Дара. Анонимный викторианский роман

Однажды утром — пошла уже четвертая неделя нашего пребывания в гостинице — я проснулась и обнаружила, что Джеймс уже оделся и ушел из номера. Такая спешка меня несколько удивила, я привыкла к тому, что он всегда вставал позже меня. Впрочем, я не придала этому особенного значения, решив, что у него была назначена встреча где-нибудь в редакции на раннее утро. И хотя в тот день он так и не появился, я не слишком обеспокоилась и, дождавшись вечера, спокойно легла спать, думая, что он, вероятно, до утра засиделся с приятелями в каком-нибудь кабачке.

Но когда на следующий день я снова проснулась в одиночестве, то серьезно встревожилась. Быстро одевшись, я в спешке и беспокойстве спустилась вниз, чтобы расспросить прислугу, не видел ли кто-нибудь со вчерашнего дня моего мужа. Все только отрицательно качали головой; я совершенно растерялась, не зная, что мне теперь делать. Тогда я решила разыскать Адама и спросить совета у него.

Он сразу же развеял мою тревогу.

— Не забивай себе голову. Он наверняка просто перебрал вчера вечером, так я себе это дело понимаю. Заруби себе на носу, что я тебе скажу: он сегодня проснется с распухшей башкой, малость оклемается и, как только сообразит, живой он или уже откинулся, так и приползет к тебе как миленький.

Его слова подбодрили меня, но озабоченность все же не проходила. Пропасть на целые сутки это было так непохоже на Джеймса…

По тому, как насмешливо смотрел на меня Адам, я поняла, он считает, что я хлопочу по пустякам.

— Ладно, кончай квохтать, как полоумная наседка. Давай, займись делом. Мне сегодня без тебя не управиться.

Я пробыла с ним до полудня, а потом поспешила обратно в гостиницу. Мистер Доукинс, хозяин «Восьми колоколов», поджидал меня внизу, и, когда я собралась подняться по лестнице в спальню, он окликнул меня:

— Минуточку, мисс! Вы мне нужны на пару слов.

Его обращение меня уязвило, но мне не терпелось поскорее дойти до спальни и посмотреть, не вернулся ли еще Джеймс, поэтому я поставила ногу на ступеньку и, обернувшись через плечо, ядовито спросила:

— Как вы сказали? «Мисс»? Вы что, не знаете, что я замужем и вам следует называть меня миссис Джеймс Кеннет?

— Ну-у… Может, оно и так. Так вот, ваш муж, если только он и вправду ваш муж, задолжал мне некоторую сумму, и мне хотелось бы получить эти деньги.

— А вы говорили с мистером Кеннетом? — с надеждой спросила я.

— Нет, я его уж два дня не видал. С тех самых пор, как я пригрозил ему, что, если он не уплатит мне те семнадцать фунтов, что вы мне задолжали, я посажу его в долговую яму.

Я в ужасе уставилась на него, не веря своим ушам. О чем же думал Джеймс, когда допустил, чтобы мы влезли в такие долги! Ведь он уверял меня, что, как только мы доберемся до Лондона, с денежными проблемами будет покончено.

Мистер Доукинс насмешливо фыркнул.

— Барчуки вроде него частенько сматывают удочки, как только чувствуют, что их долги становятся больше, чем их карманы. Я так думаю, что мы его тут больше не увидим, так что, кроме вас, платить вроде как некому. Так получается.

— Но как я могу вам заплатить? У меня ведь нет ни гроша!

— Вы можете продать вот эти два кольца, что у вас на пальцах. Если они, конечно, настоящие…

— Но ведь это единственное, что у меня осталось, — возразила я.

— Да-а, хорошенькую свинью он вам подкинул… Готов поспорить, что вам не впервой выручать его из беды, когда он проживает последние деньги. Вы уж простите, мисс, но придется вам пройтись со мной — я вам покажу, где можно продать колечки.

В первый раз я начала сомневаться в честности Джеймса. Я просто не знала, что и подумать. Все это повергло меня в такую растерянность и уныние, что я послушно позволила Доукинсу взять меня под руку и отвести к лавке, в витрине которой были выставлены всевозможные часы. У порога магазина он отпустил мою руку и сказал, что подождет снаружи.

— Чем могу быть полезен? — спросил меня продавец, как только я открыла дверь. — Вам, вероятно, нужны наручные часы? А может, настенные?

На голове у него была ермолка, из-под которой по обе стороны тяжелого, болезненно-желтоватого лица завитками свисали темные с сединой волосы. Когда я сняла с пальцев оба кольца, в его черных глазах на мгновение вспыхнул интерес, но он тут же принял безразличный вид и ни словом не выдал своих чувств.

Он взял кольца с прилавка и мельком на них посмотрел.

— Стекляшки, — ухмыльнулся он, — очень симпатичные, но всего лишь стекляшки. Пара шиллингов — красная цена. Ну, так… сколько вы за них хотите?

Я немного растерялась, но тут мое внимание отвлекло частое постукивание по стеклу, раздавшееся за моей спиной. Я подумала, что это мистер Доукинс, которому не терпится получить свои деньги, но, обернувшись, увидела проказливую физиономию уличного мальчишки, который, высунув язык, прижался носом к стеклу. Я улыбнулась и повернулась обратно, но стук раздался снова — еще громче и настойчивее.

Лавочник, разъяренный непрошеным вмешательством, выскочил на крыльцо.

— Если ты хочешь купить себе часы — так войди и купи себе часы! А если ты не хочешь купить часы — так убери от моего окна свой поросячий нос, негодный мальчишка!

Мальчишка пальцами растянул себе рот до ушей, высунул длинный язык и помчался по улице. За это время я успела собраться с мыслями и твердо решила, что не позволю себя надуть и запутать, но и долго торговаться из-за этих колец — тоже не стану.

— Я хочу получить семнадцать фунтов, — объявила я, когда он вернулся за прилавок, — а если вы мне столько не заплатите — что ж, придется мне найти другого покупателя.

Он достал из кармана увеличительное стекло и, внимательно осмотрев кольца, бросил на меня тяжелый, пронзительный взгляд.

— Четырнадцать фунтов. Это мое последнее слово. Больше они не стоят.

Я потянулась за кольцами.

— Я должна вот тому человеку за дверью ровно семнадцать фунтов. Так что я никак не могу отдать кольца ни на пенни дешевле.

Он отступил на шаг назад так, чтобы я не могла до него дотянуться.

— Немедленно верните мне кольца, — сердито сказала я.

— Так вы, значит, задолжали тому парню деньжат?

Его лицо несколько смягчилось, но сдаться без боя он не мог и хотел, чтобы последнее слово в нашем торге осталось за ним. Он обреченно поднял руки и покачал головой.

— Эх… Хорошенькие мордашки и хорошенькие колечки когда-нибудь меня погубят.

Наконец, скрепя сердце, он достал кошелек и, медленно отсчитав семнадцать соверенов, протянул их мне с выражением подлинного страдания на лице.

Мистер Доукинс уже начал терять терпение и хотел забрать у меня деньги прямо у выхода из магазина, но я ему их не отдала.

— Вам придется подождать, пока мы не вернемся в гостиницу. Там вы дадите мне расписку в том, что деньги получены сполна.

Оплатив счет, я поднялась в спальню, где собиралась дожидаться возвращения Джеймса.

Я сидела на кровати, лениво оглядывая комнату, и вдруг заметила, что в ней нет никаких следов пребывания Джеймса. Обычно повсюду бывали разбросаны какие-нибудь его вещи: расческа, писчая бумага, галстук. Тут я припомнила, что еще неделю назад я как раз обратила внимание на то, что у нас в комнате замечательный порядок. Тогда я подумала, что Джеймс, вероятно, убрал все свои вещи в ящики шкафа или в гардероб.

Вдруг я вздрогнула от неожиданной догадки. В каком-то оцепенении я стала заглядывать повсюду. Я перерыла всю комнату, но тщетно — он не оставил ничего, ни одного предмета одежды, да и вообще ни одной принадлежавшей ему вещи.

Я остановилась посреди комнаты, пытаясь прийти в себя от потрясения. Я не могла понять, как он мог вот так уйти из моей жизни, даже не сказав «прощай». Я знала, что у него не самый сильный характер, но он всегда был так добр и внимателен ко мне… Мне казалось совершенно невероятным, чтобы он бросил меня на произвол судьбы, оставил меня расплачиваться с кредиторами и даже ни о чем не предупредил.