SEGUI IL TUO CUORE (ЛП)

По крайней мере, она попыталась сделать, чтобы он не оказался таковым, когда предложила Финну проводить её домой и остаться там до утра.

Прямое предложение секса, на практике.

Но всё что ответил Финн, было: «А Джефф? Куда он подевался, а?»

Великолепно!

Ещё один гей.

Не хватало совсем немного до полуночи.

Не хватало совсем немного до Рождества.

Джули Андерсон напевала одну из песен, написанных сыном, куря сигарету на балконе и наблюдая за жизнью города внизу. Она размышляла обо всём, что случилось в тот вечер, и об ужине, который практически так и не состоялся, когда телефонный звонок заставил её вздрогнуть.

Ну вот.

Ей не нужно было смотреть на дисплей, чтобы узнать, что там написано «Неизвестный номер», потому что она весь день ожидала этого звонка.

И пунктуально, как и каждое Рождество в течение последних восьми лет, он раздался.

Джули всегда спрашивала себя, стоит ли отвечать, но неизменно, как бы ни мучили её сомнения, каждый год делала это, нажимала на зелёную кнопку и выслушивала то, что ей говорилось.

Впрочем, это было единственное, что получал от неё этот человек с тех пор как попал в тюрьму. Она не ходила навещать его. Не отправляла писем. Редко читала те, что присылал ей он, обычно просто передавая их своему юристу ещё запечатанными, на случай, если они содержали что-то, относящееся к его собственности.

Но на этот единственный телефонный звонок в течение года она отвечала.

С трудом, испытывая отвращение и гнев. Но всё же она делала это.

В конце концов, Марк Андерсон был мужчиной, которого она выбрала.

Он был отцом её детей.

Он был мужчиной, который, когда Джули было двадцать лет, увёз её из Колумбуса и от слишком консервативной семьи на борту красного Мустанга, подарив свободную жизнь, о которой до этого момента она могла только мечтать.

Он был её первой любовью.

Он был тем, кому она позволила, в некотором смысле, быть чудовищем по отношению к младшему сыну.

Это была вина, которую она должна была искупать.

Поэтому она нажала на эту кнопку и поднесла телефон к уху, произнеся лишь тихое «Да», а затем стала молча слушать.

Никаких «Как дела», «Как тебе живётся в тюрьме» или «Ты, наконец, покаялся в том, что сделал?»... это было не нужно, её это не интересовало. Она слушала и всё, и в конце никогда не отпускала грехи и не давала прощения, хоть он и просил об этом каждый раз.

Но на этот раз всё было иначе. В этот раз прозвучала другая просьба, и Джули почувствовала как земля уходит из-под ног.

«Никогда. Никогда этому не бывать», – подумала она, завершая звонок, не дождавшись, когда Марк закончит говорить.

– Тэд нашёл его, в конце концов. Только подумай! Хромой, ковыляет как зомби, и ему всё равно почти удалось оторваться от него… Мама, что случилось, ты в порядке? – спросил Купер, выйдя на балкон, когда понял, что мать его совершенно не слушала и была бледна как труп.

– Я… звонил твой отец. Он хочет, чтобы... о, Боже… он хочет... Хочет их видеть. Я имею в виду... он хотел бы видеть Блейна и Курта. Хочет поговорить с ними, – прошептала в ответ Джули.

И для Купера это было уже слишком.

После того, что он сделал его брату, как смел этот человек выдвигать подобную просьбу?

Но в этот момент раздалось отчётливое:

– Да, я хочу это сделать, я хочу видеть его, – и, обернувшись, они увидели перед собой Курта и Блейна.

Они держались за руки, это было первое, что заметила Джули и что вселило радость в её сердце. И надежду. Потому что, когда она увидела лицо своего сына, который потрясённо смотрел на Курта, она поняла одну важную вещь.

Или, вернее, вспомнила.

Вспомнила эффект, который Курт производил на её сына.

Курт будил в нём эмоции.

Курт способен был расшевелить его.

Курт никогда не делал то, чего он от него ожидал.

Курт ставил его перед лицом своих самых больших страхов, заставляя противостоять им, и оставался рядом.

Курт вселял в него мужество.

Курт дарил ему надежду.

И, самое главное, Курт сам нуждался в нём, чтобы быть мужественным, в свою очередь, потому что Блейн, он, был его мужеством. Всегда был.

Это не изменилось между ними, даже Джули могла видеть.

Когда колокола ближней церкви забили полночь, возвещая о Рождестве, Курт повернулся к Блейну и с ласковой улыбкой протянул ему и другую руку.

И немного странная мысль посетила Блейна, даря ощущение удивительного счастья: это было первое настоящее Рождество, которое они проводили вместе.

И в одном он был уверен.

На этом пути, в этой борьбе, в момент этого последнего важнейшего шага, который предстояло ему совершить, чтобы оставить всё позади, и на этот раз навсегда, Блейн не будет один, рядом с ним будет Курт, его сила, если он позволит.

– Я никогда, никогда больше не скажу тебе «прощай», Блейн, – пристально глядя ему в глаза, сказал Курт тихо, чтобы только он это услышал.

И никогда, как в тот момент, согреваясь теплом его рук и глядя в эти глаза, что приковывали его к себе со страстью и силой, Блейн верил ему.

И медленно, почти исподволь, в его ещё слишком напуганном, хотя и счастливом сердце, возрождалась вера в них тоже.

Шаг за шагом.

Иногда и не нужно ничего другого, чтобы найти себя.

====== Глава 27. Наше первое Рождество. Первое из многих. ======

Легко влюбиться в кого-то в первый раз; но попробуй сделать это во второй, после боли... и шрамов на сердце... Возможно, любовь начинается именно тогда, когда, даже зная, что такое боль, всё равно готов рискнуть.

Kimochi

– Я скучаю по тебе, Блейн. Хотел бы я, чтобы ты был здесь со мной.

Вот уже в третий раз с начала телефонного разговора он повторял это, и Блейн не знал, как реагировать. Дважды он сумел увернуться от ответа, но сколько раз ещё он мог провернуть подобное прежде чем его собеседник сообразит, что что-то не так? Джон позвонил ему сразу после полуночи специально, чтобы пожелать счастливого Рождества, вынудив его уединиться, оставив родных и Курта, который обсуждал с ними визит к отцу. И вот уже больше двадцати минут они висели на телефоне как двое голубков. И...

Блейну было плохо.

Ему было плохо, потому что он не знал, имело ли ещё смысл то, что он говорил Джону, и, что важнее, имело ли это смысл хоть когда-нибудь. И ему было плохо, потому что он не мог уделить ему должного внимания.

Ему было плохо, потому что Курт смотрел на него, когда он смеялся шуткам Джона или ласково отвечал на все милые глупости.

Он страдал за Джона, потому что думал о Курте и также страдал за Курта, потому что не мог игнорировать Джона только по той причине, что Хаммел был рядом.

Но сам он… что чувствовал он?

Это было самым важным вопросом, и он не знал, как на него ответить.

– Так что, понравилась тебе песня или нет? – спросил Джон, снова вовлекая его в разговор.

– Да, это немного более жёсткий рок, чем обычно, но для вас подходит идеально.

– Я не просил профессионального мнения, господин продюсер. Мне интересно, понравилась ли она человеку, для которого была написана.

– О…

Точно, «О!», лучше и не скажешь. Признаться, что на самом деле он не слишком внимательно слушал и что даже не помнил толком, о чём в ней говорилось, было не лучшим вариантом, правильно? Поэтому Блейн сказал единственное, что по его мнению имело сейчас значение:

– Когда ты вернёшься, нам нужно будет поговорить, Джон.

– Хм... звучит пугающе.

– Нет, тебе нечего…

– И я должен поговорить с тобой, Блейн, – прервал его Джон решительно. – Но сейчас мне нужно идти. Телевизионщики устраивают небольшую рождественскую вечеринку для нас с ребятами. Блейн, мне хотелось бы, чтобы ты знал и думал о том, что я... нет, ничего. Я позвоню тебе завтра, ладно?

– Ладно, – прошептал в ответ Блейн перед тем как завершить звонок, в то время как его сердцебиение медленно возвращалось к норме. На мгновение он испугался, что Джон скажет, что любит его. Потому что не нашёлся бы, как ответить.