Сладкий роман

Разбитый по образу версальского или шенбруннского, парк каскадами спускался к реке, являя щемяще-трогательную картину запущенности. Если бы мы созерцали все это осенью, а не под майским, игривым, все обращающим в веселье и радость солнцем, тоска увядания сразила бы нежную душу. Но сегодня здесь витали другие настроения.

Некогда бархатистые газоны превратились в дикие лужки, скрыв под мощной порослью бурьяна затейливые клумбы. И что нам до пропавших роз, если везде, в веселой беспородно-наглой зелени желтеют россыпи золотисто-звонких одуванчиков! А кусты и деревья, выстриженные в былые времена как пудели-призовики, разлохматились в небрежном волюнтаризме, интригующе скрывая части каменных статуй. Отлично, что фонтаны заросли кустами лопуха и цикория: так легче перенести осознание их присвоение, как и белокаменной лестницы, утерявшей фрагменты резных перил. У главного входа в дом, открытого по такому случаю, нас ожидала прислуга численностью в три человека. Старики улыбались и кланялись, напоминая о том, что всеми ими надлежало управлять и, конечно, за это платить.

Я представила, как выглядели мы - их новые хозяева, принятые, очевидно, за супружескую пару, - элегантная дама из современных, и эксцентричный господин, все ещё мнущий растрепанную карту и топчущийся на месте белыми, абсолютно новыми спортивными тапочками.

Хладек представил нам дворецкого - Рудольфа Фокса - высокого сутулого старика с седыми полубаками. Рудольф говорил только по-немецки и Хладеку пришлось переводить для Майкла его комментарии в ходе экскурсии по дому. Зря они старались - Кристиан и старик. Я время от времени сталкивалась с кузеном взглядом и могу поклясться - ничегошеньки он не соображал и сразу бы засыпался, спроси я его, соседствует ли "лаковый кабинет" с "синей гостиной". О стиле и именах мебельных мастеров и думать не приходилось. До того ли! Ведь на стене висел мужской портрет школы Рафаэля, пейзаж Буше, какая-то библейская сцена Вермеля и куча ещё чего-то, что никак не хотело втискиваться в голову.

- О-о-о! - стон раздался из музыкальной комнаты. Мы бросились туда и застали Майкла над распахнутым музыкальным инструментом типа урезанного и растолстевшего фортепиано.

Я, возможно, после специальной подготовки отличу клавесин от клавикордов, но вот слету определить "породу", класс, возраст, а главное, происхождение инструмента, по-моему, дано не всякому. Майкл оказался из них - из тихих шизиков, обмирающих над куском старого дерева, начиненного струнами. Было похоже, что мы стали свидетелями неожиданной встречи с возлюбленной - кузен то подбегал к украшенному инкрустацией ящику, нежно гладил его, очерчивая формы, то отступал, склонив голову к плечу и блаженно улыбаясь. И вдруг, в страстном порыве прильнул к клавиатуре, пробежав по ней своими легкими пальцами. Он наигрывал что-то колокольчато-льющееся, шутливое, стоя, запрокинув лицо и растворяясь в звуках. Майкл блаженствовал, забыв о нас.

Хладек пожал плечами:

- Господин Артемьев, видимо, музыкант?

- Да, и отличный! - гордо выдала я мгновенную импровизацию.

Улыбка блаженства не покидала Майкла всю нашу дальнейшую экскурсию, а губы шептали имя великого мастера, изваявшего сей музыкальный шедевр. Я поняла, что как собеседник он потерян, и взяла под руку Хладека:

- Кристиан, возможно, на сегодня достаточно? Нам бы хотелось взглянуть на жилую часть дома. Масштабы необходимой реставрации и нашего везения, по-моему, ясны.

- Ну что вы, госпожа Девизо! Вы не видели, на мой взгляд, самого забавного. Пропустим, в самом деле, анфиладу гостевых комнат... Ах, это чудесный двусветный большой зал! Обратите внимание на роспись потолочного плафона! Нужен хороший мастер-реставратор, но ведь, в сущности, вы завладели сокровищем!

- Еще нет. Пока не выполнены кое-какие нравственные и формальные обязательства.

- Вот! - Хладек распахнул дверь в большую комнату. - Мне приходилось бывать в королевских резиденциях и я утверждаю - здесь все выдержано на уровне. И даже немного, если позволите, кичливого желания перещеголять... Этот балдахин вишневого шелка украшен позолоченным фамильным гербом, а обивка стен сохранила его элементы. Смотрите: стальное поле заткано золотыми лютиками, а в центре - источник! "Вальдбрунн", - так, между прочим, называется это имение. Вы поняли? У императора резиденция Шенбрунн - "Прекрасный источник", у барона фон Штоффена - Вальдбрунн - "Лесной источник". Скромнее, но на уровне, - он значительно поднял брови. - Рудольф утверждает, что источник здесь действительно был ещё до Первой мировой войны.

Майкл, пропустив историческую справку, к моему удивлению живо заинтересовался колоссальным, абсолютно музейным ложем. Сняв очки, он что-то разглядывал в складках бархатного балдахина.

- Не трогайте! Мы же погибнем в пыльной лавине двухвекового возраста, - попыталась я оттянуть от кровати кузена.

- Смотрите, бархат заткан крошечными лютиками и перекрещенными шпагами! Это очень древнее рыцарское отличие, берущее начало ещё от крестовых походов.

- Майкл, честное слово, я не подозревала наличия у человека в столь новых брюках и обуви подобного интереса к старине, - поддела я его шепотом.

И мой кузен покраснел, застенчиво ощупав свои джинсы, будто ему намекнули на расстегнувшуюся ширинку. Он явно забыл о себе и своем костюме. Да, в самолюбовании этого мужичка не упрекнешь, - надо же так постричься! С ехидством разглядывала я затылок, покрытый низкими каракулевыми завитками, как у щенка ирландского сеттера.

Хладек, уже почти отказавшийся от помощи молчаливо следовавшего с нами дворецкого, перекинулся с ним несколькими фразами и старик вновь с гордостью возглавил "туристическую группу". Мы покружили по коридорам и комнатам и, наконец, дворецкий торжественно распахнул часть полукруглой стенки, оказавшейся дверью.

- Сейчас мы поднимемся с вами на башню. Она называется Вайсертурм, что значит, Белая. Когда-то башня светилась белизной, паря над окрестностями. Это самое высокое место в юго-западной провинции, о чем свидетельствует уже двести лет поднимаемый над Вайсертурм вымпел... - Рудольф вздохнул. Камни, конечно, со временем потемнели.