Мой неприличный Кипр (СИ)

Микаэль смущается, смотрит на меня взглядом побитого щенка и обиженно плетется к большой (я тихо хренею от ее размеров и содержимого) открытой гардеробной в углу, откуда извлекает необходимое мне полотенце. Теперь он тоже понимает, что лучше смыть с кожи соль, которая уже зацементировала волосы и начала проступать на теле белесыми разводами. Удовлетворённо замечаю легкую панику в его глазах, когда он бросает взгляд на собственную постель и не очень чистое белье на ней. Перед свиданием и после ночной смены Микаэль успел привести в порядок себя, но на комнату времени не хватило. В ней царит типичный еще мальчишеский беспорядок. На компьютерном столе куча дисков, диджейские наушники, тарелка с недоеденными чипсами, пустая банка из-под местного пива. На стенах постеры с местными секс-иконами мужского пола и парой залетных заграничных старров. Обязательная полка (это уже западная традиция) с кубками побед на спортивных соревнованиях. В сторону кухонной зоны лучше пока не смотреть. Что он хранит под кроватью, и насколько все поменялось со времен моих двадцати, я узнаю скоро, очень скоро.

Устраиваю еще один небольшой эксперимент. Оставляю не закрытой дверь душевой кабины. Микаэль, лихорадочно убираясь, смотрит, буравит матовое, скрывающее детали и оставляющее для воображения только контуры тела стекло.

Улыбаюсь про себя. Скорее всего, я у него от силы третий или четвертый любовник. Их явно было немного. Для опытных, уверенных партнеров открытая дверь в такой ситуации – это почти равнозначно приглашению. Точнее, и есть само немое приглашение.

Выплываю в комнату в одном полотенце. Снова ловлю восхищенный взгляд и теперь уже откровенный стояк, который не могут скрыть его джинсы. Он смущенно отворачивается. Сейчас, когда он окончательно поверил в то, что я останусь у него на ночь, вся его сексуальная напористость и энергия растворяется в элементарном юношеском смущении.

Знаю, Микаэля надо немного поощрить. Подхожу к нему сзади и легко обнимаю за плечи, целую шею у корней коротких жестких волос, дразню языком их, посильнее прикусываю кожу до маленького красного пятнышка засоса. Сжимаю, покручиваю пальцами теперь твердые, почти каменные светло-шоколадные соски. Он вскрикивает, и с его губ летит тихое ругательство сквозь рычание. «Проклятье, чтоб тебя... что ты делаешь?"- в такие минуты многие фразы не надо переводить, чтобы понять. Они слишком интернациональны. Легко толкаю его в сторону душа.

- You ‘ ve got 5 minutes. I'm waiting for you.

Пока он торопливо моется, разваливаюсь на его кровати, запускаю руку под нее… И звонко, заливисто смеюсь на всю комнату. Как хорошо, что в этот мир приходят современные технологии, появляются новые способы общения – интернет, скайп, мобильники, о которых еще десятилетия назад даже нельзя было подумать, но при этом суть и психология людей не меняется.

Конечно. Под кроватью, в пыли и под слоем чипсов порно-журналы, а вот на дне того самого большого кубка, полученного за победу на гонках, обязательно будет валяться самая первая , подаренная в детстве игрушечная модель автомобиля. Облупившаяся от времени и жары краска, отвалившееся колесо, но он ни за что ее не выкинет, потому что благодаря ей он стал сейчас тем, кем есть.

… И снова тихо, затейливо матерюсь про себя, когда он выходит из душа и наваливается на меня, пинком раздвигая мои ноги и заводя себе за поясницу.

Он спешит, он очень торопится, забывая о самом важном. Время есть ничто. Мы есть ничто без чувств.

Его движения так резки, но в них так много разочарованного очарования юности.

Кривлюсь от первого неумелого толчка, вторжения в меня, мне больно и не очень приятно от того, как он рвется внутрь меня, в мою суть. Меньше всего хочу сейчас быть изнасилованным.

- Easy, блять, easy.

Немая сцена.

- Ты, что русский что ли? – бросает он и замирает надо мной, давая привыкнуть. Почти идеальное чистое произношение. Как будто он учил язык с детства. – Русский?

Глава двенадцатая. Пенелопа

Хриплый шепот Микаэля похож на шорох волн предштормового ночного моря, шумящего всего в нескольких сотнях метрах от нас. Такой же резкий, повелительный и, в тоже время, просящий уступить, покориться, не думать больше ни о чем. Микаэль не очень уверенный в себе партнёр и не включает свет. Его постель в темноте похожа на берег Кипра. Та же размытая песочная белизна. Южные сумерки так кратковременны. Еще пару часов назад за окном не горели уличные фонари. Все, что они, зажженные, могут теперь - прорезать темноту лишь на пару метров вокруг себя. Тело Микаэля теряется в пространстве естественной бронзой, мое на его фоне выделяется уже не молочной, но европейской белизной.

- Ты красивый… сексуальный…

Отступать некуда, думать невозможно: он уже во мне, и я привыкаю. Не очень сильная, но неприятно-режущая боль от его вторжения проходит, оставляя место обоюдному желанию, остающемуся на его коже лишь ощущением от капель моей проступившей смазки на плоти, зажатой его животом. Он также чувствует ее, я вижу это по участившейся пульсации вен на шее, по биению жилки на виске, по тому, как он вдруг зажимает до мгновенных от всей пятерни красных синяков мое заведенное за голову запястье.

- Хочешь… хочешь… меня, Микаэль?

Я не могу сказать ему того же, что говорил бы русскому любовнику. Дело не в сленге, который он вполне может знать. «Трахнуть» звучит сейчас также неуместно, как шерстяной свитер и тяжелые ботинки, в которых я прилетел на Кипр. Я хочу испытать давно забытое чувство не желания, но влюбленности в тело. Никто из опытных одноразовых партнеров не может имитировать это, хотя и способен подарить плоти самые изысканные удовольствия.

Легко киваю ему, тянусь полуоткрытыми губами к его губам, посасываю языком его язык, и теперь сам одним толчком насаживаюсь на его плоть до конца. Всхлип - вскрик. Его или мой? Разве это так важно. Кусаю, снова дразню мягкие, уже потерявшие четкий от поцелуев контур, раскрасневшиеся губы.

- Говори… говори со мной по-русски, - выдыхает он мне в лицо на турецком, прикрывая глаза. Теперь их острый восхищенный блеск становится матово-смазанным в уже скором получении необходимой разрядки. Микаэль снова постанывает мне в губы, когда наши соски соприкасаются, взрыкивает, когда я с силой провожу пальцами с чуть отросшими и затвердевшими от морской воды ногтями по его спине, оставляя царапины, сжимаю до синяков в отместку зубами плечи, толкаю пятками на себя его упругие ягодицы.

- Я хочу тебя, Микаэль…Быстрее…

Уже скоро никакие слова не будут вообще нужны, но сейчас его заводит мой русский, а меня его восточный. Расслабляюсь, опадаю в его руках, на миг теряя нить реальности, и позволяю ему мгновенно войти так глубоко, как он сам хочет.

Моя плоть упирается в его напряженный, сейчас почти каменный от усилий живот, скользит, трется об него, все больше набухая.