Bittersweet (СИ)

Вспоминая опыт прошлого, Ромуальд несколько опасался, что процесс неимоверно затянется. Родители как-то решили самостоятельно провернуть задуманное, содрали со стен обои, вытащили мебель, разворотили всё, что только можно разворотить. В итоге почти месяц пришлось спать в руинах, потом на помощь пришли профессионалы и завершили ремонт в кратчайшие сроки. На всё им потребовалось чуть больше двух, а, может, трёх недель.

Сейчас, как Ромуальду казалось, времени нужно было намного меньше, поскольку ремонт они с Илайей планировали делать не капитальный, а косметический. Там подкрасить, там подклеить, там добавить «личных» штрихов, чтобы в комнатах прочитывалась индивидуальность, а не штамповка.

Редкие выходные уходили полностью на ремонтные работы, а потому сейчас комната была почти готова к эксплуатации. Осталось только немного поработать кисточками, а потом приступать к покупке мебели.

Сегодня выдался как раз один из таких выходных. Увлечённый ремонтными работами, Ромуальд решил домой не возвращаться, потому до поздней ночи копался тут вместе с Илайей. В результате они успели сделать больше обычного и уснули на полу в гостиной, которая к этому моменту была уже окончательно доведена до ума. Кухня, предложенная изначально, обоих устроила. Ванная комната, в принципе, тоже смотрелась неплохо. Если добавить туда пару-тройку незначительных мелочей, она окончательно станет именно их комнатой, а не обезличенными стенами. Но пока об этих мелочах особо никто не думал, на повестке дня оставалась спальня, как самая главная комната в квартире.

У Ромуальда, привыкшего к утренним пробежкам, уже давно вошло в привычку просыпаться раньше. Этой традиции он и теперь не изменял. Несмотря на то, что вчера они легли спать достаточно поздно, едва ли не под утро, сейчас он открыл глаза, поднялся с пола, потянувшись, потёр шею, разминая её. Запустил ладонь в волосы, стараясь столь нехитрым образом причесаться, понял, что затея провалилась, и пообещал себе заглянуть в ванную комнату.

Частично их вещи сюда уже переехали. Во всяком случае, несколько расчёсок и зубные щётки на полке стояли. Ромуальд засунул щётку в рот, пустил воду, плеснув немного в лицо. Не удержался и улыбнулся своему отражению.

В гостиную он вернулся, держа в руках две чашки кофе. Илайя продолжал лежать, закинув руки за голову, но глаз, по-прежнему, не открывал. То ли ещё не проснулся, то ли проснулся, но пока не планировал выныривать из мира томной неги, разливавшейся по телу в столь ранний час. Ворот чёрной толстовки был застёгнут наглухо, замок молнии находился почти у подбородка, и Ромуальду отчаянно захотелось потянуть его вниз, чтобы прикоснуться к коже. Впрочем, он вообще не мог вспомнить момент, когда ему прикоснуться не хотелось.

Их спальное место оставляло желать лучшего. Помимо отрезков плёнки, коей были закрыты полы в будущей спальне, здесь сгруппировались в беспорядке остатки обоев, всё те же журналы, которыми строители-дилетанты вдохновлялись на создание нового шедевра, тряпки и шпатели, а ещё несколько кистей. Пока ещё мягких, не покрытых краской, даже из упаковки не вытащенных.

Вообще-то Ромуальд в себе особой тяги к изобразительному искусству не испытывал, этим больше Челси занималась, да и то, не по призванию, а просто потому, что хотелось куда-то приложить силы и получить результат. Раз уж она обладала талантом, то и пользоваться им не возбранялось. Ромуальд изредка брался за карандаши, ещё реже за краски. Свои зарисовки он талантливыми не считал, да и рисовал преимущественно в стол, понимая, что с такими навыками ему в ряды популярных художников, получающих миллионы за каждую закорючку, не пробиться. Просто иногда прорывалась наружу потребность испортить пару листов бумаги, вот он и старался провести время с пользой. Кисточки не были его фетишем или чем-то таким, отдалённо его напоминающим, но сейчас рука сама собой потянулась к упаковке.

Ромуальд стремился действовать бесшумно. Он распечатал упаковку, стараясь вытащить одну из кистей, самую тонкую в представленном ассортименте. Провёл ею по ладони, проверяя, насколько удачный выбор сделал. Ворс не был жёстким, кожу не царапал. Прикосновения получались мягкими, в определённой степени приятными. Ромуальд придвинулся ближе к Илайе, присел, почти упираясь одним коленом в пол. Он протянул руку с кисточкой к лицу Илайи, замирая в нерешительности на мгновение, а потом всё-таки приводя план в действие, касаясь кожи и, надеясь, что такое пробуждение не вызовет отторжения или злости.

Он ловил себя на мысли, что в нём впервые проснулись задатки художника, того самого, который жаждет создать лучшее полотно в своей жизни. Сейчас он именно этим и занимался, обрисовывал каждую черточку лица, проводя мягким ворсом по кончику носа, по щеке, обрисовывая скулу, спускался ниже, обозначив контур. Несколько мазков невидимой краски, чуть подрагивающие пальцы, когда кисть вновь и вновь проводит по коже. Повернув её, Ромуальд дотронулся острым деревянным кончиком к молнии, проведя по ней, словно расстёгивая. Потом всё-таки потянулся к замочку, пальцы коснулись прохладного металла, согревая, чтобы дёрнуть его вниз.

Ворс кисточки скользнул по шее, оставляя за собой тонкие и невесомые линии. Светло-коричневые ресницы слегка подрагивали. Ромуальд вновь повернул кисть, начал движение в обратную сторону. Лёгкое прикосновение к линии губ. Не создающее, но повторяющее совершенное творение. Восхитительный изгиб линий, абсолютное сочетание для того, чтобы однажды, отпечатавшись на сетчатке, в дальнейшем не исчезнуть, а только сильнее и сильнее захватывать внимание, приковывая его к себе, заставляя сидеть в затемнённой комнате, не позволяя солнечным лучам прорваться внутрь, чтобы не разрушать магию утра.

Бледные, ломкие, хрупкие они обламываются так же просто, как и сухие ветки, сталкиваясь на своём пути с преградой в виде занавесок. Они не проникают в комнату, разве что совсем чуть-чуть, проползая в маленькую щель между двумя шторами, пробегаясь по паркету тонкими линиями и замирая рядом с длинными прядями, часть которых сейчас разметалась по ковровому покрытию.

Прилив вдохновения, смешанного с нежностью, затапливал Ромуальда. Ему хотелось провести кистью по бумаге, отражая на некогда белой поверхности каждую прядь или отдельные волоски, уделить внимание любой мелочи, составлявшей в совокупности неповторимую внешность. Он чувствовал себя счастливым и до невозможности влюблённым, будто бы попавшим в зависимость определённого рода.

Он вспоминал собственные слова и понимал, что не собирается от них отказываться.

Ради тебя я сделаю всё, что угодно. Только скажи…

Более того, с каждым днём он сильнее убеждался в правдивости и закономерности сказанного.

Новые чувства, достаточно странные, непривычные, построенные не только на симпатии, перетекающей со временем в любовь. Новые чувства, изначально вобравшие в себя большое количество цветов и их оттенков. Новые чувства, к которым он отчаянно тянулся и боялся потерять, потому что они отхватывали всё больше места в его жизни, выходя на первый план, позволяя оценить себя по-новому, взглянуть на собственную личность с иного ракурса, недоступного прежде. Увидеть себя самым настоящим романтическим героем, которого действительно прошибает на все эти уловки и трюки, свойственные влюблённым людям. Не противное сюсюканье с котиками, рыбками и зайками, от которых начинает подташнивать уже через пару секунд, а просто нечто такое, такое… Несвойственное ему прежде. Непонятное. Немного пугающе, несомненно, но захватывающе.

Кисть в последний раз прошлась по коже, проводя полосу между бровей. Деревянный кончик ручки подцепил и убрал прядь волос.

В комнате пахло остывающим кофе, стоявшем на столике, где с трудом нашлось место для чашек. Запах миндаля – только ароматизатор, добавленный в кофейный порошок. Вся комната – декорации, а-ля молодая творческая личность ищет себя, но пока не нашла. Холодильник пуст, потому единственное, что остаётся на завтрак – тот самый кофе и пара шоколадных конфет, почему-то оказавшихся в кармане куртки. Кажется, прихватил перед выходом из дома, а потом забыл. А сейчас они пригодились.