Я учился жить... (СИ)

До занятий оставалось несколько минут. В аудитории было немного народу. Макар привычно пошел к месту, которое он давно облюбовал: почти сзади и у стены, по пути здороваясь с теми, с кем обычно здоровался, и презрительно фыркая в ответ на приветствия тех, кто облекал приветствия в двусмысленную форму. Их хватало, таких. У кого-то папа с мамой сидели в администрации на разных уровнях, у двух работали в полиции, чей-то папа был предпринимателем. Макар был единственным ребенком у матери-одиночки со средним специальным образованием, что автоматом выкидывало его на дно. И пусть специальность у них была не самой престижной и не в самом престижном вузе, но расслоение в группах производилось сразу и однозначно в соответствии с соответствующими социальными поветриями. Макара поначалу задевало, что люди поглупей и поневоспитанней оказывались более референтными персонами, чем он; по прошествии времени он смирился, лишь фыркая раздраженно время от времени на подколки и демонстративно держась отчужденно. А сегодня ему было все равно.

Он бросил сумку на стол, опустился на скамейку и потянулся, размял шею и достал папку с листами.

- Макарушка, солнышко, как спалось, деточка? – через два ряда обратился к нему Стас Ясинский, красавец, почти умница, заводила и тот еще хмырь.

- Твоими молитвами, Стасинька, - равнодушно бросил Макар, перелистывая конспекты. Он не потрудился поднять голову, но не по той причине, что раньше – потому что хотел ему показать, как мало этот тип для него значит, а потому, что ему действительно было безразлично, что ему или про него говорят всякие мажоры. Эйфория от того, что у него есть роскошный дом с роскошным и щедрым хозяином, категорически отказывалась уходить. Чистые джинсы действовали получше любого успокоительного, и Макар наверняка еще и подработку найдет вечером – мест, где могли быть нужны официанты, в городе хватало, не могло не хватать. Он торжествующе улыбнулся своим мыслям и со снисходительной улыбкой начал ждать начала лекции.

- Макарушка, солнышко, неужели ты поимел хорошую ночь? – к вящему удовольствию Макара в голосе Ясинского почти отчетливо раздались раздраженные нотки.

Макар соизволил обратить на него внимание и многозначительно улыбнулся.

- Твоими молитвами, Стасинька, шикарную.

Ясинский был красавцем. Ясинский был общительным красавцем. Он был общительным красавцем с деньгами, да еще и щедрым. И он был злопамятным, злоязычным и эгоцентричным красавцем. По крайней мере, в злопамятности, злоязычности и самолюбовании этого красавца Макар имел удовольствие убедиться не раз и не два. Почему-то именно его, Макара, присуствие действовало на Ясинского максимально раздражающе. И разумеется, с точки зрения Макара, чрезмерно острая реакция Ясинского на его огрызания, избегания и на то, что он упорно не поддавался массовой истерии по поводу исключительности Стасиньки, была патологично необоснованной.

- Мне даже интересно, что за имбецильная дура на тебя внимание удосужилась обратить, - ухмыльнулся Ясинский. – Это до какой степени нужно бабе без ласки оголодать, что она на такого задрипанного воробья кинулась.

Макар сложил руки на груди и снисходительно посмотрел на Ясинского.

- Завидуй молча, Стасинька. То, что ты этой ночью ворочался один да продинамленный, еще не значит, что и другие так же страдали, - ехидно прищурил глаза Макар, с удовольствием следя за тем, как самодовольная ухмылка испарилась с лица Ясинского. На его счастье, началась лекция. Но от этого придурка стоит держаться подальше. Кажется, Макар только что азартно так пошевелил метлой в осином гнезде.

Опыта в партизанских действиях у Макара было хоть отбавляй. Если кто думает, что мелкому, да еще и рыжему, парню с острым языком и склочным характером, живется в школе легко, ошибается. Приходилось не столько учиться драться, сколько быстро бегать. Помогало не всегда, но куда чаще, чем в худшем случае. Школьная закалка пригождалась и в универе. И пригодилась в этот замечательный день. Ясинский оставался с носом на всех переменах, хотя – Макар чувствовал это копчиком – он очень хотел еще раз поспарринговать с ним, и желательно как можно больней его при этом достать. После последнего часа занятий Макар выскакивал из здания, как ошпаренный, слыша раздраженный голос Ясинского, который его окликал. Не дождется! Макар ликующе улыбнулся и понесся прочь.

Ликование оказалось еще более обоснованным, когда в двух улицах от главного корпуса Макар обнаружил вполне себе чистую забегаловку, в которой как раз нужен был официант на вечернюю смену. Тетка, которая этой забегаловкой заведовала, была крупной, энергичной и громкоголосой. А еще в этой забегаловке пекли отличные плюшки, которые в количестве двух штук Макару довелось попробовать с местным чаем. Он поклялся в вечной любви к этой тетке. И даже ее предупреждающее: «Только чтобы постригся, Макар!» - не омрачило его настроения.

- Наталья Владимировна! – честными глазами взглянул на нее Макар. – Вот с первой же получки!

Наталья Владимировна подозрительно посмотрела на него. Поставив локоть на стол, она указала пальцем куда-то за стену.

- Там, - угрожающе сказала она, - работает очень неплохой парикмахер. Я сейчас звоню ему и говорю, что ты сейчас к нему подойдешь. Он тебя стрижет. Ты будешь мне должен. Вопросы?

Макар попытался гипнотизировать ее печальным взглядом. Наталья Владимировна угрожающе посмотрела на него поверх очков.

- Иначе выброшу нафик, - предупредила она.

Макар надулся и опустил голову. Ну как можно так издеваться над бедным им? Он исподлобья взглянул на эту бессердечную тетку; к сожалению для него, либо у нее два сына-подростка ходили по струнке, либо он совсем потерял квалификацию, но Наталья Владимировна выглядела непреклонной. Он тяжело вздохнул, надеясь пробудить сочувствие.

- Звоните, - печально сказал он и скорбно поджал губы.

Макар еще раз попытался скорбно поджать губы, разглядывая себя в зеркале после экзекуции. Но парикмахер был очень неплох. То, что творилось у него на голове, безобразием мог бы назвать только законченный маразматик, а человек со взыскательным вкусом, но справедливым отношением к жизни скорее всего оценил бы ЭТО очень даже хорошо. Макар повернул голову вправо, влево, задрал подбородок, осторожно поправил челку, полюбовался общим видом. Вставая, он заметил в зеркале насмешливый, но добрый взгляд мужика. А ведь таким суровым казался: у Макара, когда он этого парикмахера впервые увидел, даже пальцы на ногах поджались.

- Спасибо, - кротко сказал он и смущенно улыбнулся. Получилось неважно, но мужик удовлетворительно кивнул и отвернулся. – До свидания? – Макар вперился в его спину.

Мужик помахал рукой и пошел в подсобку.

Первый день всегда самый сложный – тут уж к бабке не ходи. У Макара и времени не было особо подготовиться, потому что Наталья Владимировна сказала: «Ты нахал, и ты сам говорил, что уже работал официантом. Так что справишься, а у меня эта дура уволилась. Давай, бери фартук и вперед впахивать». И Макар нацепил фартук и пошел работать. Работники на кухне закатывали глаза, когда он очередной раз врывался на кухню и требовал объяснений. Наталья Владимировна выглядывала на шум, прикрикивала на него, успокаивающе хлопала жертву энтузиазма по предплечью и снова отправляла Макара к посетителям.

Домой очень хотелось бежать вприпрыжку, но сил хватало только на то, чтобы идти неторопливо и с достоинством. Макар крепко сжимал деньги, тихо радуясь тому, что у него появилась еще одна причина с оптимизмом смотреть в будущее. Теперь осталось только выполнить свои обязанности домоправителя. Он проскользнул в дом, осторожно высунул нос в холл, определил человека, который поправлял фотографию на стене как того самого страшного Олега Сергеевича, решил попасться ему на глаза немного позже, когда приоденется и будет выглядеть более презентабельно, и пошел домой. Стоя у двери квартиры, он прислушался: вроде было тихо. Макар открыл дверь и засунул голову в проем: было темно. Недовольно поморщившись, он зашел домой. И где носит этого Глеба?