Мадам Казанова

Кроме этого невинного обмена знаками расположения, между нами ничего не было. Вместе с остальными членами семьи мы садились в гостиной, и пока я вышивала свое приданое — я возненавидела эти бесконечные каемочки на простынях, наволочках и полотенцах, — Карло рассуждал о политике, подкрепляя свои мысли выразительными жестами.

От него я узнала, что генерал Паоли достиг соглашения с Англией и возле побережья Корсики уже курсируют английские военные корабли. Теперь генерал ожидал лишь наиболее благоприятного момента, чтобы окончательно разорвать отношения с Францией, избегая при этом крупного кровопролития, и присоединиться к Англии. Я спросила:

— Почему же тогда генерал посылает свои войска воевать за Францию, если он хочет заключить договор с Англией? Почему мы готовимся к военной кампании против Сардинии?

Карло нетерпеливо махнул рукой.

— Эта кампания есть не что иное, как отвлекающий маневр. Генерал Паоли отдал секретный приказ командующему карательной экспедиции Колонне Чезари сделать так, чтобы его войска не добились никакого военного успеха.

От меня не укрылось злорадство в его голосе. Карло, несомненно, знал, что Наполеон отправился вместе с этой экспедицией, и теперь предвкушал ожидающий того провал. Я склонила голову над своим шитьем. С такой же неприязнью Наполеон рассказывал мне недавно о том, что Карло был объявлен во Франции государственным преступником, что он, возможно, был арестован и приговорен к смерти. Эти двое ненавидели друг друга, и я находилась как раз посередине этой ненависти. Я мечтала остаться с одним из них, но не хотела причинить боль другому или лишиться дружбы кого-либо из них.

Карло и в самом деле снова стал мне другом — другом надежным, честным, порядочным. А что можно было сказать о Наполеоне? Стоило мне только подумать о нем, и у меня начинало колотиться сердце, а все тело слабело от желания. Я оказалась в ситуации, из которой не было выхода. Мне не по душе была роль обманщицы, которую приходилось играть, и я все время ломала голову над тем, как выйти из сложившегося положения.

Однажды Карло пришел в обычное для себя время не один, а вместе с неким г-ном Риго, которого представил нам как товарища со времен своего студенчества в Пизе. Высокий и плотный, с розовым веснушчатым лицом и копной рыжевато-белокурых волос, из-под которой весело посматривали его светло-голубые глаза, этот бывший студент произвел на меня необычное впечатление. Разговаривал он на ломаном французском и с каким-то непонятным акцентом. Если этот г-н Риго француз, то я уж точно могла бы выдавать себя за китайского императора.

Впрочем, кем бы г-н Риго ни был, он сразу же понравился мне. Дело в том, что от этого человека исходило какое-то спокойствие, его веселое, бодрое настроение немедленно передавалось окружающим. В том, как он перевирал и коверкал французские слова, выражая свои мысли, присутствовало столько остроумия, что я невольно от души смеялась — и часто вместе с ним.

Г-н Риго побывал у нас раз, другой, а затем стал приходить каждый день; считалось, что он выступает в роли товарища жениха, однако в нашем доме его встречали даже с большей радостью и теплотой, чем Карло. Это объяснялось тем, что он умел находить общий язык со всеми. Благодаря ему бесконечный поток болтовни моей матери приобрел более приемлемую форму, а Ваннина — с помощью умело отмеренной дозы комплиментов — буквально хорошела на глазах в его присутствии. Винчентелло он сумел передать ощущение мужской силы и мужского авторитета, тогда как Антонио с его помощью стал чувствовать себя умнее и значительнее.

Со мной г-н Риго разговаривал очень мало, но я нередко ощущала на себе его взгляд, когда он шутил или беседовал с другими. При этом он внимательно следил за мной, а я — за ним. Его мальчишеское поведение и цвет лица скрывали возраст, однако, если получше приглядеться, можно было заметить небольшие складки вокруг глаз и рта — такие морщины появляются у мужчин лишь с годами, их оставляет накопленный жизненный опыт. Ему было, наверное, около сорока, и, значит, Карло говорил неправду, уверяя, что они вместе учились в университете. Когда я однажды прямо заявила Карло об этом обмане с его стороны, он долго пытался уклониться от объяснений и наконец, не выдержав моей настойчивости, сказал:

— Это строго секретная информация, Феличина. Но я доверяю тебе. Риго — не настоящее имя. Его зовут Джеймс Уилберфорт, и он был направлен сюда из Лондона для переговоров с генералом Паоли. Теперь ему надо получить представление о наших вооруженных силах, фортификационных сооружениях и гаванях; таким образом, он участвует в подготовке решений британского правительства.

Итак, мне стала известна государственная тайна. Что бы обо всем этом сказал Наполеон? Впрочем, я не собиралась ничего ему говорить, так как не хотела предавать Карло или ставить под удар Уилберфорта. Я посмотрела Карло прямо в глаза.

— Ты тоже можешь доверять мне. Никто ничего не узнает от меня. И скажи г-ну Риго, что, хотя мне известно его настоящее имя, он может быть уверен — я сохраню его incognito. Ведь твои друзья — это мои друзья.

На следующий день г-н Риго пришел к нам один, причем в неурочный час. У матери в это время был послеобеденный отдых, Ваннина отправилась на прогулку, а Антонио проверял работу своих виноторговцев. Мы с Лючией остались вдвоем. Я примеряла новое платье из голубой материи, обсуждая с Лючией, какой глубины следует делать вырез.

— Прошу простить мне мое вторжение, — послышался вдруг голос г-на Риго, остановившегося на пороге комнаты. — Но Карло прислал меня сюда с сообщением для вас.

Я тотчас же поняла, что цель его прихода состояла совсем не в этом. Теперь, когда я узнала его секрет, он пришел для того, чтобы поговорить со мной наедине.

— Ты можешь оставить нас, Лючия, — сказала я. Когда Лючия принялась было ворчать, что так не положено делать, я сердито топнула ногой, и она, обидевшись, ушла на кухню. — Итак, месье Риго, что вы хотели сказать мне? — спросила я, осторожно присаживаясь на кресло в своем платье, сметанном на живую нитку.

Он закрыл за собой дверь и продолжал стоять, не сводя с меня глаз.

— Вы и в самом деле необыкновенная девушка, — сказал он. — Теперь я понимаю, почему Карло доверился вам. С вами можно разговаривать, как с мужчиной, и в вас можно влюбиться, как ни в одну другую женщину.

Я откинулась на спинку кресла. Лючия была права — эта беседа действительно выходила за рамки приличий, хотя и позволяла отвлечься от повседневности.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, месье Риго.

— Забудьте про месье Риго. Ведь мы одни. Меня зовут Джеймс. — Сейчас, когда он подошел вплотную и положил руки на подлокотники моего кресла, я оказалась его пленницей. — Я уже достаточно опытный человек и мог бы быть вашим отцом. Я даже не предполагал, что смогу встретить в этой корсиканской глуши такую девушку, как вы. Вы слишком хороши, чтобы прозябать здесь. Нет, ваше место там — в высшем свете.

А ведь именно это говорил и Наполеон, хотя и в несколько иных выражениях. Мне вдруг припомнилась моя прежняя мечта о Париже, о роскошной жизни и шелковых нарядах. Я ответила Джеймсу улыбкой.

— Мне льстит то, что вы так думаете, но здесь я родилась и здесь мне суждено жить. И еще я обручена с Карло, так что высшему свету придется обойтись без меня.

— А вот в этом я не уверен. — Уилберфорт покачал головой. — Не сердитесь, Феличина, но, по-моему, вы не любите Карло. Я не могу себе представить, что всю оставшуюся жизнь вы будете играть здесь, на Корсике, роль обычной хозяйки дома.

Я приняла холодный вид, но Уилберфорт лишь рассмеялся.

— Не надо изображать возмущенную леди. Вы сами знаете, что я прав. — Он снял руки с подлокотников моего кресла и уселся в другое кресло, напротив. — Как говорят в Англии, буду вести с вами честную игру. Я — женатый человек, однако это обстоятельство никогда не смущало меня. И сейчас оно не помешает мне признаться, что я влюблен в вас. Я всегда буду к вашим услугам в любом угодном вам качестве — как друг, любовник или свидетель на вашей свадьбе. Все зависит от вас.