Отличный парень

«В делах надо быть неутомимым, — сказал однажды его тесть. — Небольшое сердечное недомогание — вас тут же спишут со счетов. Пожалуетесь на боли в спине, молва посадит вас в инвалидную коляску… Если посреди совещания вы выйдете на минутку в туалет, скажут, что у вас проблемы с простатой. Вы не появитесь на модной тусовке — пустят слух о том, что у вас финансовые трудности и ваши расходы не соответствуют доходам… У вас усталый вид — пустят слух, что вы постарели… Мой дорогой Роберт, сейчас вы еще достаточно молоды, я говорю вам это на будущее. Нельзя допускать, чтобы кто-то сказал о вас: “он стареет”. Когда вам перевалит за пятьдесят, то, прежде чем показаться на глаза людям, которые могут составить вам конкуренцию, вам придется брать три дня отпуска и не забывать посетить солярий».

Тесть перечислил, казалось бы, все человеческие недуги, но, к счастью, забыл упомянуть о горле.

После женитьбы Роберту выпало всего три дня относительной свободы: полгода назад он уже летал в Вашингтон. «Теперь придется распрощаться с поездками», — думает он с горечью. Уйдя из фирмы, где за несколько лет ему удалось с успехом проявить свои способности, он лишится и командировок. В эту последнюю поездку ему надо было бы отправиться без жены. Однако Анук проявила неожиданную настойчивость… «Ладно, согласен, — сказал он, не желая спорить с ней. — Если твой отец оплатит дорогу…» На его беду отец неожиданно раскошелился…

Его не покидает ощущение, что помимо антибиотиков он еще что-то забыл. На душе у него неспокойно: «Что же еще я мог забыть?»

— Сейчас четыре часа дня, — говорит Анук. — Мы прилетим в Вашингтон в половине восьмого вечера по местному времени. В Париже будет уже полночь… Мне нравится такая чехарда со временем… Полная перемена обстановки. Я в восторге от этой поездки… Если бы я могла…

— Вы не могли бы дать мне плед? — просит Роберт стюардессу.

Стюардесса раздает легкие тапочки и маски для глаз всем пассажирам, желающим вздремнуть.

— Тебе холодно? — спрашивает Анук.

В салоне самолета горит яркий свет.

— Меня немного знобит… Ничего страшного…

За время их совместной жизни он позволил себе лишь однажды свалиться в постель с гриппом. Анук тут же отправилась спать в другую комнату. В тот раз она смотрела на него с таким ужасом, словно он заразился чумой.

Стюардесса приносит стерильные наушники, упакованные в пластиковый пакет. Стюард разворачивает экран, и фильм начинается.

Роберт любит остросюжетное кино: много драк и неожиданных поворотов, на экране то и дело мелькают кулаки, хрустят разбитые челюсти, спускаются курки и раздаются автоматные очереди. Пах-пах-пах, тра-та-та — и банда плохих парней уже лежит на асфальте. Крупным планом наплывает чье-то залитое кровью лицо, а вдали уже виднеется несущийся на всех парах под оглушительный вой сирены полицейский автомобиль.

Он искоса наблюдает за женой. Анук смотрит на экран с безучастным видом. Она отнюдь не любительница крутых боевиков и отдает предпочтение так называемому интеллектуальному кино, где вместо здорового мордобоя ведутся одни лишь скучнейшие, по мнению Роберта, идеологические споры. Анук верна себе и в своих литературных пристрастиях. Она читает только те книги, в которых борцы за справедливость сводят счеты с убежденными фашистами.

«Крошка, — сказал он ей сразу же после свадьбы, — я нахожу смешным твое увлечение левацкой идеологией. При таком богатстве, как у тебя, ты можешь, конечно, играть в любое инакомыслие, но со мной этот номер не пройдет. Мне нужна нормальная женщина. Возвращаясь вечером домой, я хочу, чтобы на пороге меня встречала красивая женщина, моя жена, и протягивала бы мне с улыбкой уже наполненный стаканчик виски. Социальные проблемы? Меня тошнит от них. Уровень жизни? Я сыт по горло. Вьетнам? Да пошел он… Вот видишь, и я могу говорить на твоем языке. А твоя игра в борца за права человека? Пусть другие борются сколько им влезет, а я лучше подожду…»

— Тебе понравился фильм? — спрашивает Анук.

Светский тон и насмешливый взгляд.

— Очень, — отвечает Роберт. — Дорогая, ты, по всей видимости, разочарована. Ни одного фашиста не настигло справедливое возмездие, ни единого слова не прозвучало в защиту окружающей среды, не упоминалось и о войне во Вьетнаме. Такая скучища!

Она пожимает плечами.

— Вы так неуклюже защищаетесь, — произносит она. — Я же не нападаю на вас…

Боль в горле не дает ему покоя. Пересечь Атлантический океан, чтобы свалиться в постель с высокой температурой — смешнее не бывает! Какую только роль ни приходилось ему играть в этой жизни — негодяя, лгуна, выскочки, молодого человека респектабельной внешности, компьютерного гения, напыщенного жениха, услужливого молодожена, покладистого зятя… Однако еще ни разу он не исполнял роль глупца, над которым можно было смеяться.

Он поворачивается к Анук.

— В Штатах, пожалуйста, следи за тем, что говоришь. Все американцы, во всяком случае те, которых я знаю, не любят провокационных вопросов. Особенно когда их задают иностранцы. Ты слушаешь меня?

— Ну да…

— Боже упаси заговорить с американцем о судьбе чернокожего населения Америки. Это их внутренняя проблема. По их мнению, никто, кроме американских граждан, не имеет права рассуждать о положении негров. Остерегайся также выступать против войны во Вьетнаме. Президент Никсон решает этот вопрос. Это — его дело, а не твое.

Анук крестится.

— Во имя отца и сына и президента Никсона, аминь.

Он едва сдерживается, чтобы не дать ей затрещину.

Роберт ловит ее ладонь и больно сжимает.

— Я не сказала бы, что у вас крепкое рукопожатие, — произносит Анук, обрадовавшись своему поступку.

— Прошу тебя, не устраивай скандалов по ту сторону океана. Не надо шокировать моих друзей. Я бы не хотел, чтобы они подверглись нападкам со стороны такой очаровательной невежды, как ты…

— О ля-ля! — говорит она. — Как все сложно… А я-то думала, что двадцать лет гарантии…

— Какой гарантии?

— Нашего матраса, купленного для супружеской кровати… Можно было бы сэкономить на гарантии и приобрести что-нибудь подешевле…

Она смеется ему в лицо.

— Прости меня, — говорит он, успокоившись. — Я немного взвинчен. Не выношу, когда ведутся глупые разговоры о политике. Что же касается Вашингтона… Прекрасный город…

В крайнем замешательстве, он не знает, как продолжать разговор.

— Если тебе будут говорить о том, что в Вашингтоне не совсем безопасно ходить по некоторым улицам, улыбнись в ответ. Если же спросят твое мнение, отвечай, что мы — французы и это нас не касается.

— Ты хочешь, чтобы я вела себя как дрессированное домашнее животное, которое сопровождает в поездке своего хозяина? Стоит тебе только щелкнуть пальцами, как оно тут же встает на задние лапки…

— С женами моих коллег ты наверняка найдешь тему для разговора… Можно поговорить с ними о домашних делах… О детях, о воспитании…

— У нас не будет детей, — отрезает она. — Что же касается воспитания, то тут я смогу кое-что рассказать о себе… Боюсь, что тебе не понравится.

После короткой паузы:

— Я смогу, например, рассказать, как в детстве плевалась кашей в лицо нянькам…

— Анук, — говорит он, — не строй из себя дурочку. Я скоро уйду из этой фирмы к твоему отцу… Мне хочется оставить о себе хорошее воспоминание. И главное — показать всем, на какой достойной женщине я женился. С такой известной фамилией…

— Мадам, не хотите ли вы что-нибудь выпить? Или перекусить? Через несколько секунд мы предложим вам бутерброды с гусиной печенью, а затем выпечку. Месье?

— Виски.

Его колотит озноб. Он выключает вентилятор над своим креслом.

— Мадемуазель, вы не дадите мне еще несколько таблеток аспирина?

— Конечно, месье.

— А мне кофе, — говорит Анук. — И ничего больше…

Роберт не на шутку встревожен. До сего дня поездка в Вашингтон была для него настоящим глотком кислорода. Какое-то время он имел возможность вырваться на свободу из жизни, в которой ему приходится наперед просчитывать каждый шаг. При одном лишь взгляде на рекламу компании «Эр Франс» у него всегда радостно колотится сердце и поднимается настроение.