SEGUI IL TUO CUORE (ЛП)

– Надеюсь, Андерсон, – сумел, наконец, сказать он голосом надтреснутым от подступивших слёз. – А иначе я сам за тобой приду, когда ты меньше всего ожидаешь, я приду за тобой. Я никогда не скажу тебе «прощай», ты слышишь, Блейн? Никогда больше. Это моё новое обещание.

Курт не стал дожидаться его ответа и передал телефон Финну прежде чем вернуться к проверке всех ящиков в номере, чтобы убедиться, что ничего там не оставил. Но теперь он выглядел более спокойным, даже Финн это заметил.

– Эй, Блейн, – сказал Хадсон, поднеся мобильник к уху, – у нас самолёт через час. Я оставлю ключи от моей машины внизу на стойке регистрации и дам им твоё имя. Тебе придётся пригнать её мне, ясно? Я очень дорожу своей тачкой. Ты меня понял?

И Блейн понял, да.

Финн мог заплатить кому-нибудь, чтобы ему перегнали автомобиль. Мог отправить Курта самолётом, а сам вернуться на своей Impala. Но он не хотел оставлять Курта одного и, главным образом, он поручал ему свою машину, потому что хотел быть уверенным, что Блейн вернётся в Нью-Йорк. Ради Курта.

– Ты хороший брат, Финн, – сказал Андерсон, а затем повесил трубку.

– Ну... стараюсь как могу, – прошептал Финн в пустое пространство, поскольку Курт уже начал перетаскивать чемоданы к лифту.

Он сильно надеялся, что его стараний окажется достаточно.

Но даже если и нет, на этот раз Финн собирался быть рядом с Куртом, что бы ни случилось.

Блейн остался.

Джон не мог думать ни о чём другом.

Блейн остался ради него.

И хотя, подняв взгляд, он не увидел на его лице ни боли, ни любви, ни чего-либо похожего, а только твёрдую решимость, Джон ещё надеялся.

И это было здорово, потому что он был уже уверен, что такой возможности ему больше не представится. Но теперь он мог надеяться. Ожидая его, там на диване, он мог еще надеяться.

Блейн мало что сказал ему после сброшенной бомбы об измене, это правда. Только «Хорошо, Джон. Поговорим. Но сначала я должен позвонить кое-кому. Извини», исчезнув затем в своей комнате.

Тем не менее, он надеялся.

Что-то было между ним и Блейном. Может, не то, что называют «истинной любовью», но что-то было, и поэтому Джону было так больно.

Потому что, в определённом смысле, он понимал сейчас, что потерял его ещё до того, как обрёл на самом деле. И он не считал справедливым, что ему так и не было никогда дано реального шанса. Потому что он мог сделать Блейна действительно счастливым, он знал.

И сейчас он был там, чтобы просить о шансе. О настоящем.

Неважно, что Блейн сделал, или что сделал он.

Парень, с которым он переспал накануне вечером, ничего не значил. Это был всего лишь поклонник, и он заставил его почувствовать себя по-настоящему особенным, в то время как Блейн, казалось, даже не скучал по нему ни капли. И это ранило Джона. Так сильно, что он напился и затем оказался в постели с этим типом. Секс оказался совсем неплох, честно говоря, дикий и разнузданный, каким может быть только пьяный секс ради секса. Который ничего не значит. Который забываешь, как только всё закончилось. Который теряет свою ценность уже в процессе. Но который иногда помогает понять, что чего-то тебе не хватает и что не так ты сможешь вернуть это что-то.

И Джону не хватало Блейна.

Поэтому он сел на первый самолет, чтобы вернуться в Чикаго, практически, едва успев одеться. Слова Блейна продолжали звучать в его ушах.

«Мы должны поговорить. Мы должны поговорить. Мы должны поговорить».

Он боялся, что догадывается, о чём шла речь, и Джон готов был к борьбе. Он не желал смириться с тем, чтобы потерять любую возможность из-за такой глупости, как пустой пьяный трах с фанатом из-за безразличия своего парня.

Он мог и не говорить ничего Блейну. Он был уверен, что тот никогда не узнал бы об этом. Но Джон хотел, чтобы Блейн знал, поскольку хотел, чтобы тому было понятно, что ему многого не хватает в этих отношениях. И если они продолжатся, он хотел, чтобы было ясно, им есть над чем работать, и он не намерен прятаться от ответственности, да, но хотел также, чтобы Блейн осознал, что ему от него нужно больше. Гораздо больше, чем то, что он делал до сих пор.

Потому что он хотел Блейна и только его. Но он хотел также чувствовать, что с ним считаются, он не хотел больше бояться и, прежде всего, хотел, чтобы Блейн действительно стал частью его жизнь на этот раз.

Чтобы они были Джон и Блейн. Не Джон, сам по себе. И затем Блейн.

В этом он был уверен.

Но как только он увидел Блейна, входящего в комнату, от его уверенности не осталось и следа. Но когда влюблённые опирались на рассудок?

– Это он, да? Ты влюблён в Хаммела? – было первое, что спросил Джон, когда Блейн подошёл ближе, хоть и обещал себе, что не коснётся этой темы, что станет говорить только о них двоих и об их истории.

Он увидел, как Блейн резко остановился, до крайности поражённый этим вопросом. Но очень быстро выражение его лица изменилось, и Джон увидел жалость и печаль в этих глазах неуловимого оттенка, которые сводили его с ума вот уже больше двух лет. С того самого момента, когда он вошёл в кабинет этого молодого продюсера, чтобы подписать контракт.

– Да, это Курт, это всегда был Курт. Прости, Джон, я пытался. Правда. Но... я принадлежу Курту, так всегда было и так всегда будет.

– Конечно. А кем же тогда был я? Тем, с кем трахаться, чтобы скоротать время, в ожидании, когда Курт будет готов вернуться к тебе?

– Нет, нет, Джон, это неправда, – пылко возразил Блейн, садясь рядом с ним и беря его холодные ладони в свои. – Ты не был для меня только этим. Ты был для меня очень важен. И ты помог мне понять многие вещи о себе самом.

– И что, например? Что ты не можешь жить без него? – в отчаянии крикнул ему в лицо Джон, поднимаясь с дивана, чтобы освободиться от хватки его рук. Затем он продолжил: – Знаешь, те диснеевские фильмы, которые ты любил смотреть по вечерам в субботу? Я их не переношу. Но они нравились тебе, и мне было этого достаточно. Я говорил себе, если что-то делает тебя счастливым и стирает с твоего лица, даже ненадолго, эту вечную печаль, оно стоит того. Быть всегда пассивом, когда мы занимаемся сексом? Да, именно сексом, любовью мы с тобой никогда не занимались, так ведь, Блейн? Это не по мне, быть всегда и только снизу, но ты не шёл на это. По крайней мере, не со мной, ты недостаточно доверяешь мне, но, лишь бы быть с тобой, я уступил тебе и в этом. Мне всё равно было хорошо с тобой. «Stormy»? Ненавижу эту песню до глубины души, но я записал её, потому что понял, что она для тебя очень много значит, и только теперь я понимаю, что это, вероятно, потому, что написал ты её для Курта. Я аннулировал себя ради тебя, Блейн! Это я разглядел тебя за стеной твоей боли и ждал, а затем пришёл к тебе; и это я делал всё, чтобы заставить тебя выбраться из тьмы; я знаю, чего ты стоишь, и это я был рядом, делая всё для тебя! Но ты всё равно хочешь его. Всегда его. А что, блять, он сделал для тебя, а? Что? Вычеркнул тебя из памяти и трахался с твоим лучшим другом? Да, я и об этом знаю, хоть ты мне никогда не говорил, – сказал Джон, заметив ошарашенный взгляд Блейна. – Потому что, в отличие от тебя, я захотел выяснить, что делало тебя таким печальным и уязвимым. Пьяный Джефф чертовски разговорчив... Только я не сообразил, что тот парень – это Курт. Даже если начал догадываться об этом в тот самый момент, когда застал его здесь с тобой.

– Джон, мне...

– НЕТ! Если ты сейчас скажешь, что тебе жаль, клянусь, я ударю тебя, Блейн! О чём ты сожалеешь? О том, что использовал меня? Что обманывал? Лгал? О чём именно ты сожалеешь?

Это не было правдой.

Блейн не сделал ничего из этого. Не намеренно, во всяком случае. Но только сейчас он понял по-настоящему, что для Джона всё было именно так.

Поэтому он сказал:

– Я сожалею обо всём этом.

Потому что он прекрасно знал, каково это, чувствовать себя так. И никогда бы не хотел, чтобы кто-то испытал это из-за него.