Потанцуй со мной

— Охота заложена в их природе, но не в моей, — ответила Хлоэ, — меня пугает то, что в кошачью еду добавляют свинину и костное мясо. Ты знаешь, что свиньи почти так же умны, как дельфины?

— Знаю, ты нам говорила, — усмехнулась мать, перекапывая землю.

Хлоэ посмотрела на нее. Та стояла на коленях около садовой дорожки. На ней была широкополая соломенная шляпа с красивой голубой ленточкой, рукавицы из козьей кожи и зеленые садовые башмаки. Свои инструменты женщина хранила в специальной корзинке. Анютины глазки были высажены идеально ровными рядками, как будто мама пользовалась линейкой. Ей нравилось, чтобы все выглядело красиво и подчинялось определенному порядку.

— Свиньи проводят в хлеве всю жизнь, — сообщила Хлоэ с угрозой, — их ноги иногда сводит судорогой, и они даже не могут повернуться или потянуться.

— Хватит, Хлоэ.

— Что сегодня на ужин?

Нет ответа. Лишь стук садового совка — сад будет еще краше. Повсюду пестрели нарциссы, сциллы. Примерно через неделю распустятся яблоневые цветы и лилии.

— Мам?

— Куриные грудки, — ответила мать.

— Ты знаешь, что большинство куриц проводит всю свою жизнь в…

— Хватит! — сказала мать, — ты можешь съесть салат и печеный картофель. Подойдет?

— Мне надо идти на работу, — сказала Хлоэ, — я зайду в кафе по дороге.

— Я думала, по вторникам у тебя выходной.

Они говорят на разных языках? Они живут под одной крышей? С матерью все в порядке? Хлоэ давно поменялась с Мартой Форд на субботу и точно сообщила об этом маме. Она слышала, что у пожилых людей бывает такое — они становятся забывчивыми, не могут запомнить даже самые элементарные вещи: что они ели на завтрак или как выглядит их обувь. Ее матери пятьдесят два, и она старше многих матерей ее подруг, но для склероза она еще слишком молода, верно?

— Обычно в этот день у меня выходной, но я поменялась с Мартой, — медленно объяснила Хлоэ. Она рассматривала мать, ища признаки болезни. Она всегда боялась, что папа или мама заболеют — просто перестанут дышать и исчезнут. Когда она была совсем маленькой, она часто стояла у края родительской постели, глядя, как поднимается и опадает их грудь, проверяя, дышат ли они. Родители всегда ссорились за закрытыми дверьми, не очень бурно, но она страшилась, что один из них может умереть прямо во время этого злобного перешептывания.

— Правильно, — внезапно сказала мать, взглянув вверх, — ты говорила мне. Я забыла. Подожди, я тебя подвезу.

— Я доеду на велосипеде, — предложила Хлоэ.

— Нет, детка, — сказала мама, — когда ты будешь возвращаться домой, будет уже темно, а ты знаешь, что я не люблю, когда ты ездишь в темноте.

— Скоро у меня будут права.

— Ну мы никуда не торопимся…

— Нет, мы…

— Посмотрим. Тебе только пятнадцать, прежде всего тебе нужно получить разрешение на учебу, — она улыбнулась и потянулась к Хлоэ, чтобы та дала ей руку и помогла встать.

— Смотрится мило, — оценила Хлоэ, кивая на маленькие сиреневые цветочки.

— Спасибо, — ответила мать, отряхивая грязь с перчаток.

— Зачем ты сажаешь их? — спросила Хлоэ, — ведь у нас так много диких цветов? И потом, яблони вот-вот расцветут. Дикие растения такие красивые, тебе вообще не надо ничего делать…

— Неокультуренные растения не всегда красивы. Сейчас сад уже не такой, как раньше, — промолвила мать, оглядывая деревья. — И к тому же он все равно не принадлежит нам. Твой дядя изо всех сил старается вернуть его в прежнее состояние, но он проиграет эту битву. Сад был заброшен слишком долго.

Хлоэ взглянула на деревья. Она слышала, как ее родители обсуждали тот факт, что дядя Дилан отказался продавать сад, хотя тот все равно уже погибал. Они хотели разбить землю на участки для новых домов. Так бы у них было больше денег.

Хлоэ было больно думать об этом, она знала, что дядя Дилан хочет вернуть сад к жизни из-за смерти тети Аманды и Изабелл. Ее сердце забилось быстрее при мыслях о старых изогнутых яблонях, о птицах, живущих в их ветвях, диких кошках, охотящихся на дорожках, о смерти тети и кузины.

Изабелл, самый близкий ей человек, ближе сестры. Изабелл жила в Нью-Йорке, но она приезжала к ним по выходным, чтобы повидать бабушку, и еще на неделю каждое лето. Тогда их дедушка был еще жив, он был владельцем сада, и на него работало множество людей — они собирали яблоки, готовили сидр, продавали все это на рынке.

Когда Изабелл умерла, Хлоэ молчала целый месяц. У нее было чувство, что из нее вынули сердце и что жить с такой потерей невозможно. Она лежала на боку, и девочке казалось, что ее тело разрывается на две части, как будто она бумажная кукла. Все вокруг перешептывались, они говорили, что у нее сильная травма. Она плохо помнила то время, помнила лишь то, как дядя Дилан сидел на краю ее кровати, держа ее за руку.

— Твои родители любят тебя, — сказал он, — так же, как я люблю Изабелл.

Хлоэ было одиннадцать. Но она как будто снова стала совсем маленьким ребенком, и она понимала все по-другому, более примитивно. Слова были ей непонятны. Она посмотрела в его глаза — так похожие на глаза Изабелл — и дотронулась до его щеки. Его борода оказалась очень жесткой.

— Она ушла, — сказала Хлоэ, ее голос дрожал, это были ее первые слова за несколько недель.

Дядя Дилан покачал головой:

— Нет. Когда ты любишь кого-то, они никогда не уходят.

— Это неправда. — Хлоэ начала плакать, как будто она знала о потерях значительно больше, чем он, не понимая, как такое возможно. — Она ушла. Ушла.

Слово напоминало черную дыру, и эта черная дыра поглощала все вокруг, всех родных и близких.

— Почему она ушла? Она не так сильно любила меня? Почему она оставила меня? — Все потери для Хлоэ перемешались в одну… Ее настоящая мать тоже бросила ее.

Дядя Дилан просто обнимал ее. Ее родители появились из-за его спины, и через минуту отец постучал брата по плечу, а мать взяла Хлоэ на руки. Она помнила чувство смущения и тихие перешептывания, как будто она чем-то ранила чувства своей матери. Конечно, та догадалась, что Хлоэ была привязана к человеку, исчезнувшему из ее жизни, к своей родной маме, бросившей ее.

После той трагедии дядя Дилан никогда не брился. Он немного подравнивал бороду, чтобы было красиво. Но он никогда не сбривал ее, и Хлоэ знала почему — потому что Изабелл дотрагивалась до нее. Хлоэ просто знала, хотя дядя Дилан никогда не говорил с ней об этом. Изабелл целовала его лицо, и дядя Дилан больше никогда не будет бриться.

Это настоящая любовь.

Пока Хлоэ бежала в дом, чтобы переодеться в рабочую одежду, ее сердце билось быстро-быстро. Она умылась, успокаиваясь, ощущая прохладную воду на коже. Девочка вглядывалась в глаза, смотрящие на нее из зеркала. Казалось, если она будет смотреть очень-очень долго, то увидит лицо своей матери и сможет спросить почему, как…

Она вытерла лицо и побрела к машине. Это был новый, чистенький мини-вэн. Отец мыл его каждую субботу, а мать каждый день протирала тряпочкой, чтобы сохранять в идеальном порядке. Их ссоры за закрытыми дверьми могли быть ужасными, но все, чем они владели, оставалось просто безупречным. Все это казалось связанным с тем, что ее мать предпочитала ровные ряды анютиных глазок дикому буйству разросшегося сада. Тогда как Хлоэ любила все дикое, она хотела потеряться в буйстве природы. Что она вообще делает в этой семье?

Может быть, на самом деле она — кошка? Совсем маленькой ей часто снились сны о том, что она лежит в миленькой голубой коляске. Что родители прогуливаются с ней по улице, останавливаясь, чтобы показать ее знакомым. И раздаются возгласы удивления, когда соседи видят, что Хлоэ не маленькая девочка, не чья-то дочка, а маленький тигренок, с черными и оранжевыми полосками и яркими зелеными глазами — совсем как плюшевая игрушка, которую ей когда-то подарили.

Сейчас, по дороге в большую мясную лавку, где Хлоэ работала, она задумчиво смотрела в окно. Ее мать включила радио, какую-то простенькую музыкальную станцию, где каждая песня звучала, как реклама женской продукции. Хлоэ застонала. Мать улыбалась и не обращала на нее внимание.