Любовь в наследство, или Пароходная готика. Книга 1

Он услышал ее голос раньше, чем увидел ее саму, и ему было забавно рассказывать ей — уже после того, как они достаточно хорошо познакомились, чтобы немного подразнить, — что сначала он влюбился в голос, а не в женщину. А поскольку голос этой женщины был довольно необычным, то подобное заявление, скорее всего, не должно было показаться экстравагантным.

Клайд проходил по Франклин-стрит, как вдруг услыхал из-за стены сада всхлипывания, а затем — нежные слова утешения:

— Не плачь, миленький. Ну, поешь чего-нибудь завтра.

— Ты мне говорила это еще вчера!

— Знаю, и ведь сегодня ты ел, не так ли? Немного, правда, но все-таки поел. А завтра будет еще больше еды, я точно знаю.

— Но я хочу есть сейчас!

— Если ты, как хороший мальчик, сейчас пойдешь спать, то забудешь о голоде. А я почитаю тебе «Шестилетие Сьюзи», пока ты не уснешь.

— Это девчачья книжка! И еще — это книжка янки! Так сказал папа. И я не хочу, чтобы ты мне ее читала!

— Мне очень жаль, миленький. Тогда я почитаю тебе «Дика и его кота».

— Но я го-о-о-олоден!

Клайд не вытерпел. Он подошел к воротам сада и бесцеремонно постучал в них.

Хныканье тут же прекратилось, за ним послышались легкие быстрые шаги, сопровождаемые слабым звуком чьих-то совсем маленьких ножек, потом раздался скрежет отодвигаемой задвижки и поворачиваемого ключа. Ворота открылись, и взору Клайда предстала светловолосая девушка на фоне клумбы с ярко цветущей глицинией. Рядом с нею стоял бледный мальчуган с капризным выражением лица, дергающий ее за розовато-лиловую муслиновую юбку.

Сочувствие к ребенку пропало у Клайда так же быстро, как и возникло, ибо мальчишка относился к тому сорту детей, которые хнычут при любой возможности и независимо от того, голодны они или нет. А вот к девушке он испытал совершенно другое чувство. Все в ней оказалось таким же красивым, как и ее голос: светлые волосы, серые глаза, чистая, гладкая кожа, выражение лица, манера вести себя. К тому же эта хрупкая красота никоим образом не означала отсутствия твердости духа. Как показалось Клайду, эта девушка ни за что не заплачет, если будет голодна; видно, она из тех, кто трудности встречает лицом к лицу, сдержанно улыбаясь при этом.

— Добрый вечер, — поздоровалась она, ничем не показывая, что удивлена появлением возле ее дома незнакомого мужчины.

— Добрый вечер, — механически отозвался Клайд.

И тут он почувствовал, что ему совершенно нечего сказать ей. Девушка же без всякого раздражения или нетерпения стояла в ожидании, когда он что-нибудь произнесет. Однако противный мальчишка снова потянул ее за юбку и захныкал:

— Чего надо этому человеку? Зачем он сюда пришел?

— Помолчи, Бушрод. Сейчас джентльмен нам все расскажет, — мягко проговорила девушка, приглаживая взъерошенные волосы мальчишки.

— А он янки?

— Ну конечно же, нет, миленький! Все янки носят форму, голубую форму.

Ее простодушие и безыскусственность подействовали на Клайда обезоруживающе, и он решил, что ему ничего не остается, как действовать в открытую, поэтому выложил правду.

— Боюсь, что не должен вас обманывать, — произнес он. — Я из Сент-Луиса и в настоящее время… э-э-э… связан с Объединенной армией, хотя и не в качестве военного. Так что, полагаю, вы вполне можете считать меня янки. Но я случайно подслушал, как малыш плачет, и мне показалось, что он сказал, будто голоден. Понимаете, случилось так, что у меня имеется доступ… ну, в общем, к огромному количеству всякой провизии. Поэтому надеюсь, что, может быть…

— Он — янки!!! — пронзительно завопил мальчуган. — Почему ты не прогонишь его отсюда? Папа был бы очень недоволен!

— Мое предложение никоим образом не означает бесцеремонность или дерзость с моей стороны, — поспешил договорить Клайд, с досадой чувствуя, что заливается краской. — Это было просто…

— Ну, что вы, я уверена, что вы действуете из самых лучших побуждений, — спокойно отозвалась девушка. — Вы очень любезны. И я с огромной благодарностью приму все, что вы сможете любезно предложить нам. Мой малыш и вправду очень голоден. А муж сильно болен. Он был четыре раза ранен, и каждая новая рана оказывалась серьезней предыдущей, но всякий раз он возвращался на линию фронта. Теперь же его принесли домой… передохнуть.

Ее муж! Конечно, Клайд мог бы сообразить! Однако, несмотря на предательские следы усталости на лице, эта женщина выглядела не старше восемнадцати лет; и если этот ужасный мальчишка — ее сын, а не брат, как вначале предположил Клайд, то, значит, она по меньшей мере лет на пять старше восемнадцати. Но, в конце концов, это его не касается, и Клайд никак не мог понять, зачем он попусту тратит время, думая об этом. А дело было в том, что если ребенок голоден, то сама она, несомненно, еще голоднее, поскольку, чтобы накормить ребенка, она сама ничего не ела, и, сказав, что мужа принесли домой передохнуть, разумеется, имела в виду, что он прибыл домой умирать. Хм, если же он умрет, то эта женщина станет вдовой, очаровательной молодой вдовой, а это уж, черт побери, другое дело!

— Мне известно, что я нахожусь на Франклин-стрит, — поспешно проговорил он. — Но случилось так, что я не заметил номера вашего дома. И фамилию…

— Номер дома — двадцать один. Двадцать один. Запад. А фамилия Пейдж. Меня зовут Люси Пейдж, а это мой сынишка — Бушрод. А мой муж — Форрест Пейдж, он полковник в штабе генерала Ли… то есть был.

Достав из кармана жилета небольшую записную книжку, в которую был вставлен крошечный карандашик, Клайд быстро записал адрес.

— Благодарю вас, миссис Пейдж, — сказал он, пряча записную книжку. — Я пришлю вам немного… деликатесов. Пришлю незамедлительно. Надеюсь, они возбудят аппетит больного.

— Они, вероятно, спасут ему жизнь, — еще более спокойным тоном проговорила Люси. — Вы проявите огромное благородство, сэр, прислав продукты. Вы, верно, сами не осознаете, насколько мы сейчас нуждаемся в них.

Какое-то неизмеримое ощущение счастья охватило Клайда, когда он слушал ее, словно ему не расположение оказали, а даровали благословение.

— Если позволите, я зайду завтра, чтобы удостовериться, что моя скромная посылка дошла благополучно. А также осведомиться о здоровье полковника, — сказал Клайд.

— Благодарю вас. Я буду ждать вашего визита, — ответила Люси.

Она так и стояла возле ворот, не закрывая их, и, предположил он, стояла там до тех пор, пока не затихли его быстрые удаляющиеся шаги. У него не было ощущения, что она с нетерпением ожидала его ухода — напротив, не будь подобная мысль фантастической, ему могло бы показаться, что она смотрела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся из виду, и прислушивалась, как это делает женщина только в одном случае: когда мужчина много для нее значит…

Вот так это и началось вскоре после падения Ричмонда. Позднее Клайд Бачелор по необходимости часто выезжал на север в связи со своими сделками, а тем временем в большом сером доме на Западной Франклин-стрит не было недостатка ни в чем, поскольку он регулярно посылал туда что-нибудь и всякий раз, бывая в городе, заходил «удостовериться, что посылка дошла благополучно, и осведомиться о здоровье полковника». Клайд ни разу не видел полковника (хотя тот чудесным образом чувствовал себя лучше, правда, все еще не мог вставать для приема гостей), зато познакомился с матерью Люси миссис Виргинией Кэри, потерявшей мужа и всех четырех сыновей на этой войне. Их плантаторский дом сгорел во время налета Дэлгрена, и теперь она жила вместе с уцелевшей дочерью Люси и ее мужем Форрестом Пейджем в их ричмондском доме. Клайд полагал, что полковника унижают его щедрые дары и он не стал бы принимать их, если бы не сынишка, да и миссис Кэри едва ли рада визитам незваного янки и согласилась видеться с ним только для того, чтобы он не встречался с Люси наедине.

По прошествии некоторого времени деловые контакты Клайда потребовали довольно длительного отсутствия в Ричмонде, а одна его поездка затянулась настолько, что когда он, вновь вернувшись, поспешил прямо с биржи на Франклин-стрит, то увидел там рабочих, перекрашивающих большой серый дом в яркие, кричащие тона. Ворота были открыты, и повсюду сновали какие-то люди, тоже явно рабочие. Он ускорил шаг и бросился к входной лестнице.