Каменное сердце

— У нас здесь действует клуб «Весонаблюдателей», — пошутила Софи. — Разумная диета в сочетании с упражнениями.

— Ты правда похудела, — сказала Мария, попытавшись тем самым придать комментариям Хэлли оттенок заботливости.

— Зачем нужны весы, когда есть Мария? — с нежностью спросила Софи. — Я всегда могу рассчитывать на нее, если мне понадобится получить оценку моего рациона.

— С тобой здесь хорошо обращаются? — спросила мать.

— Я в порядке.

— Судя по газетам, ты здесь что-то вроде знаменитости, — заметила Хэлли чуть ли не с гордостью.

— Ну да, громкое дело, — сказала Софи. — Избитая жена, которая решилась защищаться.

Хэлли неодобрительно опустила глаза. В воцарившемся молчании Софи поймала взгляд сестры.

— Как дети? — спросила она.

— Пошли на пляж с Нелл и Энди. Мне нужно кое о чем поговорить с тобой — это касается Саймона.

— Кажется, ты не хочешь говорить при мне, — уязвленная, сказала Хэлли.

— Нет, мама, останься, — попросила Софи. — Если, конечно, ты не против.

Хэлли поколебалась, словно не могла решить, стоит ей оставаться или нет. Потом устроилась поудобнее на своем стуле.

— На днях Дункан брал их на рыбалку, — начала Мария, бросив испытующий взгляд на мать, которая при звуке его имени нарочито выпрямила спину. — Он сказал, что Саймон отрывал ноги у краба.

— Саймон? — спросила Софи. Кровь отлила у нее от щек. — Отрывал ноги у краба?

— Так сказал Дункан. Это беспокоит меня… — присутствие Хэлли отвлекало Марию, и в то же время она испытывала смутное воодушевление. Ей хотелось, чтобы та получила представление о том, через что приходится проходить им с Софи.

— Он никогда так не делал, — произнесла Софи. — Саймон любит животных. В прошлом году он нашел в саду гусеницу и держал ее в бутылке, пока она не превратилась в кокон, из которого вылупилась бабочка-монарх. Она впервые взлетела у него с пальца.

— Мне не верится, что Саймон мог сделать что-то жестокое, — добавила Хэлли, недвусмысленно ставя под сомнение предложенную Дунканом версию событий.

— Но Дункан говорит, что он это сделал, — сказала Софи.

Мария почувствовала признательность за то, что сестра поддержала ее, хотя бы и в ущерб Саймону.

— На следующий день я спросила его, зачем он отрывал крабу ноги, он ответил, что краб все равно должен был умереть. Дункан собирался использовать его как наживку.

— Это очень плохо, — отозвалась Софи. Теперь ее лицо было совсем бледным. — Ты рассказала об этом доктору Миддлтон?

— Нет, но мы с ней встречаемся во вторник.

— Обязательно скажи ей, — произнесла Софи. Она теребила подол своего лилового платья, казалось, что напряжение в ее душе растет с каждой секундой. — И о кошмарах тоже. О господи…

— Дорогая, оставь свое платье в покое, — беспомощно сказала Хэлли. Софи выпустила из рук подол и с благодарностью улыбнулась матери.

«За что она благодарит ее? — подумала Мария. — За ее внимание? За поддержку?» Было очевидно, что Софи оценила замечание Хэлли.

— Что еще ей сказать? — спросила Мария.

— Решай сама, — ответила Софи, снова натянуто. — Сейчас ты знаешь о них больше, чем я. У меня нет даже права… — В голосе Софи слышалась враждебность.

— Мария очень хорошо заботится о них, — вступила Хэлли. — Тебе не о чем беспокоиться.

— И это должно меня утешить? То, что мои дети во мне не нуждаются? — тихо, угрожающим тоном спросила Софи.

— Конечно же они нуждаются в тебе, — опрометчиво произнесла Хэлли. — Дети всегда нуждаются в своей матери. Никто не любит ребенка больше, чем его мать.

Софи и Мария, подумав о собственном детстве, незаметно обменялись понимающими улыбками.

— Ты читала о концерте? — поинтересовалась Софи.

— О каком концерте? — переспросила Хэлли.

— Здесь будет концерт. Мы ставим его вместе с актерами из «Уайтхолла». Одного ты знаешь — Джеймс Корт.

— Он замечательно играл в той пьесе Мобли прошлым летом, — заметила Хэлли. — «Обыкновенная боль».

— Да, мы с Гордоном видели этот спектакль, — сказала Софи с такой обыденной интонацией, что Мария сразу же перенеслась из тюрьмы, над деревьями, в кухню Хэлли. Она, ее мать и ее сестра могли бы точно так же сидеть за большим дубовым столом и пить чай. — Как бы то ни было, — продолжала Софи, — он помогает нам в постановке концерта. Там будут песни, танцы, карточные фокусы — разные номера.

— Карточные фокусы? — с отвращением в голосе произнесла Хэлли. — Я не совсем уверена насчет этого.

— Это очень хорошие фокусы, — вскипела Софи. — Подожди, увидишь.

— Что ты имеешь в виду? Что значит «подожди, увидишь»? — подозрительным тоном спросила Хэлли.

— Ничего я не имею в виду. Ты приглашена, вот и все. Я приглашаю всю семью.

— Я думала, ты тоже будешь выступать, — сказала Мария.

— О, нет, — ответила Софи. — Я — костюмерша.

— Ты не поешь? — изумилась Хэлли.

Софи наклонилась вперед, уперев локти о стол.

— Если бы я пела, ты бы пришла? — спросила она.

— Я пришла бы, — ответила Мария.

Хэлли пожала плечами. Она посмотрела на роспись на дальней стене, заделанное решетками окно, на собственные руки. Однако неумолимый взгляд Софи преследовал ее. Наконец, она взглянула дочери прямо в глаза.

— Ну, давай, — усмехнулась Софи. — Скажи, ты пришла бы, если бы я пела?

— Думаю, пришла бы, — сказала Хэлли.

Мария забеспокоилась, не хочет ли Софи таким образом дать матери повод гордиться ею.

— Я не верю тебе, — заметила Софи.

— Вы, конечно, сейчас вцепитесь мне в глотку, — произнесла Хэлли, — но, по-моему, есть нечто непристойное в том, чтобы заключенные устраивали концерт. Уж простите, но это так.

— Да что ты? — воскликнула Софи.

— Я не имела в виду тебя, — сказала Хэлли, хлопая себя ладонью по лбу. Неподдельное страдание отразилось на ее лице. — Софи, я не ставлю тебя в один ряд с ними. Каждый вечер я молюсь за тебя.

— Это напоминает мне детство, — отозвалась Софи, стараясь, чтобы ее слова прозвучали легко, — ведь ты никогда не приходила ко мне на концерты. Я имею в виду в школе.

— Никогда не приходила на концерты? — спросила Хэлли. В ее глазах застыло изумленное выражение. — Я всегда ходила. И с нетерпением ждала каждого твоего выступления.

— Нет, — подтвердила Мария. — Ты не ходила. Никогда. Ты говорила, что тебе нужно заботиться о папе. Вместо тебя ходила я и сидела на местах для родителей.

— Ты ошибаешься, — твердо сказала Хэлли. И Мария увидела, что мать действительно верит в то, о чем говорит.

— Не знаю почему, но вы обе ошибаетесь. Я отлично помню, как гордилась тогда. И номера твои помню — попурри из Гершвина, арии Пуччини…

— Наверное, ты слышала, как я репетирую дома, — сказала Софи. — Все в порядке, я тебя не виню. Я только хотела спросить, почему… — Ее голос тоскливо умолк.

Софи слишком легко дала матери сорваться с крючка, но Мария не произнесла ни слова. Она видела страдание в глазах матери, видела, как постыдная правда затмевает ее идиллическое представление о прошлом.

— Моя Софи, — сказала Хэлли. — Никто и никогда не заботился обо мне так, как ты после смерти вашего отца.

— Никто и никогда? Даже твоя мать? — спросила Мария, вспоминая давние рассказы Хэлли. Хэлли и Софи так пристально смотрели друг на друга, что Мария ощутила укол ревности. Софи словно губка впитывала любовь матери, а Хэлли так и источала сочувствие.

— Моя мать меня обожала, — отозвалась Хэлли, — но она постоянно была занята. Люди говорили, что она устраивала лучшие праздники в Новой Англии. И еще она боролась за права женщин.

— Правда? Я этого не знала, — сказала Мария, заинтригованная.

— Да, это так. Она была против того, чтобы женщина сидела дома, занимаясь исключительно детьми и хозяйством. У меня была такая однообразная жизнь. Когда мы поженились, мама полюбила его, а он ее, по той простой причине, что любил меня. То же самое и я чувствовала к Гордону и Альдо, вы это знаете. Я была очень счастлива оттого, что вы нашли тех мужчин, которые вас очень любят.