Тайна раджи

Бхагураян и Чандрагупта смотрели на Ракшаса так, словно были страшно удивлены, словно все услышанное было для них неожиданно, невероятно. Некоторое время все сидели молча. Вдруг поднялся Ракшас.

— Парватешвар, — сказал он, — о чем ты говоришь? Верно, ты потерял разум с тех пор, как попал в плен! Где эти письма?

— Вот они! Бери! Ты думал, подлец, что я их не сберег? Смотрите, вот письма. А вот и печать! В одном все описано так, как это потом и случилось. Перестань лицемерить, не пятнай звания судьи ложью, Ракшас! Негодяй, разве ты достоин занимать это место? Если меня кто-нибудь спросит, чего ты стоишь, то я скажу только одно — виселицы или кола!

СУДЬЯ ИЛИ ПРЕСТУПНИК?

Гнев охватил Ракшаса, когда он услышал слова Парватешвара. Лицо министра пылало от негодования, он не мог произнести ни слова. Чандрагупта и Бхагураян многозначительно переглядывались.

— Ложь! Ложь! — наконец выкрикнул Ракшас, но тут же сообразил, что при подобных обстоятельствах неразумно выказывать свои чувства.

«Сдерживай себя, — сказал он себе. — Говори спокойно, только спокойно».

— Парватешвар, — сказал Ракшас, беря себя в руки, — что из того, что у тебя есть письма, которых я не писал? Ты просто поглупел из-за своей неудачи. Во всем виновата твоя слабость. Ведь тебя обманули, прикрываясь моим именем. Мне жаль тебя. Назови тех недостойных людей, которые помогали тебе, твоих сообщников, — и будешь свободен. Мы отпустим тебя — не даром, конечно. А потом уж займемся этими предателями. Так расскажи все как было.

Слова Ракшаса возмутили Парватешвара.

«Этот негодяй обманул меня, — думал он, — а теперь издевается надо мной. Ну ничего… Он от меня не услышит ни слова, а Чандрагупте и Бхагураяну я выскажу все».

— Так что же? — обратился Парватешвар к обоим. — В стране Нандов существует обычай возвеличивать преступников и отдавать в их власть тех, кто стал их жертвой? Этот негодяй, конечно, убил бы и меня, как Дханананда, и захватил бы власть. Чандрагупта, я твой пленник, а ты теперь повелитель этой страны. Но если хочешь сохранить свою власть, отправь в ад этого подлеца. И запомни, если не сделаешь так, то пожалеешь. Разве может быть верным тот, кто предал своего повелителя? Я говорю это для того, чтобы ты не уступил лести, как это сделал я. А теперь судите меня и отправьте на плаху. Больше вы ничего от меня не услышите. Там, где судья — лжец и убийца, не место правосудию.

С этими словами Парватешвар швырнул письма Чандрагупте и Бхагураяну. Те подобрали их и, выказывая всем своим видом крайнее удивление, стали читать, посматривая то на Парватешвара, то на Ракшаса, словно не знали, как им поступить. На самом деле они хотели увидеть, что теперь будет делать министр. Они не вступали в разговор, опасаясь сделать неосторожный шаг, могущий, как им казалось, вызвать у Ракшаса подозрения, которые осложнили бы дело.

Ракшас ничего не мог понять. Он видел, что Парватешвар обвиняет его в предательстве, и когда взглянул на печать, стоявшую на письмах, то убедился, что она подлинная. Министру было ясно, что теперь его заявлениям о лживости Парватешвара никто не поверит: ведь он не смог бы объяснить, каким образом печать попала к врагу Магадхи. Это для Ракшаса было полной неожиданностью. Мысль о возможном предательстве хранителя печати он сразу отбросил. Министру это казалось невероятным: ведь он безраздельно доверял этому человеку. И Ракшас пришел к выводу, что стал жертвой опытного шпиона.

«Если это так, то я потерпел поражение там, где считал себя неуязвимым, — подумал он. — Прямо у меня на глазах убили моего повелителя и погиб его род, а враг вторгся в Магадху. И вот теперь эти письма… Кто поверит, если я скажу, что они не мои и я ничего о них не знал? Где доказательства, что я не писал их? Что будут говорить обо мне теперь? Что станется с моим именем, когда народ узнает, в чем обвиняет меня Парватешвар?»

С трудом успокоившись, министр повернулся к Чандрагупте.

— Царевич, — сказал Ракшас, — раз Парватешвар утверждает и доказывает, что я обращался к нему с просьбой идти на Паталипутру, то ты должен приказать и меня судить вместе с ним. Парватешвар прав — я недостоин занимать место судьи. Ты спас великий город, и народ приветствует тебя как освободителя. Если ты сядешь на трон Магадхи, они признают тебя царем. А сейчас ты должен судить меня вместе с Парватешваром. Я готов понести любое наказание. Я судил тысячи людей и выносил смертные приговоры. Если судьба милостива ко мне, пятно позора не ляжет на меня. Если нет — значит, я не должен жить. Ведите меня в тюрьму.

С этими словами Ракшас подошел к Парватешвару и встал рядом с ним. Он теперь был совершенно спокоен и казался воплощением твердости и решимости. Чандрагупта и Бхагураян думали, что, как только Парватешвар назовет Ракшаса, тот начнет все отрицать и станет просить, чтобы его отпустили, или будет бить себя в грудь и поносить их. Но они не предполагали, что министр потребует суда над самим собой. Что касается Чанакьи, то он хорошо понимал, что, если Ракшаса будут судить, сторонники министра сделают все возможное, чтобы его оправдать, и дело может дойти даже до восстания против нового правителя Магадхи. И хотя брахман видел, что народ сейчас настроен против Ракшаса, он не придавал этому особого значения, зная непостоянство толпы.

«Народ похож на море, — рассуждал Чанакья. — Когда оно спокойно, то несет вас на своих волнах. А если бурлит, то может по своей прихоти бросить в пучину или вышвырнуть на берег».

Чанакья вовсе не хотел открыто судить Ракшаса и тем более выносить ему приговор, он стремился только к одному — сделать министра союзником Чандрагупты и разгромить греков. Ненависть брахмана к захватчикам питали тяжелые воспоминания. Он видел произвол, чинимый греками в Такшашиле, и хотел мстить. Чанакья понимал, что, если Ракшас самостоятельно поведет широкое, гласное расследование, правда может открыться. Этого-то он и опасался. Конечно, Ракшаса можно было судить и выслать из Магадхи. Однако Чанакья предпочитал не делать этого по двум причинам.

«С одной стороны, — размышлял брахман, — если Ракшас будет изгнан, он возненавидит Чандрагупту, поднимет против него других царей и двинется на Магадху. Он предан Нандам. И теперь, когда этот род погиб, сочтет своим долгом уничтожить тех, кто погубил его. И министр сделает все, что в его силах. Изгнание Ракшаса не принесет пользы, а вред будет огромен. Но, Чандрагупте нужен министр, а Бхагураян не подходит для этого».

Сам Чанакья не хотел занять место Ракшаса. Его снова тянуло в Гималаи, туда, где не было политики и людских страстей. Но брахман не мог считать свою цель достигнутой, пока Ракшас не признает Чандрагупту преемником Нандов и не согласится служить ему. Чанакья понимал всю трудность своей задачи, но он всегда говорил, что для него не существует препятствий, и был уверен, что его призвание и состоит в достижении невозможного. Брахман знал, что ничего не добьется от министра, если обвинит его в убийстве Нандов и попробует показать ему безвыходность положения. Такими средствами успеха не достигнешь. Чтобы Ракшас стал союзником, нужен другой путь. И Чанакья искал его.

После допроса Парватешвара между Чандрагуптой и министром произошел следующий разговор.

— Министр Ракшас, — сказал юноша, — вы слышали, что говорил Парватешвар. Но нам это представляется невозможным. Вы неспособны на предательство и не могли совершить преступления. Поэтому не думайте, что мы всему этому верим. Парватешвар ведь не скрывал, что ждет случая захватить Магадху. Нас никто не убедит, что вы могли быть заодно с ним. И теперь именно вам следует найти бунтовщика и сочинителя этих писем.

— Царевич, — ответил министр, — ты, конечно, можешь думать всякое, но слова твои мне нравятся. Ты говоришь, что я не мог пойти на такую низость. Но какая польза оттого, что ты так думаешь? Народ будет считать меня виновным, потому что письма с моей печатью оказались у Парватешвара. Этот прихвостень греков назвал меня изменником, но обвинение должно быть с меня снято. Я буду считать, что вы верите мне, если решите открыто вести расследование.