Запах Эдема (СИ)

Вовка радостно протиснулся в квартиру, шустро скинул кеды и прошел в комнату. Пьяный-не пьяный, а пивком от него немного несло.

- Ты чайник ставь, я пирожных купил в круглосуточном. Ток они вчерашние, - сказал он весело и пихнул в руки Еву пластиковый контейнер с корзиночками.

Женька хмыкнул. Вчерашние! Да им, наверное, не меньше недели! Приколист, блин. После сегодняшнего завтрака (Женя аж глаза прижмурил от приятных воспоминаний: горячая, одуряюще пахнущая мясом и грибами пицца, истекающая расплавленным сыром, и чай, ароматный, с кусочком душистого лимона), есть заветренные корзинки не улыбалось. Его и разморило после такого завтрака, и вместо того, чтоб ехать в политех на предэкзаменационную консультацию, он завалился снова спать, а тут Змей… Но чайник пошел ставить охотно – и сон куда-то подевался, и просто интересно, с чего вдруг Вовку потянуло на разговоры о расставании.

Пугаться было нечего – за всю их многолетнюю дружбу они ни разу не поругались. Наверно, благодаря Вовчикову легкому характеру и просто потому, что знали друг друга вдоль и поперек.

А Змей тем временем прошмыгнул на балкон, что со стороны выглядело уморительно донельзя – чуть не двухметровый детина (косая сажень в плечах, 46-ой размер ножки, если кто забыл) на цыпочках прокрадывался к чужому садику с самыми коварными намерениями: стибрить лимон к чаю. А если повезет, то и мандаринчик. Давно на него зарился, да Ева чуть не дрыном отгонял. Моралист, тоже мне. Одну-то мандариночку. Ну две, накрайняк. Или три. Четыре! Чтоб по две каж…

- Ева, а че тут твой флэшковый свин делает? – воззрился Вовка на знакомый предмет на полу, не ведая, что его нехилый голосок проник в уши хозяину садика.

Адам выглянул на секунду на голос, сорвав все гнусные планы по обчищению своей собственности.

- Драсть! – сказал Вовчик и смылся в комнату, прихватив порося.

- Да это шерстистый монстр игрался, наверное, - отозвался Ев, - вороватая шмакодявка у меня все носки потаскал, теперь у него новая фишка, видать…

Адам тихонько фыркнул, вспомнив невесть чей дырявый носок, обнаружившийся при уборке. Трэмп, ясное дело, в гости наведывался.

Донна повела усами: вообще-то это был единственный раз, когда носок прихватила она, но ни Женька, ни Адам об этом не догадывались.

- Короче, - Вовка пихнул себе в пасть целую корзиночку и шумно отхлебнул из кружки, - мне в любви признались.

Только что глотнувший горячий чай Женька подавился и раскашлялся. Отдышавшись, он уставился на довольного как слон Вовку, мотающего в воздухе ногой. На ноге с мордой, полной неугасимого энтузиазма, висел Трэмп, не всерьез бивший задними лапками по воздуху, изображая нападение. Вот удивления достойно, насколько аккуратно кис относился к его другу – ни одной царапины! А вот у хозяина…

- И кто эта несчастная? – спросил он, предвкушая интересное.

И оно не заставило себя ждать.

- Несчастный! – поправил Змей и тут же фальшиво возмутился: - А чет сразу «несчастная»?

- Колись давай, - Женя весело смотрел на друга.

- Короче, - Вовчик даже слегка смутился, но продолжил, - гуляю я вчера в парке с Занозой… я ж тебе не сказал! Помнишь псину, которая у меня мороженку прям из руки выхватила? Теперь со мной живет! Умная такая и, прикинь, в подъезде у нас крысу задавила…

- Ближе к телу, - нетерпеливо блестя глазами, прервал Женька, - ты ж про признание хотел.

- Так я и говорю! Гуляем вчера с Занозой, я ей кличку сам придумал! – похвастался Змей. – Гуляем, значит, а тут по аллее бегает собачонка-кривые ножки, знаешь, из таких, которые облают и тебя, и забор, и луну, и курс доллара? Вот такая к нам с Занозой подскочила - да как давай на нас заедаться! Заноза и не выдержала: цоп ее за загривок и держит. Та аж описалась со страху, а Заноза ее держит за шкиряк и не выпускает! Тут на визг хозяин прилетает и давай права качать, верни, типа, знаешь, скока такая стоит. А потом потише говорить стал: «Да мать меня прибьет за эту шибзилку, скажи своей отдать». Я Занозе говорю: «Выплюнь каку», она и бросила. Собачонка прыг парню на руки, а я смотрю, морда вроде знакомая…

- У собаки?

- У какой собаки? А, нет! У хозяина, дурында. Я ему говорю: «Где-то тебя видел», а он: «С твоим парнем в один клуб муай-тай ходим». Смарю – оба-на! Точняк. Тёха. Помнишь его?

- Еще бы… - про то, кто ему навесил единственный за всю жизнь фонарь под глаз, Женька другу не сказал. Дескать, так, цепанули случайно.

- Я ему «да не, не мой он, мы прикалываемся так, просто с детства знакомы», а он «а замутить не хочешь?»

- С кем? – Ев оживился. Подорожный кого-то сватал Змею? Да еще и парня? Ну-ну. Гомофоб, как же!

- Ты че тупишь-то?

- Не понял? Он что – себя предложил? СЕБЯ?! Гонишь! – в голове не укладывалось.

- Я те че – Шумахер? Он сначала мямлил там чего-то, типа «давно смотрю, да подойти неудобно», да еще «думал, Жека тобой вертит». А потом как брякнул: «Я в тебя еще год назад влюбился».

Раскрасневшийся Вовка допил остывшее и слопал еще одну корзинку. Трэмп уже вовсю дрых у него на коленях.

- Хренасе…

- Так что «прости, любимая, так получилось!», предложение о дружеском сексе снимается!

- Типа тебе тут кто-то давать собирался, - проворчал Женька.

Ну и ну. Ну и новости…

- И что ты решил?

- С чем? – вскинулся Вовка.

- С признанием. Будешь с ним встречаться?

Вовка как-то замялся, спрятал лицо в руках, куда всё клоунство и делось, и сказал:

- Не знаю. Он, понимаешь, такой трогательный был и смотрел так, вроде я сейчас должен решить, жить ему или умереть.

Женька расхохотался:

- Ты о ком говоришь, вспомни?! Трогательный?! Подорожный?! Он муай-таем чуть не с пеленок занимается! Когда я пришел в клуб, он уже там был.

- Ну и что? - Вовка серьёзно посмотрел в глаза другу. – Думаешь, парню легко было вот так мне сказать про любовь? Причем тут муай-тай твой? Его всё равно защищать хочется.

- От кого?

Змиевский тихо сказал:

- От мира... от непонимания. Вот ты смеешься, а знаешь, как может быть от насмешки плохо?

***

Вообще-то, не в его правилах было лезть сдавать экзамен в первых рядах, лучше под конец, когда у бедняги-препода уже сил не остается слушать блеяние незадачливых студентов, но тут как-то так получилось, что Женя оказался в передовиках и уже в десять утра был свободен. Выйдя из корпуса, он сразу позвонил матери, чтобы сообщить радостную весть, что сессия закрыта и он сейчас приедет домой праздновать. Дома, кроме нее, никого не было: отец на работе, а Елька уже свалил к другу. За чаем с домашним тортом мама сообщила, что они втроем в начале июля уезжают на месяц на море.