Этот дурацкий проект (СИ)

А он еще в первом классе понял, что для детишек, росших под домашним девизом «Деньги решают всё», нельзя ничего делать за спасибо – безвозмездную помощь никто ценить не будет, поэтому любая его услуга, начиная от решения заданной на дом задачки и до реферата, имела свой тариф. К тому же он был одним из немногих, кто тут учился не потому, что его родителям некуда деньги девать, нет, деньги были – отец почти безвылазно пахал в Германии, а потому, что лицей находился прямо во дворе многоэтажки, в которой он жил.

На момент, когда Хартмуту пришло время идти в первый класс, других школ поблизости не оказалось: несколько кварталов рядом были буквально застроены новыми многоэтажками, и бизнесменов от стройки, видно, не слишком-то волновало это обстоятельство. Школы тоже строились, но значительно медленнее, и чем возить Хартмута в неведомые дали, его мама, экономная Агнет, польстилась на хорошо поставленную рекламу лицея, уговорила своего отца, у которого были связи в облоно, и запихнула сюда сына. И несмотря на непомерную оплату, ни разу об этом не пожалела: в нее входило не только отличное питание и медицинское обслуживание тремя сменными врачами, но и на самом деле очень качественное преподавание.

И у одноклассников деньги тоже были – родители давали им на карманные расходы достаточно, так что все оставались довольны. Другое дело, что молодежь эти денежки тратить на оплату Хартмутовых услуг не очень-то рвалась: как бы родители ни баловали своих детишек, но выполнять все прихоти тоже не стремились, особенно, когда это касалось много чего недозволенного, потому соученичкам и хотелось использовать полученные деньги на себя, а не на покупку знаний.

Но деваться им было все равно некуда, так что товарно-денежный оборот всегда был в действии, хотя в виде товара и выступала помощь Хартмута.

В сторону же второго отличника класса боялись даже лишний взгляд кинуть, ну не любил он этого, что уж говорить о том, чтоб обратиться к нему.

***

Илья с детства не переваривал шума и суеты, вплоть до истерик. В первом классе он устраивал такие крупномасштабные побоища, чуть ли не смертоубийства, если только кто что не так сказал или сделал, что плакали все: и учителя, и дети, и их родители, поскольку связываться с сыном мэра никто не хотел. Правда, отец его потом баллотировался в губернаторы и отработал свой срок, как полагается, а сейчас снова победил на выборах и стал опять мэром. Хоть семью свою он не афишировал, во избежание, как говорится, даже имущество все было записано на жену и ее родственников, тем не менее кому надо, все знали, чей Илья сын. Потому он всех, кроме Хартмута (к нему единственному не было никогда претензий, тот почему-то Илью никогда не раздражал, не лез с признаниями и просьбами о дружбе), выдрессировал так, что и поныне, когда он входил в класс, там устанавливалась сразу мертвая тишина.

Сам Хартмут был единственным из мальчиков в классе, который за почти одиннадцать лет учебы ни разу не попал под кулак Ильи. Он просто никогда не лез на рожон, мгновенно раскусив, что выводит из себя этого чокнутого, еще в первом классе.

Родители Ильи, конечно же, не смотрели сквозь пальцы на то, что вытворяет их сын: с младых ногтей таскали его по врачам, в основном психологам, и медицинским центрам, да только безрезультатно. Никто так и не смог внятно объяснить причину такого поведения Ильи.

Когда Илья шел по классу, никогда не смотрел по сторонам, только прямо, чтобы не попасть взглядом на какой-нибудь раздражитель и не приложить кого «ненароком». В детстве психологи посоветовали родителям для сублимации агрессии отдать его на борьбу, он уже в шесть лет занимался самбо и потом сменил кучу различных видов единоборств, некоторыми занимаясь одновременно. И, невзирая на такое отношение, в классе им любовались как прекрасным произведением искусства на расстоянии и чтобы он не заметил, что кто-то на него смотрит. Если бы он поймал на этом кого-то, то запросто мог бы въехать в морду. Казалось бы, что этот дикий зверь делал в социуме?

Но родители его не забрали на домашнее обучение по совету всё тех же психологов, которые полагали, что ему нужно расти и учиться в кругу сверстников, учиться именно общаться с ними. И с малых лет он научился умело притворяться - человек-хамелеон - и теперь был способен ввести в заблуждение даже психолога. Он был не только очень красив природной красотой, но и одевался в шикарные костюмы: в лицее был строгий дресс-код – в джинсах не походишь. Его движения, грация хищника, дикая красота завораживали.

Небрежная грива густых темно-каштановых волос, падающая на плечи, длиннющие ресницы, словно стрелками обрисовывающие необычные зелено-карие глаза хищника, почти черные прямые брови, пухлые, четко очерченные губы, причем нижняя намного полнее верхней. Но никто не посмел бы назвать его смазливым, а тот, кто осмелился бы взглянуть прямо в глаза, почувствовал бы себя так, словно посмотрел в глаза тигру, не огражденному крепкой решеткой.

Он, проучившись почти одиннадцать лет в одном классе, не знал своих одноклассников даже по именам, они ему были неинтересны от слова «совсем» и «грязь под ногами». Но если нужно для дела, для каких-либо публичных мероприятий, он был вполне способен притвориться паинькой и вести себя прилично. Дебилом он не был и что такое политическая карьера отца, понимал прекрасно.

Поэтому, когда после уроков его и почему-то Айхгольца вызвали к директору, на его лице не дрогнул ни один мускул. Директор была краткой, она дала им совместный проект, а чтоб не дергались, подчеркнула, что проект этот находится под патронатом мэра и что мэр лично (через своего шофера, который возил Илью в школу и в этот раз привез соответствующую бумагу) указал на обязательное участие в нем Ильи. И если они хотят получить свои золотые медали, и, глядя в упор на Илью, добавила, то сделают всё в лучшем виде.

Проект был связан с юбилеем города, на который должна была приехать делегация из-за границы, в которую входили школьники.

Они вышли из кабинета и остановились, Илья взглянул на Хартмута и произнес своим низковатым мелодичным негромким голосом, словно полноводный ручеек прожурчал по камням:

- Меня поставили в жесткие рамки, но я не собираюсь в угоду даже отцу просиживать лишнее время в школе. Если тебе нужен этот проект, будешь приходить ко мне домой.

Не дожидаясь ответа, он плавно развернулся и пошел в класс забрать сумку и верхнюю одежду. Создавалось впечатление, что он не идет, а плывет, не касаясь ногами грешной земли, недостойной носить на себе этого ангела. Только в глазах его если и была бездна, то не звездная, а скорее тьмы.

Харт спокойно пошел следом: его вещи тоже были в классе. Златоверхий напрасно думает, что Хартмут будет за ним бегать, им осталось доучиться всего несколько месяцев, а золотая медаль, на которую шел Айхгольц, вряд ли сыграет какую-то роль при поступлении в Германии. Он считал огромной ошибкой, что родители не уехали туда, когда историческая родина распахнула свои объятья навстречу «потерянным детям», но понимал, почему они этого не сделали. У деда со стороны матери была похоронена здесь любимая жена и обе сестры, а вот со стороны отца все родственники дружно эмигрировали, и отцу приходилось разрываться между ними и своей семьей.