Фаворитки

В этот час все самое знатное и богатое население Венеции усаживалось за столы, которые ломились от изобилия и роскоши.

Вздохнув, Пьетро Буонавентури направился к расположенной на Пиацетти, возле моста, гостинице, где он обыкновенно съедал свой скромный обед.

Он кончал есть, когда маленький негр, одетый в мавританский костюм, вошел в залу гостиницы и, подойдя прямо к нему, сказал вполголоса:

— Вы кавалер Пьетро Буонавентури?

— Я, — ответил Пьетро.

— Угодно вам пойти со мной?

— Куда?

— Там увидите.

Пьетро колебался. Но в конце концов, чего ему было бояться? Подобного рода лакеи в большинстве случаев принадлежали куртизанкам, так что понятно, что флорентийца ожидало какое-нибудь любовное приключение.

— Хорошо, — сказал он. — Я иду с тобой.

Через несколько минут он вслед за негритенком дошел до герцогского дворца, к тому месту Пиацетти, где останавливались гондолы, и без помощи своего проводника, который любезно предлагал ему руку, соскочил с каменных ступеней в гондолу.

Пьетро Буонавентури рассудил правильно: его приглашала женщина, и когда он вступил в каюту гондолы, где ждала его эта женщина, он не мог сдержать восклицания восторга, такой прекрасной она показалась ему. В ее темных волосах, падавших волнами на плечи, дышала любовь, ее лебединая шея была мраморной белизны и сладострастно кругла, черные глаза метали пламя. Черты ее лица своим изяществом могли бы восхитить художника.

Ее красота дополнялась великолепным костюмом. Весь корсаж ее и головной убор были украшены золотом и драгоценными каменьями.

Она сидела на скамье, на которой могли поместиться двое.

— Садитесь рядом со мной, синьор Буонавентури, — сказала она молодому человеку.

Он ей повиновался; негритенок опустил поднятые занавески каюты, и лодка, удаляясь от пристани, заскользила по большому каналу, который тогда, как и теперь, был венецианским Гайд-парком.

Прошло несколько минут молчания.

Восхищенный, ослепленный, обвороженный этой женщиной, Пьетро, хотя скромность и не была его недостатком, не мог начать разговора…

Она смотрела на него с улыбкой и, казалось, наслаждалась его замешательством, приготовляясь в то же время на свободе к нападению.

Наконец она быстро проговорила:

— Не полагаете ли вы, синьор Буонавентури, что играете в опасную игру, волочась за дочерью одного из первых венецианских патрициев, и что если Бартолеми Капелло обнаружит вашу интригу с синьориной Бианкой, то вы можете в одно прекрасное утро отправиться в Совет десяти?

В самом начале этой речи Пьетро вздрогнул, когда же она была окончена, он вскочил бледный как смерть…

Но она взяла его за руку и принудила снова сесть.

— Полно! — продолжала она голосом, насмешливый тон которого несколько смягчила. — Не бойся, Пьетро, если я открою тебе, что кое-что про тебя — и даже многое — знаю, то вовсе не для того, чтобы угрожать тебе… напротив… Слушай! Я тебя хорошо знаю, а ты меня — нет. Я куртизанка Маргарита, Я люблю тебя. В течение месяца, когда ты вздыхаешь по Бианке, я вздыхаю по тебе. Хочешь мне отдать одну ночь любви? Одну только. А взамен ее, если хочешь, я тебе отдам на всю жизнь твою любовницу.

Пьетро, не проронив ни слова, слушал Маргариту. Но он был не глуп. На его месте в подобном случае двадцать других начали хотя бы формулировать какие-нибудь мысли.

Он поступил лучше.

Обхватив талию куртизанки, он соединил свои губы с ее устами в поцелуе, который длился столько, сколько нужно, чтобы сказать заике: «Честь имею принести вам всю мою признательность».

Фраза, очень длинная для заики.

Потом он весело сказал:

— Вот мой ответ!

— В добрый час! — радостно воскликнула Маргарита. — Ты, Пьетро, именно таков, каким я тебя представляла. Ты мужчина! Тебе улыбнулся ангел, и ты не боишься демона…

— А кто побоится демона вроде тебя, Маргарита!

— Льстец!.. Теперь поговорим. Для тебя безразлично, как мои шпионы уже целый месяц передавали мне о всех твоих поступках. Я могу покрыть площадь св. Марка моим золотом, я хорошо плачу — мне хорошо служат. Но ты, конечно, желаешь узнать, почему я хочу, чтобы Бианка, хотя она моя соперница, принадлежала тебе, и каким образом я дам тебе ее?..

— На самом деле, эти вопросы возбуждают мое любопытство. Но лучше ты объяснишь мне их завтра, на свободе, Маргарита. Нетрудно быть терпеливым, когда счастлив.

Куртизанка отблагодарила флорентийца за этот ответ нежным взглядом.

— Благороднейший дворянин Италии или Франции не выразился бы лучше, — сказала она. — И я радуюсь, Пьетро Буонавентури, потому что я буду сперва твоей любовницей, а потом твоим другом. Ты прав: эта ночь принадлежит мне. И в эту ночь любовница хочет забыть, как забудешь и ты, что твое сердце бьется для другой. Завтра утром с тобой будет говорить друг. Идем.

Гондола остановилась пред дворцом Ангарани, изящным небольшим дворцом, фасад которого весь был покрыт мрамором и украшен легкой, грациозной колоннадой. В этом палаццо, подарке знатного вельможи, жила Маргарита, и в него-то и вошел с ней Пьетро Буонавентури и провел в нем с ней одну из сладостнейших ночей…

Такую сладостную, что он пожалел, почему она должна быть единственной.

Но Маргарита была причудливым созданием: любовь была для нее то средством еще и еще пополнить золотом свои ларцы, то капризом, который угасал тотчас после насыщения.

При первом свете дня, от которого побледнел свет розовых свечей, горевших в канделябрах, Маргарита, освободившись из объятий любовника на одну ночь, соскочила с постели и сказала:

— Теперь, Пьетро Буонавентури, поговорим о той, которую вы любите. Поговорим о Бианке Капелло. Почему я буду счастлива, когда она будет твоею? Очень просто. Потому что она честная девушка, а я куртизанка. Потому что я не имею возможности выйти за тебя замуж, а если она сделается твоей любовницей — она обесчестит свое имя, а обесчещенная — станет вровень со мной… Как я отдам ее? Очень просто. Она ведь любит?

— Я думаю.

— А я уверена. Встань и пиши, что я буду тебе диктовать.

Пьетро повиновался: он встал, быстро оделся и, усевшись за стол, написал письмо, которое было продиктовано ему Маргаритой:

«Дорогая Бианка!

Меня убивает отчаяние, уже три дня, как я лежу в постели, от вас зависит спасти меня. Желаете ли вы этого? Если желаете, то сегодня вечером, в полночь, когда все уснет во дворце вашего отца, выйдите из маленькой двери, выходящей на улицу против моего дома, и войдите в мою комнату. Одной вашей улыбки будет достаточно, чтобы возвратить меня к жизни; если вы покинете меня, я умру».

— И вы полагаете, Маргарита, — сказал Пьетро Буонавентури, — что Бианка Капелло откликнется на этот зов?

— Да, но чтоб подтвердить содержание этого письма, вы должны все эти три дня не выходить из комнаты, не показываться даже у окна. Считая вас при последней крайности, Бианка Капелло не будет противиться тому, что она сочтет своим священным долгом.

Пьетро покачал головой.

— Вы сомневаетесь, — продолжала куртизанка, — и это сомнение ошибочно, мой друг, потому что как хотите, а я лучше вас знаю Бианку Капелло. Она скучает во дворце своего отца, особенно после смерти своей матери. Она тем более скучает, что природа одарила ее пламенным воображением и огненным темпераментом. Я говорю вам, что двадцать ночей она провела у своего окна после первой встречи с вами, пожирая взглядами то узкое пространство, которое отделяет ее от вас; ваше имя постоянно на уме у нее и на губах. Полноте! Вы хотите сделать своей любовницей одну из первых девушек в Венеции, потому что в обладании ею ваши надменные инстинкты предвидят не только богатство, но даже могущество, а когда я открываю вам дорогу для достижения цели — вы отказываетесь!..

— Я не отказываюсь, — возразил Пьетро, — я спрашиваю самого себя, каким образом вы узнали Бианку Капелло лучше, как вы справедливо говорите, меня самого?

Маргарита улыбнулась.