Возвращение мастера и Маргариты

- Верно, - молвила Маргарита выпрямившись и вздернув подбородок. - Я наслаждалась расправой с литераторами, травившими Мастера. И не жалею об этом.

- Вот, милая! - прорычал Азазелло, ощерив желтый клык. - А не вмешайся мы - сидели бы, подставляя другую щеку. По уши в... неприятностях, со всеми своими добродетелями.

- Именно! - подхватил Коровьев. - Вообразите хотя бы на минуту: никакого дьявола нет, как утверждал покойный Берлиоз. Никто не являлся майским вечером на Патриаршие пруды. МОССОЛИТ процветает. Затравленный мастер в дурдоме, да не в таком уж ладненьком, как мерещилось ему сквозь пелену бреда. А в натуральном - с двадцатью коечками в палате и милейшими сотоварищами по страданию. Естественно, он буйствует, прогрессирует в своем слабоумии, глядишь - и ручки на себя наложил! Что ж случается в результате сего с вами, Маргарита Николаевна? Вы туда же, уверяю, дражайшая. Таблеточек из пузырька наглотались - и в ящик, мужа - в лагеря отправляют за неполадки на стройке. А уж жертв, жертв!.. - Он скорбно закачал головой, сжав виски с сутенерскими баками неопрятными руками.

- Жертв и так оказалось не мало, - нахмурилась Маргарита, увидевшая прошлое по-другому. Не так, как виделось из вечного Приюта - сквозь розовую пелену предзакатных лучей, а в упор - с побежавшими по коже мурашками. - Мы пережили страшные дни.

Воланд обратил узкое лицо к Мастеру. На нем светились презрением зеленые тигриные глаза, с вертикальными штрихами зрачков.

- Что скажите на это, герой? Догадываетесь, каковы причины упомянутых Маргаритой Николаевной бед? - Ваша гордыня, тщеславие, честолюбие... Трусость, в конце концов! Да, да, милейший добрый человек - трусость! А уж прелюбодеяний за вами числится - и напоминать не стоит... С Маргаритой Николаевной вы проживали, как сами понимаете, в смертном грехе.

Послышались горестные всхлипы - Бегемот и Коровьев пустили слезу.

- Нет, - скрипнул зубами Мастер. - Не верю. Наша любовь была ниспослана свыше.

- Разумеется, вам несказанно повезло тогда, в весеннем Московском переулке. Полагаю, это ОН вложил в руки Маргариты Николаевны желтые цветы и подтолкнул вас друг к другу, чтобы роман о Иешуа смог состояться. Но просчитался... Ах, как же ОН обидно просчитался! Свой великий роман, свой пропуск в Свет, Мастер предал. Струсил, сжег дело своей совести, жизни. Вдобавок едва не сошел с ума от униженной гордыни и уязвленного тщеславия... А ваша любовь? Ваша великая, тайная, воровская любовь? Нежнейшая преданная возлюбленная, обманывая состоятельного мужа, бегала в подвал к нищему изгою. Он же, ее герой, взвалил на плечи дорогой ему женщины все свои тяготы, обиды, страхи и при этом вообразил себя мучеником!

Мастер поник, в сорвавшемся голосе обозначилась хрипотца:

- Мне надо было, непременно надо, чтобы роман понравился людям! Чтобы он не лежал в столе, в подвале, а явился публике. Чтобы о нем говорили на каждом углу, меня узнавали в лицо, а товарищи, мнение которых я уважаю, трепетно жали руку...

- Благодарствуем за откровенность! - обрадовался Коровьев. - Все слышали? Вот она, хваленая бескорыстность интеллигенции! - Придав лицу неправдоподобную искренность, а голосу ехидную мягкость, он обратился к Мастеру: - Вы, славный сочинитель, полагали, что вдумчивый советский читатель захиреет без ваших откровений, а литературный процесс иссякнет? Не стесняйтесь, голуба, это вполне нормально: творец стремится к пониманию и признанию широкой общественности. А получив признание, становится членом МОССОЛИТА, ест порционного судачка, в Грибоедове. И дом в Перелыгино берет! Непременно берет!

Голос Мастера прозвучал глухо:

- Теперь я знаю, как следовало поступать, что бы получить право на Свет... - он шумно вздохнул и продолжил с напором человека, открывшего истину и готового сражаться за нее до конца. - Каждый должен научиться справляться со злом сам. Научиться побеждать трусость, отчаяние, зависть... На этот счет ему даны твердые указания. - Мастер вскинул голову и отчетливо выговорил заледеневшими губами: - Заповеди.

Воланд встал, скучающим взором обежал комнату.

- И вот с этими своими открытиями вы рветесь все начать заново... Я понял правильно - вы просите о Возвращении!?

- Мы должны пройти через страдания, чтобы снова возжелать покоя. Мы должны расстаться, чтобы снова найти друг друга. - В глазах Маргариты блеснули слезы. - Мессир, самая великая ценность, которой владеем мы, наша любовь. Нескончаемое благоденствие Приюта убивает ее! Любовь не знает покоя. Она может стать настоящей, верной и вечной, лишь побеждая смерть...

- Это, видимо, последнее слово... Ну что ж - будь по-вашему! "Любовь, побеждающая смерть!" - экое поэтическое откровение. Да как свежо! - Воланд захохотал и страшен был его смех.

Он стал вдвое выше, прозрачнее, сквозь зыбкий силуэт гиганта бледно светилось окно с застрявшей на полпути лиловой тучей. Свита, сбросив шутовские маски, стояла рядом в напряжении завершивших переговоры секундантов. Электрические разряды потрескивали в воздухе. Туча медленно двинулась к Дому.

- Будь по-вашему... -тихо повторил Воланд с иной, раздумчивой интонацией и взглянул искоса, словно прицениваясь. - Полагаю, есть повод развлечься. Тяжко быть всеведущим, колеся по кочкам времени и пространства. Заезженные дорожки, знаете ли... Ведь вы от этого бежите. Бежите в неведомое... Хотя подозреваете, подозреваете ведь, что возвращение в Приют может не состояться. МОЖЕТ НЕ СОСТОЯТЬСЯ. И тогда вас растворит в себе Тьма. Вечная Тьма! Не холодит вашу кровь дыхание бездны? Не захватывает дух петля опасности и неведения? - Сумрачный великан пригвоздил взглядом прижавшихся друг к другу людей. Они молчали. И тогда громом раскатился кличь:

- Сыграем же, господа!

И взметнулся, закружив вихрь, черный плащ, и расступились стены, открывая безбрежный мрак. Вихрь подхватил влюбленных, швырнул в бездну. Крошечные песчинки, они неслись в неизвестность, не разжимая объятий. Свита Воланда парила во тьме, то приближаясь, то удаляясь в кружении могучего смерча.

Маргарита охнула и крепко зажмурилась: они оказались на краю гигантской, засасывающей воронки. Заворачиваясь винтом, по-волчьи завывая, проваливалась в пустоту тьма.