Возвращение мастера и Маргариты

Какое-то безумие овладело залом, словно все присутствующие только что покинули банкетный стол после обильных возлияний и стремились эмоционально разрядиться. Причем, самым необузданным образом.

Завертелся лототрон, мисс Упырска весьма сексуально доставала шары и объявляла номера. Счастливцы под завистливыми взглядами спешили на сцену. В результате волнующего процесса жеребьевки у затейливо задрапированного задника с эмблемой "Сада страсти" в виде целующихся абстрактных голубков, вызывающих нездоровые эротические ассоциации, расположились в рядах кресел двадцать человек. Юлий Барнаульский, объявив себя добровольцем, написал на своей фрачной груди куском гостиничного мыла № 1. Среди играющих оказались представители обоего пола, разных социальных кругов и разной степени известности. Мрачного экстрасенса узнали все, а также политика и двух дам. Одна из них - мощная брюнетка, популярнейшая исполнительница кабацких песен, в шквале аплодисментов раскланялась публике. Другая, не менее заметная, как всегда, в шляпе с букетом и с настроением игривой школьницы, голосом сиплого боцмана с примесью ленинской картавости сообщила в микрофон:

- Я намегена сгажаться до последнего. Но погтмоне забыла на камине.

Кое-кто узнал и режиссера Тарановского, судя по цвету лица, едва справившегося с очередным приступом астмы.

Из второго ряда поднялся и взобрался на сцену круглолицый ласковый господин, которого тоже быстро узнали. Господин долго и упорно вел по телевизору юмористическую передачу, трудно сравнимую с чем-либо по масштабам глупости. Юморист предложил купить право участия в игре. Ам Арелло пошел на уступки. Люди, попавшие на сцену, восприняли участие в шоу как возможность неожиданной рекламы и восхитительной забавы. На их лицах светилась готовность проявить свое обаяние в полном объеме. Кривоногий секс-символ Голливуда вел аукцион небрежно, грубо прерывая участников, пытавшихся острить и показать себя в выгодном свете. В результате его махинаций определилась первая пара - богатая формами брюнетка-певица и едва достающий ей до плеча режиссер Тарановский.

- Неравные весовые категории! - встрял упитанный юморист, проявляя готовность начать раздевание вместо Арсения. Барнаульский шагнул вперед, оттесняя юмориста и указывая на вычерченный на груди номер один. Ам Арелло вернул инициативных мужчин на место и довольно нелюбезно, словно сержант на плацу с новобранцами, велел отобранной паре занять места у высоких стульчиков. В отличие от постоянного ведущего "Сада страсти", заезжий тип не утруждал себя шутками и не накачивал пикантность. Пошарив в карманах красного мундира, очевидно, заимствованного из гардероба Майкла Джексона, кривоногий достал бумажку и голосом Брежнева сообщил:

- Значит так... Вы, товарищ мужчина, снимаете десять вещей, а вы, дама, - все.

Вздох разочарования пронесся по залу - стало ясно, что представление - шутка. И шутка эта не удалась. Никто раздеваться не станет.

- Я подчиняюсь, - томно опуская веки, простонала брюнетка. Тут же грянул популярный похоронный марш - очевидно, перепутали фонограмму. Но певицу это не смутило. Пританцовывая, играя телесами, она начала действовать, словно заправская стриптизерка из казацкой деревни.

- Ну а ты чего топчешься? - рыжий нагло подступил к Тарановскому и помог ему снять галстук.

- Только до рубашки. У меня прострел. И вообще, я не понимаю грубого юмора, - сквозь зубы, сохраняя спокойную мину, нервничал режиссер. Но его слова, как и последующий диалог, отчетливо разнеслись по залу. - Я делаю концептуальные фильмы. Интеллектуальная ирония в стиле Феллини, поняли? Меня в России хорошо знают и любят, - неуверенно поглядывая в публику, но довольно нагло, сообщил голливудскому шуту Тарановский.

- Знаем мы... - Американец не слишком любезно освободил игрока от замшевой куртки. - Знаем, что здоровая эротика освежает большое искусство, а голая задница выглядит интеллектуальней, чем иное лицо. Извините, что плохо подумали. Не вас имел в виду. "Мыслитель" Родена, к примеру. Будь он в трениках, не произвел бы впечатления задумчивости. Га-га-га... неожиданно развеселился рыжий.

- Но я не хочу! - слабо сопротивлялся Тарановский, неловко расстегивая брючный ремень.

- А дама хочет. Это неуважение к даме, - Зелла Упырска, ничуть не больше американка, чем ее партнер, сосредоточила свет и внимание публики на завершавшей процесс обнажения певице.

Лишенные сверкающих нарядов, телеса брюнетки оказались упакованными в ажурное черное белье. Такое и на экране показать не стыдно, не то что кальсоны Тарановского персикового цвета. На хилой груди пост-пост-модерниста густо вилась пегая поросль. Босые ступни стояли ребрами, как у человека, наступившего в нечистоты. Рядом, втягивая его в пляску, неистовствовала, показывая себя со всех сторон, казачка.

- Давай, пост-сексуалист, соответствуй! - подначивал Тарановского американец. - Слышал, у вас здесь под исподним крутые концептуалисты Келвина Кляйна носят.

- Прекратите, умоляю, это гипноз! - взмолился режиссер. - Нельзя принуждать человека к бесстыдству.

- И снимать бесстыдные фильмы нельзя, - назидательно прогундосил Ам Арелло. - Это не интеллектуальное кино, коллега. И совсем не Феллини. Вас кто-то надул. Ваши изделия - форменное непотребство. - Протянув руку к кальсонам бедняги, он строго спросил. - Согласен? С моими словами согласен?

- Да! Честное партийное! - просветлел Тарановский, вцепившись в резинку и дотянув ее чуть не до шеи. - Ничего такого снимать больше не буду! Ей-богу!

Фонограмма похоронного марша неожиданно прервалась.

- Все слышали? - пророкотал американец в зал внушительным церковным басом. - Отпустить?

- Отпустить, отпустить! - просили сердобольные сограждане. - Он же больной.

Собрав одежду в охапку, Тарановский торопливо покинул сцену.

Успевшая снять бюстгальтер певица победно уселась на свой стул, но веселость ее прошла. Ярко и обыденно светили софиты, из зала раздавались смешки.

- Вы ж этого хотели, любезнейшая? Или рассчитывали на другой эффект? Иллюзии вредны. Скромность украшает даму, особенно, если больше ее украсить нечем, - сверкнув кривым глазом, американец ощерил клык. - Ступайте на место, милая моя. И подумайте хоть чуть-чуть. Если вас это, конечно, не затруднит.