Песнь любви

Потом они пустили чашу в круг, и встала вторая женщина. Сняв с себя одежды, она бросилась носильщику на колени и спросила, указывая на свой хирр: «О свет глаз моих, как это называется?» — «Твой фардж», — ответил он, но она воскликнула: «Как тебе не гадко? — и отвесила носильщику такую затрещину, от которой зазвенело все в помещении. — Ой, ой, как ты не стыдишься?». «Базилика храбреца!» — закричал носильщик, но она воскликнула: «Нет!» — и удары и затрещины посыпались ему на затылок, а он только успевал перебирать: «Твоя матка, твой кусс, твой фардж, твоя срамота!». Но они отвечали: «Нет, нет!» Тогда носильщик опять закричал: «Базилика храбреца!» — и все три так засмеялись, что опрокинулись навзничь, а потом снова принялись бить его по шее, повторяя: «Нет, это не так называется!». «Как же это называется, о сестрицы?» — воскликнул он, и девушка ответила: «Очищенный кунжут!» — затем надела свою одежду и села беседовать рядом со всеми. Только носильщик охал от боли в шее и плечах.

Некоторое время чаша ходила между веселящимися, после чего старшая красавица поднялась и сняла с себя одежды, тогда носильщик схватился руками за шею, потер ее, воскликнул: «Моя шея и плечи потерпят еще на пути Аллаха!». А обнаженная женщина бросилась в водоем и нырнула, и поиграла, и вымылась, а носильщик смотрел на нее, прекрасную, похожую на отрезок месяца, с лицом, подобным луне, появляющейся ранним сияющим утром. Он обвел взглядом ее стан и грудь и тяжкие подрагивающие бедра — она была нагая, как создал ее Аллах — и воскликнул: «Ах! Ах!» — и произнес, обращаясь к ней:

И, услышав эти стихи, женщина вышла из водоема и, подойдя к носильщику, села ему на колени. Указав на свой фардж, она спросила его: «О господин мой, как это называется?» — «Базилика храбреца», — ответил носильщик, но женщина лишь покачала головой: «Ай! Ай!». И он вскричал: «Очищенный кунжут!». Но она воскликнула: «Ох!» «Твоя матка», — сказал тогда носильщик, но та не удержалась и вскричала: «Ой, ой, не стыдно тебе?» — и ударила его по затылку. И всякий раз, как он говорил ей: «Это называется так-то», — она била его и отвечала: «Нет! нет!» — пока, наконец, носильщик не спросил: «О сестрица, как же это называется?» — «Хан [11] Абу-Мансура», — отвечала она, и тот воскликнул: «Слава Аллаху за спасение! Ха-ха! О хан Абу-Мансура!».

Женщина встала и надела свои одежды, и они вновь принялись за прежнее, и чаши некоторое время ходили между ними. Потом носильщик поднялся и, сняв с себя одежду, сошел в водоем, и они увидели его плывущим в воде. Он вымыл у себя под бородой и под мышками, и там, где вымыли женщины, а потом вышел, бросился на колени их госпожи и закинул руки на колени привратницы, а ноги — на колени покупавшей припасы. Показав на свой зебб, носильщик спросил: «О госпожи мои, как это называется?» — и все так засмеялись его словам, что упали навзничь, а одна из них сказала: «Твой зебб», — но он ответил: «Нет» — и укусил каждую из них по разу. «Твой аир», — сказали они, но он ответил: «Нет!» — и по разу обнял их.

Не переставая, они говорили носильщику: «Твой аир, твой зебб, твой кол», — а тот целовал, кусал и обнимал, пока его сердце не насытилось ими, а они смеялись и, наконец, спросили его: «Как же это называется, о брат наш?» — «Вы не знаете имени этого?» — воскликнул носильщик, и те ответили: «Нет». Тогда он сказал: «Это всесокрушающий мул, что пасется на базилике храбреца, кормится очищенным кунжутом и ночует в хане Абу-Мансура!».

Девушки так засмеялись, что опрокинулись навзничь, а затем снова принялись беседовать, и это продолжалось, пока не подошла ночь. Тогда они сказали носильщику: «Во имя Аллаха, о господин, встань, надень башмаки и отправляйся! Покажи нам ширину твоих плеч». Но тот воскликнул: «Клянусь Аллахом, мне легче, чтобы вышел мой дух, чем самому уйти от вас! Давайте доведем ночь до дня, а завтра каждый из нас пойдет своей дорогой». И та, что делала покупки, стала упрашивать сестер: «Заклинаю вас жизнью, оставьте его здесь, он нас повеселит! Кто доживет до того, чтобы еще раз встретиться с таким, как этот носильщик? Он ведь весельчаки остряк!». И те ответили: «Ты проведешь у нас ночь с условием, что подчинишься власти и не станешь спрашивать ни о чем, что бы ни увидел, и о причине этого». Носильщик охотно согласился, и тогда женщины велели: «Встань, прочти, что написано на дверях».

Он поднялся и, увидев на двери надпись золотыми чернилами «Кто станет говорить о том, что его не касается, услышит то, что ему не понравится», воскликнул: «Будьте свидетелями, я не стану говорить о том, что меня не касается!» После этого женщина, приведшая носильщика в дом, встала и приготовила ему еду. Они поели, потом зажгли свечи и светильники, подсыпав в них амбру и алоэ. Все четверо сидели и пили, вспоминая любимых. Потом пересели на другое место, поставили свежие плоды и напитки и продолжили беседу, выпивая и закусывая, смеясь и повесничая.

Вдруг в дверь постучали. Одна из женщин пошла открыть, а затем вернулась и сказала: «Наше веселье сегодня стало полным». — «Почему же?» — спросили ее, и она ответила: «У двери три чужеземца — календеры [12] с выбритыми подбородками, головами и бровями, и все трое кривы на правый глаз, и это удивительное совпадение. Они похожи на возвратившихся из путешествия. Они прибыли в Багдад и впервые вступили в наш город. А постучали в дверь они потому, что не нашли места, где провести ночь, и подумали: «Может быть, хозяин этого дома даст нам ключ от стойла или хижины, где мы сегодня переночуем». Их застиг вечер, а они чужестранцы и не знают никого, у кого бы приютиться. О сестрицы, у них у всех смешной вид…». И до тех пор она подлаживалась к сестрам, пока те не уступили: «Пусть входят, но поставь им условие, чтоб не говорили о том, что их не касается, а иначе услышат то, что им не понравится!».

И женщина обрадовалась, пошла и вернулась с тремя кривыми, с обритыми подбородками и усами. Они поздоровались, поклонились и отошли назад, а женщины поднялись им навстречу, и приветствовали их, и поздравляли с благополучием, и усаживали их. Календеры увидели нарядное помещение и чисто убранную трапезу, уставленную зеленью, горящими свечами и дымящимися курильницами, и закусками, и плодами, и вином, и трех невинных девушек, да воскликнули вместе: «Клянемся Аллахом, хорошо!». Потом обернулись к носильщику и нашли, что он весел, устал и пьян, и сочли его одним из своих же, сказав: «Он календер, как и мы. Видно, чужестранец или кочевник». Когда же носильщик услышал эти слова, он встал и, вперив в них взор, воскликнул: «Сидите и не болтайте! Разве вы не прочли то, что на двери? Вы вовсе не факиры [13]! Вы пришли к нам и распускаете о нас языки!». И календеры ответили: «Просим прощения у Аллаха, о факир! Наши головы перед тобою». Женщины засмеялись и, поднявшись, помирили календеров с носильщиком, а затем подали им еду. И те ели и беседовали, а привратница поила их. И пока чаша ходила между календерами, носильщик спросил: «А нет ли у вас, о братья, какой-нибудь диковинной истории, чтобы рассказать нам?». От питья жар разлился по их телам, и они потребовали музыкальные инструменты. Привратница принесла гостям бубен, лютню и персидскую арфу. Календеры встали и настроили инструменты, один из них взял бубен, другой — лютню, а третий — арфу. И заиграли и запели, а девушки возрадовались так, что поднялся большой шум. И пока они так развлекались, снова постучали в дверь. Тогда привратница встала, чтобы посмотреть, кто ожидает у входа.