Счастье Феридэ

Часто, просыпаясь среди ночи, я не могу заснуть до утра. Обливаясь холодным потом, я думаю о своей горькой судьбе. Мне кажется, что Аллах отвернулся от меня.

Аладжакая, 10 июля

Вчера похоронили одного малыша. Он долго болел и кашлял кровью. Старый доктор, приехавший из города, поставил диагноз — чахотка. Бедный ребенок! Он метался по кровати и в бреду звал маму…

Если бы у меня спросили: «Какое твое самое заветное желание?» — то я ответила бы: «Чтобы все дети на земле никогда не расставались со своими родителями…». Но война поломала много человеческих душ…

Аладжакая, 14 июля

Несколько дней не бралась за свой дневник. Никогда не думала, что буду так уставать. Недавно трое ребят из приюта объелись зелеными персиками. У них страшно разболелись животы и поднялась температура. Сначала мы подумали, что это холера, поэтому поселили остальных деток в другую комнату, а сами бросились мыть окна, двери — все, что могло распространять заразу. Доктор только посмеялся над нами:

— Лучше смотрите за своими воспитанниками, а то в соседней усадьбе фрукты не успеют дозреть.

Няня и онбаши уже совсем прижились в Аладжакая. Они даже рады, что наше поместье находится вдали от остальных селений.

— Вы не скучаете, няня? — волновалась я.

— Нет. В Кушадасы мне надоели эти сплетницы, а здесь я хоть при деле.

Старушка с тревогой оглядела меня.

— Феридэ, доченька, ты очень похудела в последнее время… Да брось ты сохнуть по своему Кямрану! Аллах захочет — найдется.

Я понимала, что старая женщина не хочет отпускать меня в Болгарию, тем более одну. Она много раз принималась плакать, как только разговор заходил об этом.

— На кого вы меня покидаете? Я же могу умереть, а ты и не узнаешь…

Няня шмыгала носом и уже более сурово продолжала:

— Что это за человек такой — Кямран, если так присушил мою птичку…

Затем она попросила фото мужа. И хотя я столько раз показывала старушке снимок, няня, водрузив на нос очки, внимательно разглядывала фотографию.

— Чего у него не отнять, так это красоты, — делилась няня своим мнением. — Но умишком явно не удался.

Сегодня, едва сдерживая улыбку, я спросила:

— Это почему же?

— На его месте я не оставляла бы молодую красивую жену даже на один день. А то уехал и пропал, — проворчала няня.

— Я обязательно познакомлю тебя с Кямраном. Вот увидишь, он тебе понравится.

С сомнением старушка покачала головой:

— Не думаю… Хотя главное, чтобы тебе нравился, а ты, я вижу, от него без ума.

Няня могла часами разговаривать на эту тему. Она часто рассказывала и про онбаши. Как с ним познакомилась, уже будучи замужем. Когда мне бывало грустно, я подсаживалась к старушке близко-близко и, прижавшись к ней, просила:

— Няня, может, что-нибудь вспомните о молодости?

Иногда старушка отмахивалась.

— Некогда, — отрезала она строгим голосом и шла работать на кухню.

Но чаще всего няня соглашалась, и тогда весь приют подключался к нашей беседе. Мне всегда казалось, что во времена наших бабушек нравы были другие. Строже, что ли… Однако, слушая няню, я еще раз убеждалась, что молодость всегда одинакова. Они тоже влюблялись и целовались под луной, так же наперекор всем убегали и женились втайне от родителей.

— Но молодые женщины никогда не отправлялись в длительное путешествие одни. — Произнося эти слова, няня всегда смотрела на меня.

Как я люблю всех жителей нашей усадьбы! Их забота и ласка помогут пережить мне это долгое путешествие. Почему я не еду? Зачем оттягиваю? Мне все кажется, что Кямран вот-вот, распахнув калитку, войдет в сад и я брошусь к нему на шею.

Все корабли в Болгарию отходят из Стамбула. Завтра поеду, решено. Хочется зайти к тетушке Бесимэ, но очень боюсь, что буду там незваным гостем… Недждет, наверное, здорово подрос…

Мысли путаются, в груди какой-то неприятный осадок. Самой себе можно признаться — я боюсь. Боюсь чужой страны, чужого языка, нехватки денег. Даже не к кому будет обратиться за помощью. Вчера ездила в Измир, даже решилась зайти к Джемилю. Постучавшись в знакомую дверь, узнала, что хозяин уехал. Несколько дней назад похоронили Ферхундэ. Как жаль, что мне ничего не сообщили. Джемиль уехал в Европу. Тоска…

Аладжакая — Стамбул, июль

С самого утра я начала собираться в Стамбул. Няня посоветовала мне взять с собой столько вещей, что они с трудом вмещались в сумку.

— Все пригодятся, — категорично заявила она. Чтобы не обижать старушку, я согласилась, но потом в своей комнате выложила большую часть.

Меня провожал весь приют. Особенно жалко было оставлять маленького Ихсана. Я гладила малыша по золотым волосикам, целовала его румяные щечки, и мне казалось, что это Недждет. Завтра я буду в Стамбуле, в городе, где он живет.

До Кушадасы меня отвез онбаши. Всю дорогу старик был на удивление молчалив. Только когда мы въехали в город, онбаши попросил:

— Феридэ-ханым, давайте навестим нашу усадьбу…

— Но она уже не наша, — с горечью ответила я.

— Да, конечно, но хочется посмотреть, как там обстоят дела, — заупрямился старик.

Понимая, что у онбаши свое отношение к дому, где он прожил столько лет, я согласно кивнула:

— Ладно, только проедем мимо и все.

Свернув на улицу, где раньше стоял дом Хайруллах-бея, мы направились в сторону сгоревшего поместья. Как же мы удивились, увидев, что наш участок остался в таком же состоянии.

По всей видимости, здесь никто не вел никаких восстановительных работ.

— Удивительно, онбаши, — заметила я, — мои покупатели так торопились, что мне казалось, им срочно нужна земля.

Старик приостановил повозку.

— Это очень странно… Я сказал бы — даже подозрительно.

Вид обугленной земли так разволновал меня, что сердце вдруг стало биться быстро-быстро. Мельком взглянув на старика, я заметила его побелевшее лицо.

— Что же это делается? — В голосе онбаши чувствовались слезы. — Хорошо, что Хайруллах-бей умер и не увидел этого позора.

— Поезжай быстрее, а то я расплачусь.

Старик изо всей силы стегнул лошадь кнутом, как бы вымещая на бедном животном всю горечь и разочарования…

Стамбул, июль

От Измира до Стамбула я добралась незаметно. Дорога прошла так быстро, что не успела я и глазом моргнуть, как наш корабль подплывал к белоснежной Галатской пристани.

Такой знакомый и родной город. И одновременно такой чужой. С этой пристани мы провожали Кямрана, здесь же я встретилась с Ихсаном. Вдруг мне показалось, что в толпе мелькнуло знакомое лицо майора. «Аллах всемогущий, — подумала я, — быстрее бы ступить на твердую землю…»

Стараясь не упустить из виду Ихсана, я первой спустилась по трапу и бросилась к нему.

— Ихсан-бей! — изо всех сил закричала я.

Мужчина обернулся и расцвел в улыбке.

— Феридэ-ханым?!

Мы стояли друг напротив друга, не обращая внимания на людей, снующих рядом. Глаза его искрились от счастья.

— Феридэ, неужели это вы? — повторял мужчина с неподдельным волнением в голосе.

— Я так рада видеть вас, — вырвалось из моей груди.

Наконец Ихсан огляделся и, взяв меня за руку, предложил:

— Давайте отойдем в сторону и поговорим.

Я послушно последовала за офицером.

— Вы не будете возражать против того, чтобы посидеть на нашей скамейке?

— Что вы, конечно, нет…

Удобно устроившись под тенью деревьев, мы не могли оторвать глаз друг от друга. За эти два месяца Ихсан мало изменился. Его точеные черты лица стали еще изящнее. Майор немного загорел. Сам Аллах послал мне Ихсана в ту минуту, когда я совсем отчаялась.

— Что у вас нового? — поинтересовался офицер.

Думая, с чего начать, я молчала. За последнее время у меня было столько разных новостей…