Мадам Казанова

Для того чтобы поддерживать контакт с императорским двором даже в отсутствие Наполеона, я воспользовалась содействием Талейрана и обеспечила себе приглашение посетить с визитом Жозефину. И вот, посадив в корзину белого щенка Красотки, я отправилась в Мальмезон. Императрица приняла меня с чрезвычайной любезностью. Сделанный мной подарок — очаровательная белая собачка — очень ей понравился, но наше с ней общение свелось к обычной салонной беседе. Я приятно провела время, однако не узнала ничего, что представляло бы интерес для Фуше.

О настроениях в Париже в прошедшие несколько месяцев можно было сказать лишь одно — тишь да гладь да божья благодать. Все старались избегать упоминания о том обстоятельстве, что «испанское дело», как Наполеон называл свою последнюю кампанию, привело к мощному восстанию испанского народа против иностранных захватчиков. Я узнала, что Наполеон отказывается официально признать возникшие в связи с этим проблемы. В мае он предоставил корону Испании своему брату Джозефу, а корону Неаполя, которая, таким образом, освободилась, отдал своему зятю Мюрату. Благодаря этому Мария-Антуанетта также получила теперь возможность набросить на себя королевскую горностаевую мантию. На престолы европейских государств Наполеон сажал все новых недоумков!

Официальный Париж хранил молчание по поводу вопиющего нарушения международного права Наполеоном, который попросту отобрал корону у испанской династии Бурбонов и отправил старого короля и королеву в ссылку — сначала в город Компьень во Франции, а затем в Италию; молодого же испанского короля Фердинанда VII вместе с его братом и дядей Наполеон поместил в качестве своих «гостей» в замке Вальанке. Талейран, которому принадлежал этот замок, был единственным во французской столице, кто осмелился открыто высказаться по этому поводу.

— Испанские Бурбоны всегда были самыми надежными союзниками нашего императора; их подданные сражались за него. И вот теперь он отблагодарил их за это тем, что отправил всех в ссылку и взял под стражу, лишил этих людей свободы. После того как он подобным образом обошелся с испанской династией Бурбонов, ни один королевский дом в Европе не может чувствовать себя в безопасности. Я знаю, какое преступление общество может простить, а какое никогда не будет забыто.

— Мой друг, вы не могли бы несколько более подробно остановиться на этом?

— С удовольствием. — Талейран на мгновение задумался, покручивая пальцами в руке свою трость. — Если человек некоторым образом неразумно ведет себя — если он содержит любовниц, плохо обращается со своей женой, несправедлив по отношению к своим друзьям, — он, несомненно, будет подвергнут критике. Но если он богат, влиятелен и умен, общество все равно будет снисходительно к нему. Однако, стоит этому самому человеку попасться на нечестной игре в карты, и он тут же будет исключен из числа порядочных людей и уже никогда не получит прощения. — Талейран с отвращением покачал головой. — Из-за своей политики в Испании Наполеон потерял все то, что когда-либо приобрел. Сейчас он уже не в состоянии понять разницу между переворотом восемнадцатого брюмера и переворотом, осуществленным им из Байонны. И это можно считать началом его конца, поскольку сейчас он совершил непростительный поступок — смошенничал в карточной игре.

Именно тогда я со всей отчетливостью поняла, что Наполеон сумеет погубить себя и без помощи своих врагов.

В августе он вернулся из Испании и немедленно возобновил контакт со своим «дорогим братом» Александром. Князь Долгорукий узнал в своем посольстве все последние новости на этот счет.

— Император отказался от предложенной ему Бонапартом взятки в виде возможности завоевать Финляндию, — сообщил он, спасая свои ботинки от Минуш, которая затеяла игру и теперь яростно наскакивала на них.

Я вспомнила. Я готов отдать Александру Финляндию, сказал мне тогда в оранжерее Мальмезона Наполеон, открывая раньше времени свое намерение. Выходит, он отдает страны, которые ему вовсе не принадлежат, раздает титулы, не имея на это законного права. Это уже самая настоящая мания величия, о подлинном величии нет и речи — осталась одна лишь навязчивая идея.

— На основании подписанных им договоров императора Александра втягивают во враждебную для Англии деятельность, — продолжал князь Долгорукий. — Ему пришлось поэтому направить в Лондон своего тайного курьера, который должен разъяснить британскому правительству его подлинное отношение к всему этому.

Какая все-таки грязь — эта политика, подумала я. Подозрительность, обман, двуличие, предательство. Все против всех, и каждый за себя. А внешне все политики такие благородные, богобоязненные, такие безупречно честные. От простых людей не ждут ничего, кроме веры, они не должны ни слышать, ни видеть, ни задавать вопросы, ни думать!

— Бонапарт сообщил императору Александру, что собирается вывести свои войска из Пруссии и не требует одновременного вывода войск России из Молдавии и Валахии. Наш император, разумеется, понимает, что Бонапарт перебрасывает все имеющиеся у него резервы в Испанию. Но это также поняли и австрийцы, которые проводят у себя мобилизацию. Они уже создали народное ополчение на тот случай, если французы нападут на Австрию, как они напали на Испанию. — Князь Долгорукий рассмеялся. — Бонапарт по этому поводу в бешенстве. Он целый час распекал австрийского посла Меттерниха и угрожал Австрии войной, если та не проведет полной демобилизации. Сегодня Бонапарт кидается на всех, как бешеный пес, душенька, а завтра начнет кусаться. Скоро что-то произойдет.

— Да, скоро что-то произойдет, — согласилась я. — Скоро мы уедем из Парижа, потому что нам здесь просто уже нечего будет делать.

Князем Долгоруким овладело вдруг меланхолическое настроение.

— Эх, Россия-матушка! — вздохнул он. — Я так соскучился по ней — по ее просторам, по ее музыке. По звенящим морозам зимой и по жаркой летней степи. По водке и борщу, по нашим друзьям, по Санкт-Петербургу. — На глазах у него выступили слезы.

Хорошо знакомая с бурными проявлениями его чувств, я попыталась сменить тему разговора.

— Но ведь тогда тебе придется расстаться с Паолиной, ты забыл? — пошутила я.

Князь Долгорукий рассердился.

— Как она мне действует на нервы, просто сил нет, — сказал он возмущенно. — Этими своими капризами и придуманными болезнями. Ее бы высечь хорошенько, вот тогда она сразу же забыла бы про все эти фокусы. — Его возмущение сменилось печалью. — Я так соскучился, голубушка. — Он взял мою руку в свою. — По тебе, по нашей любви. Ты помнишь, как мы были счастливы?

Да, я помнила. Всегда почему-то запоминается только хорошее, а плохое забывается. Я не возражала, когда он стал обнимать и целовать меня, а потом поднял на руки и отнес в спальню. Нам не нужны были нарисованные на стенах свидетели — мы вполне были счастливы вдвоем. Сейчас мы любили друг друга, и нам было дорого наше общее прошлое. Нашу любовь пронизывало невысказанное желание увидеть лучшее будущее.

Я не встречала Наполеона во время его короткой остановки в Париже, и это меня вполне устраивало. Прошлая наша встреча, проникнутая воспоминаниями юности, прошла для меня достаточно безобидно. Но в следующий раз я могу быть удостоена некоторых чересчур личных или намеренно неучтивых знаков внимания императора. И первое, и второе для меня крайне нежелательно. Поэтому я старалась вести себя скромно и не привлекать к своей персоне внимания. К счастью, перед Наполеоном стояло сейчас слишком много разных проблем, чтобы вспоминать обо мне или о своих юношеских годах.

Паолина, разъяренная тем, что ее младшая сестра Мария-Антуанетта, ныне Каролина, стала благодаря Наполеону королевой Неаполя, не переставала изводить его письмами, упреками и слезливыми сценами до тех пор, пока он не передал ей поместье и дворец Нейли, рассчитывая на некоторое время ее успокоить. Это отвлекло внимание Паолины, которая была похожа на ребенка, получившего новую игрушку. Ей захотелось превзойти Мальмезон Жозефины, и она потратила огромные суммы денег на то, чтобы в мгновение ока превратить Нейли в сказочный дворец. Для того чтобы отпраздновать завершение работ, Паолина пригласила к себе чуть ли не весь Париж. Пока в Сен-Клу Наполеон сидел, склонившись над военными картами, и размышлял над тем, как еще больше расширить и укрепить свое могущество, в парках Нейли шумели фонтаны, цветочные клумбы соперничали между собой по пышности и разнообразию красок, гости восхищались великолепием огромного зала с мерцающими по стенам зеркалами, а также другими неслыханно роскошными дворцовыми помещениями с дорогой мебелью, редкими картинами и музыкой, которая, словно природная симфония, струилась откуда-то из стен, покрытых шелком и расписанных золотыми узорами.