Это было у моря (СИ)

Санса глянула на часы — до закрытия буфета оставалось пятнадцать минут. Есть очень хотелось. Если бы не завтрак, Санса бы пошла в бельевую к старшей горничной, заплатила бы побольше — и через пару часов у нее бы была пачка чистых маек и шортов. «Ну ладно, мерзкое платье — я так и сделаю, но сперва поем!».

Кое-как влезла в платье: с синяком, который теперь стал истинно синим с лиловыми пугающими оттенками там и сям, застегнуть тугую молнию на боку (к счастью, не на больном) и завязать идиотский бант было делом непростым. Но Санса, раззадоренная голодом и злостью на зловредную тряпку, таки победила ее. Она напялила туфли, взяла ключ и телефон и поскакала по коридору в холл — на завтрак. Администратор — тот самый, что поделился с ней ценной информацией про спящую красавицу и чудовище, изумленно воззрился на нее через очки.

Санса торопливо кивнула ему и забежала в длинную, с низким потолком пристройку к основному зданию холла — буфет. К счастью, она была там не одна. За столиком у окна сидела молодая мамаша с малышом, который неторопливо и очень старательно, помогая себе всеми десятью пальцами, запихивал в рот гигантский шоколадный кекс. Мамаша — красивая черноволосая женщина — мельком взглянула на Сансу и ее платье и опять отвернулась к окну, не переставая при этом журчать по телефону и отхлебывать кофе.

Санса взяла себе самый большой стакан с кофе, булочку, упаковку сливок для кофе, большой йогурт, кусок сыра и оладью, которую пожарила сама в вафельнице из заготовленного в большой кастрюле теста. Еще немного подумав, взяла себе на потом пару зеленых, словно восковых, яблок. Взгромоздив все это обилие на поднос, она выбрала себе столик в углу, где сходились два, во всю стену, окна, и принялась за еду.

Может, посадить на мерзкое, неудобное, цапающее молнией кожу платье кофейное пятно? Санса, заглатывая жадными кусками булочку с сыром, прикинула, что, может ей еще и понадобится это орудие пытки — больше моральной, чем физической. Она уже расправлялась с оладьей, заедая ее вместо сметаны йогуртом, как зазвонил телефон. На проводе была Серсея.

— Привет, Санса, ты уже встала?

— Да, я завтракаю. Доброе утро! Что-то случилось?

— Нет, что ты! Спасибо, все отлично. Как твое самочувствие? Как твой синяк? — Значит, он все-таки рассказал! Проклятье! Вопрос в том, что именно он поведал, а про что предпочел умолчать…

— Очень даже ничего. Я вчера проспала весь день, приняла обезболивающее, потом еще ночью…

— Хорошо. Я вызвала тебе врача, все-таки надо, чтобы он тебя осмотрел. — О боги, зачем?! — Он будет у нас через час. Я не хочу, чтобы ты в таком состоянии шла одна. Джофф уехал с утра с Бейлишем на теннисный корт в город — на лимузине с шофером. Я пошлю за тобой Клигана — на моей машине.

— Нет, тетя, пожалуйста! Не надо никого посылать!

Особенно его — и на теткиной машине, боги!

— Не спорь! Я уже все решила. Еще не хватало, ты потащишься по этой пыльной дороге полторы мили! Жди, он скоро приедет. Кстати, если тебе вдруг надо что-то постирать, захвати это с собой — горничная затеяла стирку, и уже, насколько я слышу, закончила стирать наше — в подвале сушилка ревет. — И тетка повесила трубку.

Санса допила кофе и уныло откусывала теперь яблоко маленькими кусочками. Яблоко было кислое, и после сладкого, жирного кофе от него сводило челюсти. Пока она ждет — боги, и еще это платье! — можно позвонить маме.

Мешок с бельём, к счастью, уже был собран, и валялся за дверью комнаты. Кстати, коль скоро ей-таки навязали Сандора в шофёры, можно было попросить его захватить ей лекарства из его комнаты…

Санса отложила яблоко и набрала мамин номер, висевший на «быстром вызове» под номером один. В течение учебного года Санса должна была регулярно отзванивать матери, иначе та начинала звонить сама, нервничать — было себе дороже. Сансе было так жаль мать, что она предпочитала позвонить лишний раз и убедиться, что мать не задается вопросами, типа, жива ли еще Санса, или ее сбила машина, похитил маньяк, напоили друзья в подвале и прочее. После пары раз, когда она по каким-то пустяковым причинам забывала позвонить, мать уже ждала ее дома после школы — с разросшимися до немыслимых размеров синими кругами под глазами и потерянным взглядом. Мать никогда не кричала, даже голос не повышала — она садилась на диван, включала телевизор, который отродясь не смотрела, и упиралась в экран невидящим, остекленевшим взглядом, а в руках с дикой скоростью мелькал клубок ниток, который она перематывала из фабричного мотка. Санса сидела напротив, слушая это чуть различимое ухом «шшух-шшух» — на каждом следующем обороте шерстяной нитки вокруг клубка. С того времени этот шуршащий звук намертво приклеился к образу матери в восприятии Сансы — ей казалось, что где-то там, прикрываемые тяжелым надсадным молчанием, в голове у матери, как змеи, носятся воспаленные, горькие и безумные мысли… Шшух-шшух…

В трубке загудело. На втором гудке мать подошла к телефону.

— Привет, солнечный лучик.

Санса ненавидела, когда мать звала ее так, но сказать про это как-то не решалась.

— Здравствуй, мам. Как ты?

— Спасибо, лучше. Простуда, кажется, прошла. Голова еще только побаливает. Завтра, наверное, поеду в офис. Оттуда звонили про какие-то бумаги твоего отца… Говорят, без меня не разберутся… Ты лучше скажи как ты. Мне час назад звонила Серсея, сказала про твое падение с лошади. Я хотела позвонить сразу, но подумала, что лучше дать тебе поспать. До школы осталось две недели — спи, пока можно. Так что там с лошадью случилось? Рассказывай.

— Да ничего страшного, мам. Я отбилась от группы, птица напугала лошадь, та скинула меня и ускакала. Ты же знаешь, как у меня было с верховой ездой… Я ударилась спиной — там большой синяк, сбоку, и еще я поцарапала лицо веткой. Меня нашел телохранитель Джоффри и отвез в гостиницу. Я потом весь день проспала после этого. Потом выпила лекарство, что ты мне положила в сумку, то, болеутоляющее, и намазала синяк мазью в желтом тюбике. И все. Сегодня уже гораздо лучше.

— Я попросила Серсею показать тебя врачу. Мало ли, чем ты ударилась.

— Ах, это твоя работа?

— Ну конечно. Там куча внутренних органов, может, ты что-то себе повредила, кто знает. Я знаю, ты не любишь врачей, но потерпи. Лучше все проверить… Я не выдержу, если еще и с тобой что-то случится, ты же знаешь.

— Ничего со мной не случится, мам! Ладно, хватит об этом. Ты-то как?

— Ну, а что я? Пока не заболела, все сидела в офисе — допоздна. Вчера говорила с твоим братом по телефону. У него какая-то новая девушка. Говорит о ней с придыханием…

Санса словно слышала, как у матери на губах при этих словах появилась улыбка, легкая, как перышко, что падает утром на пол возле кровати, каким-то непостижимым образом выбравшись из подушки. Как же она любила эту улыбку, как скучала по ней…

— Как хорошо! Будешь с ним говорить, предавай от меня привет! И девушке тоже!

— Обязательно! Если он только не сменит ее до следующей недели… А, еще звонила нашим малышам. Арья ходит в группу по фехтованию, представляешь? Тетка твоя сказала, она довольна страшно и делает успехи…

— Ха, мам, ты же ее знаешь… Она там всех продырявит…

— Да уж. Вы так непохожи. А ты там чем занята? Про лошадь я уже поняла…

— Ну, мам… Ничего особенного. Купаюсь. Гуляю.

— С кем-нибудь подружилась?

— С кем тут подружишься? А, сегодня утром болтала с одной занятной бабулей — с соседкой по комнате. Она, по-моему, очень интересная…

— Хм, и это все? Хорошо. А как там у тебя с Джоффри?

— Да все отлично, мам! У меня вообще все хорошо, я же говорю.

— Да? Ты как-то странно об этом говоришь, и голос у тебя какой-то, ну, другой. Твой, но только взрослее, что ли.

— А я и вправду выросла — видимо, вширь. Сегодня не влезла в джинсы, ну знаешь, те, что с вышивкой на колене. Еще и порвала их, пытаясь застегнуть…

— А что ты хотела? Этим джинсам два года. Удивительно, что ты в них еще до сих пор влезала. Приедешь — пойдем по магазинам.