Аут

Он кашлянул и сказал:

— Ну вот… Надо ехать.

Было бы совершенно естественным, если бы он испытывал чувство исполненного долга, волнение, охватывающее героев романов, когда они одним росчерком пера подводят черту двадцатилетнему союзу. Но нет, ничего подобного он не ощущал. Мортимер О’Бройн был спокоен, как если бы сегодня вечером он возвратился домой к ужину. Мысль, что у них нет детей, неожиданно наполнила его необыкновенной легкостью; они ничего не создали, он ничего не разрушает. Оставляя ее, он оставляет и частицу самого себя, покрытый пылью отрезок своей жизни, воспоминание о которой удручало его: слишком долго он не мог решиться на этот окончательный шаг. Пройдет менее сорока восьми часов, и он, вместе с другой, будет далеко отсюда: в мире грез, о существовании которого не догадается ни один человек в мире. Он, Мортимер О’Бройн, станет самым богатым человеком на земле, таким богатым, каких еще никогда не было; настолько богатым, что этого не сможет представить себе самый изощренный человеческий мозг.

С чемоданом в руке он стоял уже почти у самой двери, когда она окликнула его.

— Морти, попроси Маргарет принести мне стакан холодной воды и мои таблетки.

Он согласно кивнул головой, подумав, что последнее слово, услышанное от нее, было «таблетки». Закрывая за собой дверь, он улыбнулся: она никогда больше не увидит его.

Маленький самолет делал третий заход… Он снова спикировал над главной артерией Чиавены, пролетел вдоль нее и резко взмыл вверх, едва не задев колокольню церкви. Стоя с поднятыми к небу лицами, жители небольшого городка с интересом смотрели, как сверху, чем-то похожие на опавшие листья, медленно опускались разноцветные листочки бумаги.

Был полдень. Ярмарка собиралась раз в неделю, и вся главная улица городка была заполнена народом. Легкий бриз, дувший в этот апрельский четверг с расположенного рядом озера Коме, с определенной точностью позволял угадывать гибкие тела молодых девушек, успевших достать из нафталина свои легкие платья.

Двое мальчишек подобрали с земли упавшие бумажные листики, которые вначале они приняли за рекламные листовки, и с недоумением осмотрели их со всех сторон. Молча поглядели друг на друга, не смея поверить…

Двенадцатилетний мальчишка, сын булочника, первым сделал вывод, что то, что он держит в руках, есть именно «то». Переполненный эмоциями, он со всех ног бросился к родительской пекарне, крепко прижимая к груди ворох банковских билетов, упавших с неба, и крича не своим голосом родителям, которые вышли на улицу, привлеченные шумом низко пролетевшего самолета:

— Деньги! Папа! Мама! Быстрее сюда! Идет дождь из денег!

И тут даже скептики, с ухмылкой смотревшие на падавшие с неба бумажки, ощутили невероятное возбуждение. Все бросились между машинами, в беспорядке припаркованными на улице. Согнувшись вдвое, они подбирали купюры, и воздух наполнился криками, плачем, подбадриванием и угрозами. На несколько секунд все потонуло в грохоте возвратившегося самолета. Старухи бормотали: «Чудо! Чудо!» Кое-где право на обладание «небесными деньгами» стали выяснять с помощью кулаков. Дети бросились к деревьям доставать банковские билеты, застрявшие между ветками. Это были красивые, нежно-сиреневого цвета, настоящие банковские билеты Швейцарского национального банка достоинством от десяти до пятидесяти франков.

Лихорадка охватила всех, драки уже шли по всей улице.

Рената выровняла самолет и рассмеялась: сверху зрелище напоминало сошедший с ума курятник, обитатели которого с невероятной быстротой клевали воображаемые зерна.

— Ну и дрянь же ты! — крикнул во всю силу своих легких Курт, стараясь перекрыть шум двигателя и вой ветра.

Рената резким движением задвинула плексигласовый колпак над кабиной, и самолет взмыл вверх. Она бросила на Курта незаметный взгляд.

— Зачем дразнил меня? — сказала она.

Они летели над небольшой зеленеющей долиной с разбросанными по ней темно-зелеными пятнами елей.

— Держись крепче! Пикирую! — крикнула Рената.

— Рената! — завопил Курт, чувствуя, как по спине побежали противные струйки холодного пота.

Самолет камнем полетел вниз, прямо на стадо коров, которых Рената избрала своей целью. Едва не прокатившись по их спинам, самолет унесся в долину, преследуемый двумя огромными собаками.

Весь маневр занял не более секунды, но Курт успел заметить, как пастух потряс кулаком им вслед.

— Что ты пытаешься мне доказать? — спросил он, стараясь говорить спокойным тоном.

— Что ты во всем не прав! Ты видел, как они бросились за мелочью, которую я им выбросила? Даже начали драться! Ты утверждал, что никто не сдвинется с места! Что это унизительно! Что это оскорбление чувств простого народа! Кто оказался прав?..

Курт заерзал в кресле и сделал вид, что ничего не слышал. Его подташнивало. Он сожалел, что спровоцировал ее на этот эксцентричный полет, превративший в ее руках пассажирский самолет в кошмарный реактивный истребитель. Курт никогда не забудет тот день, когда пригласил ее на день рождения своего коллеги. Сидя рядом с ним за столом, она шепнула ему: «Мой сосед — зануда. Спорим, что я опрокину на него свою тарелку со спагетти?» То ли по рассеянности, то ли по неосторожности он произнес: «Спорим», — и по безукоризненному костюму его товарища по работе потек томатный соус…

— Ты не ответил мне!

В отместку за его молчание она тут же сделала «свечу», послав самолет вверх перпендикулярно земле. У Курта перехватило дыхание. Затем он «насладился» очередным пике, когда небо и земля поменялись местами. Падая вниз головой, он услышал:

— Ну так что? Ты все еще утверждаешь, что деньги — дерьмо и люди не встанут на четвереньки, чтобы поднять их?

Он стиснул зубы, из последних сил контролируя свои эмоции… Если эта сумасшедшая не разобьет самолет в ближайшие секунды, у него есть микроскопический шанс добраться живым до места, откуда они отправились в это безрассудное путешествие, — в Цюрих. Именно там через три дня, а точнее 26 апреля, состоится их бракосочетание.

Заза Финней искренне удивлялась, что до сих пор ни один продюсер не остановил ее на улице и не предложил сниматься в главных ролях, настолько неотразимой она себя считала. Ни одно пятнышко, ни одна морщинка не портили гладкую, натянутую кожу ее лица, озаренного темно-синими глазами, которые, по ее мнению, были таинственными и необыкновенными. Стоя обнаженной перед зеркалом, она принимала различные позы, любуясь своим телом со спины, в фас и профиль. Она не могла оторвать взгляд от совершенной линии перехода тонкой талии в полные бедра, от шелковистой мягкости золотистой от загара кожи, от изящных тонких лодыжек и волнующих выпуклостей ягодиц. Слезы навернулись у нее на глазах от собственной красоты. Она в очередной раз спросила себя, правильно ли поступает, решив связать свою жизнь с этим плюгавеньким мужичком, который, — черт знает, как у него это получается! — как по волшебству, превращает в золото все, за что берется рукой и куда ступает его нога… Странный случай свел ее с ним шесть месяцев назад.

К страсти, которую она испытывала к собственному телу, добавлялось невероятное тщеславие актрисы. Она была уверена, что стоит ей только появиться на экране или сцене, как тут же многообразием мимики, силой своих чувств она заставит зрителей рыдать или смеяться.

Надо было с чего-то начинать. Она стала фотомоделью. Ее снимки украшали коробки с концентратом спаржевого супа. Переспав с ней, фотограф уговорил ее сфотографироваться в более интимных позах, поклявшись, что дальше его личного архива негативы не уйдут. Она чуть не лопнула от гордости, когда три месяца спустя увидела себя в одном сомнительного характера журнале, сообразив тем не менее, что из этого можно извлечь определенную выгоду, если притвориться оскорбленной и униженной. Из предательства фотографа можно сделать небольшой скандал, который, при удачном стечении обстоятельств, перерастет в настоящий и вызовет нужную реакцию в прессе. У одной из своих подруг она узнала фамилию лучшего адвоката в городе, решив предать максимальной огласке это «злоупотребление» доверием.