудитория погрузилась в напряжённую тишину.

- Хорошо. И зачем же Вы тогда явились? Может, блеснёте познаниями математической статистики? Или она для Вас тоже не профильная?!! – Преподаватель постепенно переходил на крик. – Или Вы уверены, что я настолько мягок, что спущу такое поведение после сказок о Вашем тяжёлом семейном положении?!!

Последняя реплика разбилась о скалу ледяного спокойствия.

- Хочешь сказку? Ну так слушай. Жил-был доцент, и была у него девушка. Любимая? – Мелькор подождал ответа, который дала ему появившаяся складка между бровей преподавателя – Нет, не любимая. Удобная. Требует, требует, требует – каждый раз, заботы, внимания, требует владеть им безраздельно – простого женского счастья, она хочет замуж раньше подруг. Она любит, когда ей завидуют. А он... он любит от неё сбегать. Правда?

- Я что, должен отвечать на всякий бред?!!

- Правда. Любит, когда есть, о чём пожаловаться, любит пепел и дым от костра – до самого первого снега он уходит в горы, на другую сторону реки, с кем?

- По какому праву ты следил за мной?!!

Мелькор восторженно замолчал.

- Он уходит с другом.

- Это бред...

- Нет, конечно, они уходят в горы большим отрядом, но если не идёт его… друг, – вала улыбнулся широко и похабно. – То и он не пойдёт. А ночью, на привале, они разговаривают до утра, но больше всего наш доцент любит, когда можно просто молча посидеть рядом. В палатке он всегда ночует один.

Преподаватель смотрел в стол, задохнувшись гневом.

- А потом наш герой возвращается к своей работе, своей реальности, к своей пиле, – Мелькор усмехнулся. – И на каждом углу кричит о падении нравов, о том, что всех, кто не может жить, как он, надо сдавать в Сербского и лечить электричеством, что он лично расстрелял бы всех гомосексуалистов, повыползших из подполья в последние годы, – студент доверительно наклонился вперёд. – Так пойди да застрелись.

- Ты извратил всё! Тебя послушать, так все, кто ещё сохранил рассудок...

- А так оно и есть, – всё так же по-приятельски сообщил Мелькор. – Тот, кто счастлив, никогда не будет укорять тех, кто, по его мнению, заблуждается. Но тот, кто алчет и завидует, становится самым ярым борцом со своим соблазном.

- Хватит. В следующий раз я увижу Вас на комиссии – посмотрим, что за истории Вы будете рассказывать...

- А знаешь, что грустно? То, что если твоя мечта сбудется, и однажды он придёт в твою палатку… через полгода ты замучаешь его обвинениями, досадой, ревностью – и он станет совсем таким же, как твоя баба, к которой ты иногда шастаешь по ночам. Потому, что ты – быдло, и всё, чего ты коснёшься, превращается в грязь. Ведь ты так любишь в ней плескаться...

Доцент подскочил с места.

- Какая бы ни была! Но это моя баба, и она у меня есть!!! А твоя, видимо, не совсем рехнулась, раз ушла! Или вы с братом – одного поля...

- Не просто одного поля, ты даже представить себе не можешь, – вала тоже поднялся и сам пошёл на собеседника. – Они оба – мои! И в их постели моё законное место!!!

Преподаватель схватил Мелькора за грудки и бросил о стену – грохот поднялся такой, что из коридора вбежали все, кто был поблизости. В мире, где ещё нет интернета, непозволительно было пропустить такую сцену: как разъяренный доцент пытается выбить дух из тщедушного студента-математика.

Комиссия собралась быстро, как никогда. Случай беспрецедентный – драка на переэкзаменовке, оба участника которой молчат о её причинах. Конечно, преподаватель ссылался на то, что у студента полностью отсутствуют знания по предмету. Тот, в свою очередь, намекал на предвзятость экзаменатора – но если бы каждый раз из-за подобных вещей начинались драки, высшее образование вымерло бы, не дожив до весенней сессии. Более того, потерпевшая сторона настаивала на присутствии своего экзекутора. Просьбу удовлетворили, и теперь несчастный экзаменатор внимал Бауглиру, как и другие, гораздо более почётные члены комиссии, сцепив пальцы и мечтая о том, чтобы раствориться в эфире, прямо на месте.