Опыт воображения. Разумная жизнь (сборник)

— Вот, — выдохнули Мэбс и Таши. Их лица раскраснелись, и они казались гораздо моложе, чем на самом деле. Они сидели, уставившись на Флору, задержав дыхание, точно готовясь извиниться.

Вспоминая этот момент много лет спустя, Флора вспомнит и то чувство выхода из длинного одинокого темного тоннеля в атмосферу доброжелательного восхищения, но в тот самый миг, сидя на переднем сиденье машины перед пустынной деревенской дорогой между двумя девочками, все, что она могла сделать, — это разразиться радостным смехом.

ГЛАВА 21

В то время когда Флора в восторге примеряла платья Мэбс и Таши, Феликс был в Лондоне и лежал шезлонге в рабочей комнате Ирены Тарасовой на Бошам-Плейс. Был жаркий день, он снял туфли, пиджак повесил на спинку стула. Комнаты, в которые вела лестница в раннем викторианском стиле с перилами красного дерева, со ступеньками, покрытыми ковром зеленовато-голубого цвета, были приятно прохладными, с красивой мебелью. Новое помещение резко контрастировало с той маленькой душной комнаткой над лошадиной головой в Динаре. И задняя комната, где она работала, и передняя, обращенная к улице, где принимала клиентов — обе чистые, с белыми стенами, с занавесями в голубую с белым полоску, с которыми гармонировали чехлы на стуле, маленьком диване и креслах в примерочной. На низком столике стояла ваза с розами, на стуле лежал рулон желтого шелка.

В задней комнате Ирена, повернувшись спиной к свету, приметывала рукава к платью из тафты. Ткань скрипела, когда иголка протыкала ее, и шуршала, когда сквозь нее проходила нитка. Где-то на крыше ворковали невидимые голуби. Солнечные лучи косо падали в комнату через открытое окно, разноцветно расцвечивая рулоны шелков и бархата, разложенные на полках вдоль стены, выхватывали белые пряди в волосах Ирены. Сосредоточенно сжав губы с пучком булавок, Ирена шила.

— Я в Лондоне на три дня, — сказал Феликс в ответ на ее вопрос. — Меня пригласили, но это слишком тяжело — ехать на север на одну ночь. Тем более что мне не так уж интересно. Я уже был один раз. Девочки изменились, выросли, обе помолвлены, кстати, ты знала?

— Мм, — кивнула Ирена.

— А Космо? — произнесла она имя сквозь зажатые губами булавки.

Феликс не обратил внимания на вопрос о Космо.

— А этот шезлонг был еще в Динаре?

— Я купила его на Портобелло-роуд [10].

— Я думал, он удобнее. — И Феликс растянулся, выгнув спину. — А Алексис? Твой муж, он все еще в Париже?

Ирена кивнула, не отрывая глаз от работы.

— У меня дырка в носке, — и Феликс пристально осмотрел свою ногу.

Ирена вынула изо рта булавки.

— Немного позже я его починю. Если ты поедешь на вечеринку, ты увидишь там Флору Тревельян. Она сейчас у них.

— О?

— Твоя мать заставила миссис Лей пригласить ее. Мне рассказывали Мэбс и Таши. Я им шила платья. Ты собирался еще раз навестить ее в школе?

— Не-ет.

— Это что, был просто импульс?

— Да из этого ничего хорошего не вышло.

— Из рассказанного тобой я поняла, что она не слишком хорошо себя чувствовала.

— Ужасная простуда.

— Она мне писала. Кажется, эта простуда перешла в корь.

— Боже мой! Я ведь мог заразиться. У меня никогда не было кори! — в ужасе воскликнул Феликс.

— Дай носок.

Феликс наклонился и снял носок.

— Мои элегантные пальцы все время продырявливают носки. — Он передал его Ирене и снова откинулся на спинку, пристально осматривая свои ноги. „У меня очень белая кожа, — подумал он, — для мужчин с темными волосами“. Он выгнул подъем, восхищаясь проступившими голубыми венами. Солнечный свет, отражаясь от зеленой тафты платья, которое шила Ирена, падал на ножу, и его нога будто погружалась в воды Арктики.

— Тебе лучше носить желтые носки, — Ирена искала нитку подходящего цвета.

— Желтые? Ну это уже немного слишком, дорогая Ирена.

— Нарциссы чаще всего желтые, — Ирена натянула носок на кулак и приготовилась штопать.

Феликс встал и принялся ходить по комнате, осторожно ступая, чтобы не уколоться булавкой, которая могла оказаться в голубом ковре, и щупая ткани, драпирующие безголовые, безрукие, безногие портновские манекены, которые Ирена использовала для работы, проводил пальцами по холодному колесу швейной машинки. Потом встал у окна и уставился на торцы домов параллельной улицы.

— Не загораживай мне свет, — велела Ирена, продолжая штопать.

Феликс вернулся к шезлонгу.

— Они были забавными подростками пять лет назад. А в этой девочке что-то особенное.

— Любовь.

— Любовь? — Феликс сдвинул брови, нахмурился.

Игла Ирены замысловато двигалась по носку.

— Шелковые носки лучше всего, — сказала она. — Но они непрочные.

— А красивые офицеры и представители благородных слоев Санкт-Петербурга и Москвы носили шелковые носки?

— Ничего не знаю про их носки, — ответила Ирена серьезно. — Но я слышала, что король Георг носит из тонкой шерсти.

— Конечно, — кивнул Феликс, — она должна быть тонкой. Носки тут же рвутся, но какая разница королю? А откуда тебе известны такие очаровательные мелочи? — засмеялся он.

Ирена улыбнулась.

— Да так говорят, в конце концов, он — кузен убитого царя. А я надеюсь стать англичанкой. — Поскольку воспоминания пятилетней давности еще не улеглись, она сказала: — Ты, наверное, знаешь, что все девочки мечтали выйти за тебя замуж.

— Ах, — серьезно вздохнул Феликс, — брак. Моя мать беспрестанно намекает мне на это. Так хоть ты уж не начинай. В любом случае, мне прочили девиц Лей и Куэйл. Верно? — Конечно, вспомнил он, это Флора рассказала про отца Ирены, придворного портного. Он вспомнил малышку, которую держал за руку, а она скакала рядом с ним по улице. — А ты пишешь девочке Тревельян? — спросил он.

— Да, когда есть время. Может, раз в несколько месяцев.

— И у тебя нет времени?

Ирена пожала плечами.

— Меньше, чем у тебя. Она пишет мне о школе, об уроках шитья, и я с ужасом думаю, что за наряды может сшить бедный ребенок, на что это похоже. — Когда-нибудь, подумала Ирена, девочка может стать ее клиенткой, как Мэбс и Таши, и поэтому изредка написанное письмо — не только проявление доброты с ее стороны, но и какой-то вклад в будущий капитал. Так что она должна писать.

— Ты бы навестила ее, — сказал Феликс. — Я ведь это сделал.

— На это уйдет целый день, — Ирена уклонилась от прямого ответа.

„Да, Ирена так же эгоистична, как и я, — подумал Феликс, наблюдая за ней. — Но почему бы мне не свозить ее в то скучнейшее место на машине, не взять ребенка на ленч. С Иреной было бы веселее. — Он откинулся на спинку, расслабился. — Но сейчас Флора живет у Леев и нет вопроса“.

— Ей должно быть пятнадцать. Она вполне может подойти тебе через два-три года.

— Ах.

— Приданого нет, конечно, это недостаток, — Ирена кончила штопать. Она перерезала нитку, воткнула иголку в подушечку и вручила Феликсу носок. — Вот. И как настойчива твоя мать?

— Достаточно. Она действует систематически, безжалостно. Мне двадцать пять — подходящий возраст для брака.

— Ага.

— Спасибо. Прекрасная штопка. — Феликс надел носок. — Как бы я хотел вот так же уметь работать над собой, над своей природой. — Он взглянул на Ирену, та сидела и смотрела на руки, свободно лежавшие на коленях. — Наверное, очень приятно шить из таких красивых тканей. — Он взял кусок бархата, перебросил его через плечо и стал любоваться собственным отражением в большом зеркале на подвижной раме. „Интересно, — подумал он, — похож ли я на своего отца?“

Перехватив его взгляд в зеркале, Ирена сказала:

— Миссис Лей спросила твою мать, не Джеф ли твой отец. Они пили чай у Гунтерсов. Твоя мать сказала, что нет. Я ведь могу понять, о чем ты думаешь, — добавила она.

— Откуда? — он уставился на отражение Ирены в зеркале. — И как эта миссис Лей…

— Дело в том, что женщины иногда становятся очень доверительными со своими портнихами, как и парикмахершами, ну это вроде как разговаривать со своими животными. Англичанки все рассказывают своим собакам и очень много — портнихам. Миссис Лей была в ужасе от собственного вопроса. Она мне сказала: „Просто выскочило“. Очевидно, миссис Лей платила за чай, а твоя мать предлагала ей пирожные, как будто сама пригласила. Это мелочи, от которых вся неразбериха жизни.