Отель «Белый носорог»

— Мистер Луэллин немного ослаб, а на ферме очень много работы. Держите меня в курсе, дорогая миссис Луэллин. У меня есть друг, который сможет вам помочь. Мистер Оливио Алаведо из Наньюки. Это в ста пятнадцати милях севернее Найроби и всего в тридцати милях от вашей фермы. Смело обращайтесь к нему по любым вопросам. Я и сам всегда буду помнить о мистере и миссис Луэллин.

В отсутствие губернатора и сэндвичей вечеринка выдохлась. Поселенцев предоставили самим себе. Многие отправились пополнять запасы продовольствия и снаряжения, полагаясь — насколько это было возможно — на излишки, распродаваемые Комитетом спасения. Алан сказал жене, что да Суза уже закупил почти все необходимое, по минимальной цене. В то время как остальные поселенцы переплачивали за каждую лопату и каждый колышек, да Суза водил Алана из лавки в лавку, немилосердно торгуясь, раздуваясь от возмущения и заставляя торговцев сбавлять цену.

По пути в военный городок Луэллины заехали в больницу, узнать, как там Анна. Алан остался ждать в фургоне. В палате Гвенн застала миссис Голт, без сил сидящую на стуле. Она подняла на Гвенн воспаленные глаза и тихо выговорила:

— Нужно бежать отсюда — всем нам. Мы не созданы для жизни в Африке.

Анна лежала без сознания, с маленьким бледным личиком. Гвенн перевела взгляд на нижнюю часть ее тела под простыней и похолодела от ужаса. Потом наклонилась и, поцеловав девочку в щечку, стремительно бросилась в приемную — поговорить с медсестрой.

— Что с ней сделали?

— Пришлось ампутировать правую ногу. Но это еще не самое худшее. Лев прокусил ей позвоночник. Доктор считает, что она останется парализованной ниже пояса. Он все удивлялся, как это вы довезли ее живую.

В лагере Гвенн и Алан немного посидели на складных брезентовых стульях, пока Мальва с Артуром ставили палатку. Алан по-прежнему держался отчужденно. Неужели это тот человек, за которого она вышла замуж?

— Надеюсь, небо услышит наши молитвы, Гвенни, и все будет хорошо. Ничего, если я прилягу? Я все еще немного не в себе.

В палатке их узкие койки стояли рядом. Гвенн не спалось. Снаружи слышались смех и возбужденные голоса: другие супружеские пары готовились к ночным приключениям. Гвенн вспомнила бессонные ночи в доме родителей в Денби. Поев хлеба с бульоном, она все еще бывала голодна; рядом, свернувшись клубком, спала младшая сестренка. Под стук дождя Гвенн представляла себе другие, солнечные дни — цветастые юбки, качели, романтические воздыхатели! А за дверью, ведя спор с дядей, кашлял наглотавшийся угольной пыли отец.

— Уезжай в Новую Зеландию! — уговаривал отец своего младшего брата. — Займись разведением овец. Сделай это, пока молод: женишься — будет поздно. Станешь рабом шахты. Конченым человеком, как я, вынужденным кормить детей. И никогда не узнаешь свободы.

Гвенн погладила мужа по руке. Он застонал во сне. Гвенн вызвала в памяти уроки военного времени. Ее сильно тревожило его ранение. Судя по непрекращающейся боли, у Алана могут быть задеты нервные окончания, ведущие от позвоночника к пенису. А это чревато импотенцией. Неужели они больше не смогут быть близки? Но если нервные окончания только задеты, а не мертвы, через несколько месяцев мужская сила может вернуться. Плохое питание только усугубит положение.

Бывало, девочкой она не раз стояла у окна, носом рисуя на запотевшем стекле сердечки и высматривая, когда Алан пойдет в школу. Она всегда выделяла его среди прочих мальчишек — стройного, с изящной головой художника или джентльмена. А теперь она чувствует в своей руке его исхудавшую руку, в которой еле теплится жизнь. Ладонь Гвенн скользнула по его боку, но муж так и не проснулся.

В последний день перед отъездом Гвенн проснулась на рассвете. Надела длинную юбку и тяжелые туфли и пригнулась, чтобы выйти из палатки. Сидя на корточках у костра, Артур кипятил чай. Мальва кормил мулов. Это просто удивительно, как легко и естественно двое африканцев распределили между собой обязанности. Они ничего не требовали, кроме пропитания и малой толики денег — шиллингов или рупий.

Час спустя они уже заново сложили вещи в фургон, меняя центр тяжести. Мешки с семенами, сельскохозяйственный инвентарь, запас провизии. Личные вещи Гвенн — чемоданы и несколько сумок — поместились в серой цинковой ванне.

Заметив вдалеке пробирающегося к ним сквозь скученный лагерь мужчину, Гвенн замерла и вгляделась внимательнее. Она узнала эту массивную фигуру и содрогнулась от чувства омерзения.

Ненависть сковала все ее существо. Охваченная одним желанием — убить его, Гвенн не проронила ни слова, когда Мик Рейли приблизился и предложил свою помощь. Он по-приятельски хлопнул по плечу Алана.

— Как дела, старый вояка? — осведомился Рейли, помогая Мальве водрузить ящик на место. Сделав шаг назад, он на мгновение задел Гвенн. Ее передернуло от брезгливости. Рейли подмигнул ее мужу.

— Хорошо тебя заштопали, приятель?

Побледнев от натуги, Алан собирал силы для ответа. Гвенн обвила рукой талию мужа.

— Артур, — обратилась она к слуге, — помоги, пожалуйста, мистеру Луэллину забраться на сиденье. Мальва, сложи оставшиеся вещи в мешок и привяжи сзади.

— Все еще дуешься, любовь моя? — Рейли осклабился, показывая гнилые щербатые зубы. — А ведь нам придется часто видеться. Вместо того чтобы поддаться золотой лихорадке, мы с братом решили поработать на эту португальскую шишку — мистера Фонсики. То есть, прибрать к рукам несколько участков, где есть вода.

Гвенн на минуту оставила работу. Выпрямившись, она уставила взгляд в похожие на изюм в пудинге, близко посаженные глаза Мика Рейли и вновь ощутила гадливость и гнев, как тогда, когда он, пыхтя и отдуваясь, подмял ее под себя.

— Если ты еще хоть раз заговоришь с моим мужем или со мной, — ровно проговорила она, — я упеку тебя за решетку, Майкл Рейли. Чего бы это ни стоило. А потом тебя отправят на родину и повесят за твои злодеяния. Не забудь, у меня есть свидетель.

— Это не свидетель. Я видел, как ты таскалась с ним на пароходе. Хочешь, чтобы я сказал Алану? Пусть только твой слюнявый хахаль сунется в эту страну, мы его так отделаем, что он уже никогда никому ничего не скажет. Мы уже проучили его там, на судне. В следующий раз я убью его.

Гвенн пошла садиться в фургон. Рейли как ни в чем не бывало улыбнулся.

— Вот увидишь, любовь моя, ты ко мне еще привыкнешь.

Артур повел мулов через суматошный, перенаселенный лагерь. Мальва шел позади, помахивая дубинкой. Алан держал поводья. Гвенн примостилась рядом с ним. Из головы не шел Рейли с его угрозой. Это из-за нее они преследуют Энтона. Значит, они таки избили его, а он ей ничего не сказал. Это не должно повториться.

Проезжая по окраине Найроби, они миновали отель «Норфолк». На веранде пили кофе и курили несколько мужчин. Завидев новых поселенцев, один поднес руку к шляпе и крикнул:

— Желаю удачи!

— Она им чертовски понадобится, — ухмыльнулся его товарищ.

Оливио радовался почте, как возвращению блудного сына. Ее каждый вторник и каждую пятницу — по железной дороге или в почтовой карете — доставляли из Наньюки. На одной стороне брезентового мешка красовалась королевская эмблема — буква V над изображением льва и единорога, а на другой — устрашающий профиль белого носорога. Небольшой висячий замок оберегал содержимое мешка от любителей сунуть нос не в свое дело.

Для гостей и хозяина «Белого носорога» получение почты было самым обычным делом. Каждому свое. Зато карлик считал всю почту своей собственностью. За восемь лет работы в отеле Оливио научился судить о содержании корреспонденции по внешнему виду мешка — подобно тому, как фермер в момент рождения ягненка с первого взгляда определяет его достоинства. По весу и конфигурации, по звуку, с которым мешок плюхался на прилавок, он судил о ценности сведений. Иногда ему даже не нужно было читать письмо. Конверт, его объем, марка, поведение адресата говорили о его содержании больше, чем сами строки.