Праведник

— Нет, — ответил он. — Жениться я пока не собираюсь. Да и не на ком мне жениться.

— Ну это ты брось! Такому роскошному мужчине, статскому советнику, человеку, хорошо обеспеченному, и не на ком жениться?

— Да куда ему жениться на старости лет, — цинично заявил князь Григорий Андреевич. — Лысина уже сколько лет светится.

— Ну, Григорий, это ты зря, — вступился за друга писатель. — Это ты нашего Вадима Никитовича обижаешь просто.

— Да, очень обидны слова твои, — шутя согласился Прыгунов. — Я, между прочим, еще в отличной форме. Вот только найду такую жену, как у Сокольского, и тогда…

— Ладно, не подкалывай, — всерьез обиделся князь. Это был высокий и невероятно худой человек невзрачной внешности с небольшими хитрыми глазками и уставшим от постоянного пьянства лицом. Алексей Борисович был знаком с ним уже очень давно. Они когда-то вместе учились и даже жили в одной квартире. Фамилия у нынешнего князя тогда была другая — Круглов. Писатель не виделся с бывшим соседом уже много лет. Знал лишь, что в конце своего студенчества Григорий женился на их общей знакомой Нине Сокольской, девушке полной и некрасивой, которую, разумеется, никогда не любил, но женитьба на которой позволила ему в те времена остаться в Москве. После учебы ушел куда-то в коммерцию и из поля зрения друзей исчез, но объявился через несколько лет уже под другой, довольно известной фамилией. Карьера его была ясна. Жена попалась хоть и неказистая, но с родословной. Деньги у него были, и во время больших перемен он без особого труда сменил фамилию Круглов на Сокольский, и вот он уже почти полноценный дворянин — Григорий Андреевич, князь. Не чуждался он и политики — сделался убежденным монархистом. Монархия дала ему все — богатство, положение, титул. Но в последнее время по Москве ходили упорные слухи, что князь Сокольский вдруг примкнул к так называемой оппозиции и замечен в числе заговорщиков. Говорили, что именно он метит на должность московского генерал-губернатора. Сам князь Григорий Андреевич эти слухи, разумеется, опровергал.

— Сокольский, между прочим, — продолжал князь, — как все нормальные люди, женился больше двадцати лет назад.

— Да, повезло Сокольскому, — не унимался Прыгунов. — Кстати, где наша многоуважаемая Нина Васильевна?

— Приболела что-то. Кажется, я об этом уже говорил.

— Я бы хотел ее видеть, — сказал писатель. — Надеюсь, годы не очень изменили ее?

— Нет, не очень, — засмеялся Вадим Никитович. — Всего раза в два или три.

— Да пошел ты! — буркнул сердито Сокольский и налил себе водки.

— Прошу вас, оставьте, господа, — сказала Виктория Сергеевна, — и поговорите о чем-нибудь другом. Мы с Дашей на некоторое время покинем вас.

— Ну вот! Прекрасная половина нас покидает. Я надеюсь, ненадолго, Виктория?

— Не волнуйся, Вадим, не навсегда. Кстати, у нас впереди еще одно изысканное блюдо — жареный гусь, и затем, для желающих, — сладкое и чай.

— Возвращайтесь скорее, дорогие мои! — прокричал уже изрядно выпивший Вадим Никитович. — Я очень жду и надеюсь…

— Алексей, милый! — оживился он сразу, как только Виктория Сергеевна и Даша поднялись из-за стола и ушли. — Что это за творение Божье в твоих апартаментах?

— Ты о Даше?

— Да, да, о Даше! Именно о Даше! Что это за пташка милая? Сидит, слова не вымолвит. Щечки красные, а глаза… хоть и робкие, но так и светятся, так и светятся. Кто она? Кажется, я вижу ее не впервые?

— Это очень хорошая поэтесса. И к тому же ей очень нравятся мои книги. Она моя давняя поклонница и сейчас ходит ко мне на лекции. А стихи ее просто замечательны… — Алексей Борисович обернулся к Прошину. — Миша, я обязательно дам их тебе почитать.

— Да, да… Обязательно… — ответил Прошин задумчиво.

— Она настоящая поэтесса, настоящая! И конечно, ее почти не печатают. Я хочу ей помочь. Вот увидите, скоро выйдет ее книга.

— Да, хорошие у тебя поклонницы, — процедил Прыгунов. — К лектору домой ходят…

— Совсем ни к чему эти глупые намеки. Даша — это само целомудрие. Это удивительная девушка. В наше время, кажется, вовсе не было таких. Но главное — она талант!

— Все они до поры до времени целомудренны, — пробурчал князь Сокольский. — А Прыгунову она понравилась. Вот бы тебе жениться на ней, Прыгунов?

— Я бы женился, да, боюсь, теща моложе меня окажется.

— Она сирота, — заметил писатель.

— Ах, все равно! — Прыгунов махнул рукой. — Я хочу выпить. Налей мне, Алексей. Кстати, хотите хороший анекдот про тещу?

— Ну расскажи.

— Приходит домой генерал, а с ним его знакомый. Только они заходят в дом, подбегает к нему теща, встает по стойке «смирно», отдает честь и докладывает:

— Господин генерал! За время вашего отсутствия никаких происшествий не случилось! Дежурная по дому — теща Смирнова!

Он ей:

— Вольно!

А она с него тут же сапоги стягивает, шинель снимает, тапочки подает… В столовой уже накрыто. Он гостя приглашает, а жена и теща, ни слова не говоря, вокруг суетятся… Ну, гость обалдел. Выпили они с генералом, он и спрашивает:

— Слушай, я глазам своим не верю! Может расскажешь, как ты в семье такого порядка добился?

— Отчего ж, расскажу, — отвечает генерал любезно. — Был у меня кот. Он нагадил мне на ковер. Я ему сделал замечание. Он снова испачкал ковер. Я опять сделал ему замечание. А уж после третьего замечания я просто взял пистолет и пристрелил его.

— Ну? — спрашивает гость.

— Вот тебе и ну! Теперь у жены одно, а у тещи два замечания!

Закончив рассказ, Прыгунов расхохотался. Князь Сокольский также смеялся высоким, громким, почти истерическим смехом.

— Жестокая история, — улыбнулся писатель.

— Давайте выпьем, господа, — сказал Вадим Никитович, чокнулся с Сокольским, и они выпили на двоих. — Уф! Так как, ты говоришь, эта красавица к тебе в дом попала?

— Да чего ты к ней прицепился, Вадим. Одинокий человек. Родители умерли. Друзей нет. Я ей комнату соседнюю сдал. Ты прости меня за самоуправство. Ей одной было страшно в своей квартире.

— Надо же! Чего ж она так боялась?

— Ты знаешь, ей кажется, что ее все время кто-то преследует.

— Мания преследования! — вскричал князь Сокольский. — Она боится Джека-Потрошителя! И весь город его боится! И моя жена тоже! Прыгунов! Когда поймают Джека-Потрошителя?

Вадим Никитович поморщился:

— Господа, хоть сейчас не надо об этом. Давайте лучше еще выпьем, а? Михаил Андреевич? Ну чего ты все время молчишь? Ну скажи тост.

— Очень частишь, Вадим Никитович, — с тоскою в голосе ответил Прошин.

Михаил Андреевич сидел мрачен и хмур. Водка почти не брала его, беседа друзей не занимала вовсе. С тех пор как безвременно погибла гордость его конезавода, небезызвестная Раиса, а ее приплод был так дерзко похищен, дела у господина Прошина стали идти все хуже и хуже. Резко упали в цене акции его предприятия. Партнеры расторгали контракты, объем заказов снижался с каждым днем. Впереди предстояло самое неприятное — значительно сократить производство и, следовательно, уволить, выбросить на улицу множество людей, сотни тех его земляков, которые очень долго верили ему, боготворили и молились на его необыкновенные способности, на его удачливость и предпринимательский талант. Михаил Андреевич начал заниматься бизнесом очень давно, еще при коммунистах подпольно, к с тех пор, несмотря на все политические передряги, дела его постоянно шли в гору. Были, конечно, и неудачи, но такие колоссальные потери его предприятие терпело впервые. Казалось, все разрушается на глазах. К таким ударам судьбы Михаил Андреевич не привык. За последние две недели он сильно пал духом. Семейная драма — неожиданное бегство любимой жены и связанная со всей этой историей неизвестность — совершенно сразила его.

— Странная квартира, — заметил Григорий Сокольский. — Я уже и забыл о ней. Когда мы ехали сюда, я думал, что Прыгунов меня разыгрывает. Тесно здесь. Хочешь, Алексей, я уступлю тебе часть своего дворца в Хамовниках?