Кольцо с бирюзой

Это было сказано таким тоном, что Порция нахмурилась, но потом расправила брови и рассмеялась.

— Можешь смеяться надо мной, Ксанте. Я слишком утомилась, чтобы возражать. И за пять часов пути уже наслушалась проповедей от нашей святой Нериссы. Слава богу, она отправилась спать! В любом случае, я надеюсь, ты останешься с нами. — К удивлению Ксанте, Порция наклонилась и схватила ее за руку. — Мне бы хотелось дать тебе что-нибудь.

Ксанте неожиданно почувствовала к ней жалость. Она походила на пугало или на клоуна: высокая костлявая фигура, а волосы короче, чем у мужчины. Какое одиночество ей суждено?

Ксанте слабо улыбнулась:

— Спасибо вам, синьора Порция. Со мной хорошо обращались в «Бельмонте». Большинство. Но мне ничего не нужно, что мне не принадлежит.

Порция кивнула и сжала ее ладонь. При взгляде на их руки, она, кажется, что-то вспомнила. Она стянула одну бледно-желтую перчатку, и с ее пальца соскользнул перстень с бирюзой. Камень с прожилками казался почти черным в свете догорающего факела.

Ксанте совсем затихла.

— Я хочу отдать тебе этот перстень, Ксанте, когда покончу со всем этим, — сказала Порция. — Это то, что осталось после нашей эскапады. Кольцо красивое и стоит денег.

Ксанте медленно подняла руку, осторожно коснулась кольца указательным пальцем и тихим голосом спросила:

— Синьора Порция, извините, откуда оно у вас?

Порция внимательно разглядывала кольцо.

— У меня оно от Нериссы, а у нее от одного испанского солдата, а у того от одного виноторговца в Венеции, у которого… Я уже запуталась. Мне вспоминается похожее кольцо.

— Я…

— Завтра оно будет твоим. Но сначала оно должно сыграть свою роль. Жди и смотри! — Порция опустила перстень в карман плаща. Казалось, с этим движением она снова обрела уверенность в себе, повернулась и зашагала к дому. Ее мантия развевалась на ветру. Ксанте стояла, глядя ей в спину.

На следующий день Ксанте стояла на крыльце с метлой, когда Бассанио и Грациано сошли со своего корабля. С ними был и Антонио, великолепный в своих одолженных мехах и со свеженапудренным лицом. Мужчины нашли ожидавшую их Порцию на широкой веранде, одетую в платье из серебряной ткани, — вечерний туалет, хотя еще и полдень не наступил. Золотой шарф скрывал ее обкромсанные волосы. За ней стояла Нерисса, улыбающаяся, в синем атласе. Рядом Лоренцо ди Скиммиа, перед ним в кресле сидела Джессика, на шее у нее было пышнейшее гофрированное жабо, какое только доводилось видеть Ксанте. На коленях у нее устроилась обезьянка с хвостом колечком.

— Добро пожаловать, — приветствовала Порция Антонио. — Но не надолго. Не вздумайте задержаться или отдавать приказания моей прислуге, пока вы здесь. Уезжайте сегодня же! Я отдам вам деньги, хотя у вас теперь и своих довольно. Вам повезло: ваше банкротство было ненастоящим. — Она вручила Антонио письмо. — Этот документ подписан агентом порта Венеции. После суда один из друзей Бен Гоцана признался, что приложил к этому делу руки — распустил ложные слухи. Ваши корабли прибыли, небольшие потери, понесенные ими, вызваны вашим плохим планированием еще до того, как они отплыли из Венеции. На самом деле два из, них вошли вчера в гавань Генуи.

Антонио, как рыба, только молча разевал рот.

— Вы… я… Мой… я вас узнал! Вы были…

— Да, я была доктором права, который выиграл для вас ваше дело. Странно, не правда ли? Теперь у меня другие дела. — Она полезла в карман своей одежды. Ее глаза встретились с глазами Нериссы, и обе женщины улыбнулись загадочной улыбкой.

Потом Порция резко повернулась в Бассанио.

— Итак, синьор, — она вытащила руку и протянула ее вперед, — это не ваш перстень?

Джессика вскочила с места, сбросив с колен обезьянку, которая тут же вскарабкалась на колонну. Разговор превратился в обмен обвинениями. Ланселот Гоббо, явившийся с откупоренной бутылкой красного вина, застыл на пороге. Краем глаза Ксанте наблюдала за тем, как группа хорошо одетых людей словно исполняет последний акт какой-то бездарной пьесы, и она, подметая вокруг них пол, играет роль не то артистки, не то колдуньи. Она нечаянно задела руку Лоренцо ди Скиммиа, когда тот тряс за плечо Джессику.

— Не спрашивай ее, как она получила кольцо от виноторговца, — прошипел он. — Какое нам до этого дело? Если ты ее разозлишь, она может выкинуть нас, а Антонио пока еще не вернул нам деньги!

Ксанте подметала позади них и стоящей рядом Нериссы, которая громко шлепнула Грациано по его блуждающей руке.

Поддерживаемый Грациано, Бассанио едва держался на ногах, покачиваясь, как оглушенный баран. Он швырнул перстень, который Порция положила ему в руку, на мраморный пол веранды.

— Любовь моя! — воскликнул он. — Я отсек бы свою правую руку, если бы она обидела тебя. Но…

— Никаких но. — Порция погрозила пальцем у него перед лицом. — Не важно, как у меня оказалось это безобразное кольцо. Может быть, я захочу сделать из него подставку для перьев. Эта безделка — с пальца простого солдата. Ну и что? Вы обещали мне носить его всегда, не то теряете право на все выгоды от брачного контракта. Вы подписывали бумагу или нет?

— Вы сказали, что это просто обычай!

— А вы думали, обычай — это шутка?

— Не шутка, но…

— Вы подписали или не подписали бумагу?

— Она — гарпия! — крикнул Антонио, обращаясь к Бассанио. Он счастливо улыбался, сидя на мраморной ступеньке. — Нам не нужны ее деньги. — Он помахал письмом, отданным ему Порцией. — Мои корабли пришли! С этим и с деньгами жида у меня огромный капитал. И план! Я подумываю о том, чтобы вложить деньги в переработку коровьих шкур в кожу в Индии. Там еще никто не додумался начать такое производство…

Ксанте покинула веранду и направилась к кухне, только тогда стих шум у нее в ушах. В том крыле виллы, что отведено для прислуги, она поставила на место метлу и забрала из своей комнаты маленький сундучок.

В неразберихе, царившей у парадной двери виллы, никто не заметил, да и потом никого не заинтересовало, что перстень исчез.

Глава 33

Она нашла его. Он стоял в прихожей с тюком на спине. Дверь в его жилье была приоткрыта, и с улицы она увидела, как он выбросил ключ. Ключ зазвенел на каменном полу у входа.

Она всегда узнала бы его, хотя двадцать три года прошло с той поры, как он ходил по улицам Толедо, тоскуя о своей покойной жене и не глядя ни на кого. Борода его начала седеть, и несколько седых прядей появились в волосах, все еще темных и густых, и, конечно, нельзя было не узнать его орлиный профиль.

Спина у нее болела от долгого хождения по Новому гетто. Она теперь уже сносно говорила по-итальянски, и к тому же, как она и предполагала, в гетто многие говорили по-испански. Но первая женщина, к которой Ксанте обратилась, отвела взгляд, когда она спросила его адрес, — словно, говоря об этом человеке, она могла заразиться его невезением. Другая покачала головой и сказала, что дом у него отобрали и неизвестно, где он. Наконец Ксанте спросила про Тубала, человека, имя которого упомянула утром хозяйка, рассказывая о своих победах. А, сеньор Тубал-кейн! Он живет у северной стены. Она нашла дом этого мужчины, и, когда сказала его жене о своей цели, лицо женщины помрачнело, и она направила Ксанте по тому пути, который она только что прошла. Следуя указаниям, Ксанте вышла на перекресток, где постояла в нерешительности, потом свернула вправо и нашла дом, прежде принадлежавший Шейлоку Бен Гоцану.

Чтобы подбодрить себя, Ксанте стала без слов напевать старинную песню, которую некогда напевал ее отец. Тут она увидела его и остановилась на улице напротив дома. Он обернулся и с любопытством посмотрел на нее с крыльца, как будто ему была знакома эта мелодия или, лучше сказать, как будто она принадлежит только ему, и он удивлен: что это она делает на губах у незнакомой ему мавританки. Ксанте резко оборвала напев.

— Senor ben Gozan? Puedo hablar consigo? Я могу поговорить с вами?