Любовь в наследство, или Пароходная готика. Книга 2

Поезд, подрагивая на стыках рельсов, миновал Кеннер, потом — огромный овощной склад и через некоторое время подъехал к Карроллтону. Яркое солнце отбрасывало длинные тени на запад, когда вагоны прогрохотали мимо каких-то трущоб и остановились у кирпичного здания станции, на ступенях которой их ожидал дюжий сержант с выдающимся вперед подбородком и в ухарски заломленной фуражке. Он проорал диким голосом:

— Так, все сопливые вон туда — к тому посту!

За спиной Ларри послышался возмущенный ропот:

— Да что он о себе возомнил, этот придурок? Да содрать с него форму, и я, черт возьми, покажу, кому надо вытереть нос!

Однако эти слова были произнесены осторожным шепотом, и новобранцы послушно направились к указанному месту. Сержант поднял руку, призывая к вниманию.

— Слушайте меня, парни! — резко начал он. — Наверное, кое-кто из вас большие шишки в вашем городе. И раньше, наверное, вы указывали людям, что им делать. Но теперь вы в армии, и первое, что вам придется усвоить: вы должны выполнять то, что вам велят. Итак, зарубите себе это на носу! Снаружи вас ожидают грузовики. Они отвезут вас в казармы.

— Эй, а когда мы будем жрать? — раздался откуда-то из толпы язвительный голос.

— Сразу же отвечу. Есть будете, как только доберетесь до казарм.

— К черту еду, когда мы будем пить? — выкрикнул другой голос. За ним последовал хохот. Сейчас они шли по Рампант-стрит, а через дорогу было много забегаловок и магазинов, где торговали спиртным навынос.

Завтрак был обильным и на удивление вкусным. Перед новобранцами стояли блюда с ветчиной и яичницей, миски с овсянкой, кружки с кофе и хлеб с маслом.

— А знаете, неплохо, — заметил кто-то. — Я бы все время жрал такое.

— Лучше не налегай на кофе, — посоветовал один парень, который прежде говорил, что его совершенно не волнует, во сколько они доберутся до Нового Орлеана. — Мне сказали, что они туда подмешивают бром, чтобы некоторым образом повлиять на нашу «природу», а то, не ровен час, еще дезертируешь, после того как какое-то время побудешь в лагере.

— Да ну, по-моему, все это вранье! Ты вообще когда-нибудь думаешь о чем-нибудь еще, кроме своей «природы»?

— Кстати, это не самое плохое — думать о ней. Я просто передаю то, что мне сказали. По мне, так немножко брома просто отвлечет меня от разных мыслей…

— Эй, всем выходить и строиться! — неожиданно пролаял голос с порога. — Ну же, пошли, мошенники!

По этой команде все отправились на отдаленный участок, где им было приказано «погулять». Новобранцы начали бесцельно прохаживаться, собирая сигаретные окурки, спички, куски опавших листьев и тому подобное, а потом бросали это все в мусорные баки. Этим они занимались до обеда, после чего всех собрали гуртом, привели в помещение столовой и накормили жареной ягнятиной, зеленым горошком, отварным картофелем и кофе. Все это им принесли солдаты, служащие при столовой, и новобранцы за едой обсуждали ситуацию в общих чертах.

— По-моему, совсем неплохо! Знаешь, мне, кажется, начинают нравится эти армейские, раз у них даже есть люди, которые прислуживают тебе, когда ты жрешь…

— Как ты думаешь, нам разрешат сегодня вечером выйти в город? Я слышал…

— Ничего у тебя не выгорит, дружище. Сегодня вечером они отправят нас к Бьюрегарду…

И вправду после раннего ужина новобранцев сразу же посадили в поезд, на этот раз — в военный эшелон.

Поезд остановился в малонаселенной части Батон-Ружа, после чего направился к парому, на котором был перевезен через Миссисиппи под аккомпанемент хриплых пароходных гудков и при свете фонариков стрелочников. В вагоне стихли бодрые песни. В одной части резались в кости; в другой шли нескончаемые разговоры о различных проделках, то и дело сопровождаемые взрывами гомерического хохота. Ларри не стал присоединяться ни к одной из групп и где-то после Морганзы провалился в сон и проспал до рассвета, пока его не разбудил скрежет подпрыгивающих на стыках рельсов вагонов, когда поезд переводили на другой путь на сортировочной станции в Александрии, чтобы отправить дальше по семимильной ветке, заканчивающейся прямо в военном лагере Бьюрегарда. Солнце только начало подниматься, когда поезд окончательно остановился, и тут же проревели команды: «Всем выходить! Да поживей, вы теперь в армии!» Парни тут же повскакивали со своих коек. Их выстроили в четыре шеренги, они стояли, переминаясь с ноги на ногу, чувствуя себя весьма смущенно даже среди своих. Новый сержант — высокий широкоплечий мужчина с плоским животом и покрытым шрамами лицом — волком смотрел на новоприбывших. Поля его шляпы были настолько жесткими, что казалось, они сделаны из металла; манжеты и кокетка на рубахе из саржи были отутюжены до тонкости лезвия бритвы, парусиновые штаны отдраены почти до белизны. Голос звучал хрипло и резко:

— …Когда я вижу шайку таких неопрятных мошенников, разве могу я ожидать, что из такого дерьма получатся солдаты?! Молчать! Прекратить разговорчики в строю! Теперь вы, мошенники, будете слушать только меня, иначе заставлю чистить сортир! Нельзя пытаться научить вас чему-то, если вы не знаете, где у вас право, а где лево. Поэтому будете брать пример с меня!

И вот неуклюжие шеренги новобранцев потянулись к деревянному строению, где за длинными, сбитыми из досок столами сидели множество клерков. Там новобранцев занесли в списки, выдали каждому бумаги и провели к двери в дальнем конце здания, где их разделили на группы поменьше, которые, в свою очередь, направили к другим группам, находящимся на улице и называющимся, как вскоре узнал Ларри, ожидающие назначения. Их группами по восемь человек прикрепили к пирамидальной формы палаткам, стоящим рядами на улице, и сказали, чтобы они разложили свои пожитки на стальных койках, находящихся внутри; а потом, спустя несколько минут, их снова вызвали, выстроили и повели к складу, где выдали по котелку и ложке и дали указания по их использованию. После этого с жестяной миской в одной руке, а в другой — с кружкой, ножом, вилкой и ложкой, они выстроились в длинную очередь за завтраком, который и был съеден с небывалой скоростью. Как только завтрак закончился, их снова отвели к соответствующим палаткам лишь для того, чтобы тут же они промаршировали к голому, напоминающему туннель зданию, где их подвергли тщательному физическому осмотру.

— Вдохнуть, выдохнуть! Отставить левую ногу назад. Так. Теперь правую. Все прекрасно! Пошел! — раздавались отрывистые команды.

Потом последовали проверка зрения и слуха, быстрый осмотр зубов. Потом пальцами потыкали в паху, и снова приказ:

— А теперь нагнуться и раздвинуть ягодицы!

По мере того как шеренга продвигалась, происходил некоторый отбор: одна группа с больными зубами, другая (получившая голубые талончики) — с венерическими заболеваниями, третью же отправили прямо на исходную точку. Между рядами новобранцев и выходом из помещения, к которому упорно продвигалась шеренга, стояли санитары, очевидно, в радостном предвкушении момента, когда они смогут наброситься на свои злополучные жертвы. Один из них крепко схватил Ларри за левую руку и провел на ней две вертикальные линии иголкой, предварительно опущенной на стеклышко, где находилась вакцина от оспы; второй санитар схватил его за правую руку и, оттянув кожу прямо под плечом, ловко вонзил в ткань шприц с подкожным впрыскиванием.

— А теперь выходи и одевайся, Худой! — приказал капрал с усталым лицом. — Да одевайся как следует, поскольку теперь уже долго ты не наденешь гражданского. Поживее! Теперь ты в армии!

Ларри вернулся к скамейке, на которой оставил свою одежду, и попытался одеться побыстрее, но без особого успеха, поскольку, одеваясь, ощутил странное чувство полного смятения. Когда его группа собралась снова, он заметил, что отсутствуют несколько человек: совсем молодой парнишка, игравший на аккордеоне, и угрюмый малый с отвисшими губами, не говоривший по-английски. Да, этих двоих не было, когда все маршировали по направлению к зданию квартирмейстера, где они выстроились у стойки и получили разные предметы одежды: хлопчатобумажные носки, длинные трусы, нижние майки с рукавами, бриджи, рубашки цвета хаки, блузу, шляпу, ленту на шляпу из голубого шнура, тканый ремень, хлопчатобумажную ткань, синие казарменные мешки и три пары башмаков, одна из которых была подбита гвоздями. Как только они вернулись в свои палатки, им приказали переодеться.