Райский уголок. По велению сердца

Она замолчала, прикусив губу.

— Продолжай, — попросил он.

Рейчел заговорила вновь. Она говорила, а он молча слушал ее — именно этого она и хотела от него — но это не было молчание осуждения или безразличия. Когда она запиналась, он побуждал ее продолжать, стремясь узнать о ней как можно больше. И по мере того, как она говорила, боль — ноющая боль, которая не оставляла ее, — наконец успокоилась.

— Мне без конца снится сон — ночь за ночью, ночь за ночью… будто у меня есть ребенок… мальчик, всегда снится мальчик, и я слышу его крик, но не могу его найти — боже, это так страшно! — и так напоминает действительность! Я просыпаюсь раз за разом в слезах… — Она никогда никому не рассказывала о своих снах. И рассказать об этом Гидеону сейчас было для нее все равно что снять груз с души. Она не стала распространяться обо всем, что происходило потом. О депрессии, которая не отпускала ее несколько месяцев и теперь казалась такой далекой и страшной, будто не существовала в реальности, а была лишь плодом ее фантазии. И обо всякого рода излишествах и крайностях, которые она себе позволяла. Они шли, никого не замечая вокруг — сначала по Лоуэр Темз-стрит, потом по Аппер Темз-стрит и в конце концов оказались на набережной Виктории, с ее величественными зданиями и островерхими крышами Вестминстера, видневшимися вдалеке.

А она все не могла остановиться.

— …А потом я встретила Кучерявого, да благословит его Бог. Я действительно была в таком состоянии, когда мне было наплевать, что со мною будет. Я думала — я помню, что думала об этом, — она глубоко вздохнула, — что было бы лучше, если бы я умерла. И тут появился он. Просить меня помочь ему с его стороны было нахальством. Он даже не мечтал, что я возьмусь за это. Но я согласилась — и очень рада этому. Я действительно вернулась к жизни и наслаждаюсь ею. Мне нравится работать на рынке. Мне нравится зарабатывать деньги — а мы их зарабатываем; мне нравится моя свобода и люди которые меня окружают. В конце концов, нравится то, что мне есть чем заняться и о чем думать. — Она слабо улыбнулась. — Я знаю, в свое время многие пытались внушить мне ту же мысль. Включая тебя, если я правильно помню.

Они стояли, прислонившись к парапету набережной и глядя на реку. Чайки перекликались, кружа над их головами, голуби суетливо толклись у их ног. Мимо проплыл прогулочный катер, направляясь к Вестминстеру.

— Кучерявый сказал, что в моих жилах течет кровь торговца. — Она оперлась на локти, глядя на волны, набегающие друг на друга и с шумом разбивающиеся о парапет. — Он даже не мог предположить, насколько близок к истине.

— Ты имеешь в виду своего отца? — Он внимательно смотрел на нее.

Рейчел подняла на него глаза. Казалось, прошла целая вечность с того дня в залитом солнцем лесу, когда она посвятила его в тайну своего рождения.

— Кто знает?..

— А тебе бы хотелось знать?

Она долго всматривалась в его лицо, затем покачала головой:

— Нет. Теперь уже нет.

Линия его рта несколько смягчилась. Еще один прогулочный катер, разрезая волны, устремился вслед первому. Она протянула руку. Гидеон взял ее.

— Ты когда-нибудь был на острове? — спросила она.

Они побежали, все еще держась за руки. Катер отчалил от пристани через несколько секунд после того, как они, запыхавшись, ступили на палубу. На реке дул ветер, но Гидеон не обнял ее, чтобы укрыть от холода. Они сидели рядом и почти все время молчали, пока катер, оставляя позади исторические здания Лондона, плыл вверх по реке. Они заплатили за вход в парк и погуляли по его дорожкам и лужайкам, восхищаясь великолепными деревьями и растениями, посетили оранжерею с экзотическими пальмами, побродили вдоль берега реки будто влюбленная парочка, которая выбралась погреться на лондонском солнышке и насладиться чудесным днем.

Они действительно представляли собой необычную пару. Рейчел забавляло, как много любопытных взглядов они привлекали. Они говорили обо всем и ни о чем: о романе между Филиппой и Хьюго, о жизни Гидеона в цирке Де Вайна, которую он описал в нескольких словах с видом, исключающим какие-либо возражения и вопросы. О жизни, которая, по его собственному заявлению, вполне его устраивала. О неожиданных успехах Рейчел на рынке. Она заставила его улыбнуться, продемонстрировав ему рыночный жаргон. И содрогнулась, услышав его сухой рассказ о жизни на колесах с двумя медведями, тигром и львом, таким старым, что он потерял все зубы и ничего не хотел делать — буквально спал на ходу; о целой куче всякого оборудования для ярмарочной площади, которое им служит со времен восшествия на престол ныне усопшей королевы Виктории. Будто сговорившись, они избегали упоминаний о Тоби и о прошлом в целом. О прошлом, в котором общение между ними было более чем ограниченным. Их разговор тек непринужденно. Гидеон и прежде не высказывался по поводу перемен, произошедших в Рейчел, и ее переоценке ценностей, не сделал он попытки возобновить эту тему сейчас, за что Рейчел была ему глубоко благодарна. Обо всем уже было сказано. Все было испытано на горьком опыте. И теперь об этом можно было забыть.

До Лондона они добрались на автобусе. В воздухе висела густая духота. Грозовое небо полыхало ярким разноцветием. Края пурпурных облаков горели огнем; лучи заходящего солнца окрасили их в кровавые цвета. Вдалеке рокотал гром, приглушаемый шумом уличного движения и перестуком каблучков по тротуарам. Несколько крупных беспорядочных капель дождя упали на разогретую мостовую и почти мгновенно испарились.

— Гидеон?..

— Да?

Они шли по грязной пропыленной улице к дому Рейчел. Рейчел предложила было Гидеону сесть на автобус, чтобы добраться до Хэмпстед Хита — это было в прямо противоположном направлении. Но ее предложение было проигнорировано.

— Почему ты пришел на рынок?

— Я уже говорил. Чтобы найти тебя. И удостовериться, что с тобой все в порядке.

— Но почему? — упрямо допытывалась она.

— Я не уверен. — Его слова были лишены утонченности и нежности. Но они были честными и до боли правдивыми. Опустились сумерки. Кроваво-алое солнце скрылось за линией горизонта, гром все еще погромыхивал, но уже в отдалении. Рейчел казалось, что этот звук таил в себе некое волшебство, но и угрозу тоже.

Столь тщательно оберегаемая ею в течение дня появившаяся было между ними легкость и даже веселость неожиданно исчезла. Возникшая вдруг тишина была напряженной.

— Ну, вот мы и пришли. — Ее голос был деланно беззаботным. Она колебалась, разрываясь между потребностью поскорее проститься с ним и не менее сильным, охватившим ее всю, волнующим желанием удержать его. — Хочешь выпить? — А что еще могла она сказать, спрашивала себя Рейчел, кривя душой.

— Да. — Его твердый ответ не допускал никаких сомнений. Он шел впереди по лестнице, уверенно ступая в полумгле. Его тень быстро передвигалась по стене.

А она остановилась у подножия лестницы, с трудом переводя дыхание от волнения. Немного виски. И легкий, непринужденный разговор. А потом он уйдет.

Оказавшись в квартире, она с нарочито-бодрым видом включила все лампы, раздвинула шторы, распахнула настежь окна, судорожным движением взбив на ходу диванные подушки. Потом включила электрический патефон. Зазвучали медные духовые инструменты. Играли рэгтайм. Энергичный синкопированный ритм — слишком громкий, слишком ненатуральный.

— Что ты хочешь выпить?

— Виски. — Ему пришлось несколько повысить голос, чтобы быть услышанным.

Она метнула на него многозначительный взгляд, слегка лукавый, в котором сверкнули искорки веселья.

— Старое виски?

Его смуглое лицо озарилось улыбкой при напоминании о прошлом. Он кивнул.

Она наполнила бокалы и принесла ему туда, где он стоял, слишком большой и слишком мужественный для этой комнаты в драпированных шелках, комнаты, где обитала женщина. Прогремел финальный аккорд фортепьяно с легким металлическим призвуком. Музыка внезапно смолкла. В комнате воцарилась нежеланная тишина. Рейчел поспешила к патефону и перевернула пластинку. И вновь зазвучала порывистая, навязчивая мелодия.