Защитник (СИ)

Ли прекрасно понимал желание мага всегда везде успевать, быть в курсе всех, даже самых незначительных, событий. Вот только сильно удивляло и немного расстраивало то, что Гаара никому не доверял. Никому. Он и только он мог наблюдать за миром, делать выводы и принимать решения. Чужие слова, предположения, убеждения не имели ровным счетом никакого значения.

Волей-неволей Ли пришлось подстроиться под сумасшедший ритм жизни Верховного мага. Сумасшедший потому, что в нем практически не было сна. Это радикально нарушало режим самого Ли. Он привык спать минимум шесть часов в сутки, вставать ни свет ни заря, выполнять небольшую разминку, принимать ледяной душ, плотно завтракать и весь оставшийся день ходить свежим и бодрым. И не сомневаться в том, что при необходимости ему удастся свернуть горы.

И если завтраки во дворце, как, впрочем, и обеды, и ужины, были отменными, то разминку, к сожалению беллатора, пришлось сократить сначала вдвое, а потом и в четверо. Поначалу он все же упрямился и пытался следовать привычному ритму - тысяча приседаний, столько же отжиманий и махов ногами, и десятиминутное хождение на руках, но вскоре быстро выдохся. Такая разминка стала для него настоящей роскошью. Неоправданной тратой сил.

Нет, Гаара не был тираном. Он никак не ограничивал свободу Ли. Беллатор был волен делать все, что душе угодно. Хочет - может отправиться в город, хочет - может покататься по Таке, что там, по всем Багряным землям! Нужны деньги? Пожалуйста, вон в том мешочке с золотой тесьмой, что стоит на небольшой полочке над кроватью. Бери, сколько хочешь! Конечно, во дворцовые казармы дорога Ли была закрыта. Но это ни в коем случае не значило, что он не может участвовать в открытых тренировках. Да, в тех самых тренировочно-отборочных боях, на которых опытные наставники зорко присматриваются к бойцам, и в которых могут принимать участия все желающие. Конечно, попасть в армию Таки Ли не мог, но ведь это ему и ни к чему. Главное – участие. А это – хорошая разминка.

И, конечно же, он имел полное право ложиться и вставать тогда, когда это ему заблагорассудится.

Все эти перспективы, безусловно, были заманчивыми, а некоторые из них даже желанными, но, увы, недоступными. В упрямстве Ли мог посоперничать с кем угодно. Возможно, именно на этом поприще он превосходил Гаару. Беллатор вбил себе в голову, что, раз он охранник, значит, должен охранять. Его мало волновало, что сам Верховный маг думает об этом. Раз ему позволили остаться и выполнять свою работу, значит, он будет это делать. И делать он это будет, как всегда, с повышенным рвением и ответственностью.

Новый охранник нравился Гааре. Простой, честный парень с чистой душой ребенка. Он был доверчивым, искренним, безумно упрямым. Отказывался признавать очевидные вещи, позволял себе спорить, недовольно фыркать и даже ворчать. Он не боялся прямо высказывать свое мнение и открыто выражать протесты. За словом в карман не лез, но и разговорами не утомлял. Однако стоило чему-то его завести, заинтересовать, удивить или огорчить, и уже ничто не могло его остановить. Беллатор сыпал вопросами, зачастую сильно удивлялся ответам, и снова спрашивал, спрашивал, спрашивал. А потом слушал. Внимательно, с искренним интересом и каким-то детским восторгом.

Если посмотреть правде в глаза, то любопытных людей Гаара не любил. Его раздражали все эти «А почему?» да «Зачем?». Злило, когда люди, ради удовлетворения своего любопытства, совершали откровенные глупости. Много говорить, по нескольку раз объяснять одно и то же, магу тоже не нравилось. И тем не менее, разговаривать с Ли, отвечать ему, Гааре было интересно и в какой-то степени даже приятно. Может, все дело в том, что беллатор задавал то ли смешные, то ли занятные вопросы, над которыми Гаара и сам временами нет-нет да задумывался.

Магу казался забавным тот интерес и предвкушение, с которыми Ли наблюдает за его колдовством. Он каждый раз ждал чуда и порой явно расстраивался, когда ничего из ряда вон выходящего не получалось. Когда не было красивых спецэффектов и впечатляющих, для всех очевидных, результатов.

А вот ничем необоснованная верность и преданность не давала Гааре покоя. По-другому он никак не мог объяснить себе, почему Ли вместо того, чтобы гулять по городу (а ему этого безумно хочется, не нужно быть магом, чтобы понять это) или, на худой конец, чтобы просто лечь спать, когда его морит сон, он упрямо сидит рядом и терпеливо ждет.

Вот и сейчас, он откровенно клюет носом, каждые пять минут на мгновение проваливается в сон, затем вздрагивает, недовольно трясет головой, украдкой трет глаза, но упрямо отказывается ложиться. Кажется, никому, даже самому себе, он не признается в том, что безумно устал.

Гаара едва слышно вздохнул, оторвался от изучения очередного свитка и посмотрел в окно. На улице в свои права вступила ночь. Удивительно, как быстро летит время. Кажется, всего несколько минут прошло с тех пор, как он принялся разбирать свитки. Тогда еще было сравнительно светло. Лишь опускались сумерки. Он не захотел зажигать свечу, искренне полагая, что света в комнате вполне достаточно. Ли это решение не понравилось. Он попытался убедить его зажечь свечи, говорил, что комната слишком зловеща и мрачна, и что в такой атмосфере просто невозможно работать. Гаара тогда огрызнулся. Сейчас он уже не мог вспомнить почему. Ли буквально с самого начала их знакомства дал понять, что любит свет и абсолютно не одобряет сумерек. Тем более чтения при таком скудном освещении. Тогда Гаара просто принял это к сведению. Забавы ради, он мог подразнить охранника, а мог и просто проигнорировать его. Но несколько часов назад маг вспылил. Сказал несколько грубых и резких фраз, предложил Ли пойти туда, где по его мнению достаточно света, и, не дожидаясь ответа, взял в руки первый попавшийся свиток.

Ли намек понял правильно. Пререкаться не стал. Он вообще не проронил ни звука. Но и поражения не признал. Не сел рядом, демонстративно повернувшись к нему спиной и понуро опустив голову. Нет, беллатор не стал делать ничего подобного. Он просто ушел. Видимо, воспринял последние слова мага как приказ и поспешил подчиниться. Все же, о том, что он военный, не ученик какой-нибудь и даже не капрал, забывать не стоит. И, тем более, нельзя забывать о том, что он живой человек. И что его тоже можно задеть, обидеть, огорчить. В конце концов, разозлить.

Эта его невысказанная обида, смиренное выполнение даже не приказа, каприза, и пустота, что моментально поглотила комнату, как только Ли ушел, были громче и внушительнее любых слов. Гаара в буквальном смысле был оглушен таким поступком беллатора. Гордость остановила несвойственный ему порыв выбежать из комнаты, догнать Ли, убедить его вернуться. Нет, тогда Гаара боялся признаться даже самому себе, что за какой-то месяц успел так сильно привязаться к мальчишке-охраннику. Мальчишке, который без труда не только развеял привычное магу одиночество, но и заставил его беспечно позабыть о том, какого это везде и всегда быть одиноким и для всех чужим.

Тогда, сидя в серой от сумерек комнате, куда даже отказались на прощание заглянуть лучи холодного зимнего солнца, Гаара не находил себе места. Он все спрашивал себя, как ему поступить, как себя вести и ждал. Ждал, что Ли вернется. Вот сейчас, с минуты на минуту, дверь отворится и он, как ни в чем не бывало, зайдет в комнату. Но прошел час, а беллатор так и не пришел. Вообще, за это время никто не прошел мимо покоев мага.

Устав от ожиданий, Гаара схватил зеркало, провел по его поверхности рукой, что-то прошипел и в следующий миг в зеркале стремительно начали меняться картинка за картинкой. Калейдоскоп изображений прекратился лишь тогда, когда в зеркале отразился Ли. Он не ушел из дворца, лишь вышел на крытый учебный полигон. Кроме него там никого не было, и ничто не мешало беллатору тренироваться. И Ли даром времени не терял. Он с остервенением бил тюфяк, до отказа набитый соломой. Парень бил его так сильно и часто, что плотная грубая ткань, не выдерживая такого натиска, трескалась. В образовывающиеся дыры пролазила солома. Но Ли не обращал на это внимания. Не замечал он и того, что пот струйками сбегает по его вискам, и что он немного ободрал костяшки пальцев. Беллатор тяжело дышал и ни на секунду не прекращал выбивать из тюфяка солому.