Кармелита. Наследники: лёд и пламя (СИ)

В общем, «тучи» сгущались вокруг карточного домика, воссозданного в мельчайших деталях с надеждой на светлое будущее, а судьба редко дает второй шанс тем, кто пренебрег её подарками в определенное время... хотя, кто ж знает, что у неё на уме?

Времяпрепровождение на конюшне и в одиночестве для Николая – обычное дело. Парня не покидали сомнения, и мучила совесть, хотя вроде бы на первый взгляд, ничего ещё не произошло, но душа ныла, словно перед грозой (грозу тоже можно воспринимать с разных точек зрения: во-первых, она очищает, наполняет силой, уверенностью, во-вторых, испытывает на прочность, в-третьих, заставляет прислушаться к внутреннему голосу; в противовес сказанному можно привести следующие аргументы: гроза – кара и опасность, она как черта, переступив за которую человек может не вернуться обратно, говорят, что молния – это предупреждение, а раскаты грома – вопли грешников).

Взгляд упал на стоявшую в углу гитару, оставленную ещё Бейбутом, с фамильным автографом и эпитафией: (хоть на вещах её оставлять и несвойственно, так как сочиняется она для того, чтобы высечь слова на надгробии) «Играй, пока живешь, но не живи играя, когда-нибудь ты все поймешь и струны эти разорвешь от боли задыхаясь...» Прочитав эти строки, Коля как никогда пожалел, что не умеет играть на гитаре. Да-да! В детстве, навернувшись с лошади, он сломал 10 пальцев на руках, с тех пор врачи запретили ему выполнять кропотливую работу и играть на струнных музыкальных инструментах! Этим и объясняется его безобразный почерк, поэтому при подписании особо важных документов присутствовал кто-то из родителей, чтобы помочь поставить закорючку.

Кстати, о закорючках: пора было подписать залог на имущество, однако ни мать, ни отец для этой задумки не годились, не хотелось их волновать раньше времени. Тогда кто?

СОЧИ.

Погрузившись в приятную ностальгию, Ждановы не заметили, как начало смеркаться. Дни стали такими короткими, что пролетали мимо как минуты.

- Что-то слишком ранние сумерки для осени, значит, зима будет долгой и холодной, – задумчиво произнес Стас, откупорил бутылку коньяка, плеснул глоток в стакан, выпил, закурил. – Не люблю осень.

- Лета словно и не было. Я помню прошлую зиму так, будто она была вчера, а на носу уже следующий год. – Дина грустно вздохнула и опустила глаза.

- Динуль, мне кажется, или ты чем-то расстроена? – нежно погладил её по щеке.

- Тебе кажется. Ладно, пойду, пожалуй, ужином займусь, а ты продолжай работать! – поцеловала мужа и вышла из гостиной.

На самом же деле поводы для беспокойства были: после того, как Стас пытался покончить с собой, у неё появились какие-то странные мысли, обострилось ощущение опасности, непонятно откуда, но появились некие сверхъестественные способности. В принципе, никакого дискомфорта не было, можно даже сказать, что была польза, до тех пор, пока Дина не стала придавать своим эмоциям слишком большого значения: её тревожность, чрезмерная боязливость, подозрительность и нервозность стали причинять неудобство окружающим. Пару раз случались семейные склоки, и больше всего это настораживало Даниила. Он терпеливо ждал, что этот период пройдет сам собой, но видя, что мать пытается контролировать каждый его шаг, принялся изо всех сил избегать визитов домой. Правда, приняв такое решение, слегка не рассчитал свои силы: воспитанный дома, под постоянной опекой, в любви и безграничной ласке, заскучал, едва пробыл несколько дней вне родного гнезда...

Только открыв дверь, Даня учуял запах жареной курицы, он мигом снял обувь, бросил измятую и порванную рубашку в корзину для белья, вымыл лицо и руки, затем помчался на кухню разведать, что на ужин.

- Мамуля! Что у нас сегодня, курочка? Кстати, ты шикарно выглядишь!

- Подлиза! Совсем с ума сошел: дома не появляешься, отец уж забыл, какой ты! Он в гостиной, сходи, поздоровайся и оденься, а я пока салатик покрошу!

- Хорошо. Сейчас ещё Кекс подойдет.

- А мы все ждем, когда ты, наконец, девушку домой приведешь, а не Кекса, хотя мы его всегда рады видеть! – Дина сняла фартук и достала тарелки.

Ма-а-а-м! Ну чего вы с папой заладили “девушку – девушку”, я не стану водить домой, кого попало! Вот как только встречу ту, единственную и неповторимую, богиню, и спортсменку, и комсомолку, то обязательно вас познакомлю! – широко и лукаво улыбнулся.

- Да мы быстрее состаримся окончательно, чем ты остепенишься. Виолетта твоя опять названивала, просила, чтоб ты с ней связался!

- Мы расстались, если ещё раз брякнет, скажи, что я умер! – блондин скорчил гримасу и вдруг невольно вспомнил о Кире, полез в карман, вынул носовой платок, на нем было большущее пятно крови в виде сердечка (бывает же такое).

- А откуда ссадины на лице, Даниил, ты что дрался? – женщина потеребила его по растрепавшейся челке.

- Да нет! Поцарапался! – сын ласково прижался щекой к руке матери.

- Здравствуйте, Дина Олеговна! Давненько я у вас не был! – вошел Глеб.

- Глебушка! Привет! Слушай, что-то Регина меня совсем позабыла, ничего хоть не случилось? У вас все в порядке?

- Да, относительно все в порядке…– Хабаров не захотел распространяться на эту тему.

- Ну что, Кекс, ты голоден? Пойдем тогда к столу, а то болтать можно и до ночи! – Даня, весело насвистывая, взял посуду на подносе и вприпрыжку, чуть не разбив бокалы, понесся накрывать на стол.

- Глеб! Скажи, пожалуйста, а Данька сегодня ни с кем не цапался? – Дина задержала Кекса в дверях. – Ты же с ним постоянно.

- Ну-у-у-у, так особо, вроде нет... – замялся парень и проглотил слюну.

- А если подумать? Может, он тебе что-нибудь рассказывал?

- Дина Олеговна, спросите у него сами! Я не стану стучать!

- Да Боже упаси, Глеб! Я всего лишь поинтересовалась!

- Хорошо, когда есть, кому поинтересоваться, моей маме и дела нет, где я и с кем...

- Как это? Почему? Что такое говоришь! Регине нет дела до родного сына?! Неправда!

- Правда!

====== Глава 8. ======

Начал гаснуть высоко рдевший закат, в пойме реки высокая трава благоухала приятной, не резкой сладостью как сирень в цвету, трещали кузнечики, изредка плескалась какая-нибудь живность. Лёва лежал на спине, на сухом пригорке, раскинув руки, ладонями щупал илистую и податливую, словно пластилин, землю, справа, под кронами раскидистых деревьев горел костерчик, отгоняя назойливых комаров и отбрасывая причудливые тени, в старом облезлом и множество раз подгоревшем походном котелке варилась только что пойманная рыба в компании с лавровым листом и розмарином.

Ещё повыше, на плато, паслись несколько лошадей разных мастей: фризы, арабы, англичане... Выделялся среди них только один – крепкий, ломовой конь – битюг, иначе – тяжеловоз, очевидно, не слишком симпатичный по сравнению с другими. Аляповатая и огромная голова, казалось, вот-вот упадет, маленькие и завернутые вовнутрь ушки придавали ещё более нелепый вид, круп и выпирающие мускулистые бабки говорили о том, что скакуна регулярно тренировали, дабы держать в форме.

Однотонное и смирное похрапывание бродивших взад-вперед коней умиротворяло, веки смыкались, Лев считал удары своего сердца, облизывал и без того влажные губы, находясь практически в экстазе, он вдруг встрепенулся, сел, прислушался… Приближающиеся шаги, почти неуловимые, непонятные запахи свидетельствовали о чужом присутствии, чужак, судя по всему, уже бывал в этих местах – донесся напевный женский голос. Цыган медленно достал нож (на всякий случай), огляделся, скатился с пригорка, перекувырнувшись, затаился в траве, подобно хищнику, поджидающему добычу.

Лошади занервничали, фыркая, начали бить копытами. Прошло около пяти минут, шаги уже совсем рядом, правда, их перебивало шлепанье по воде – за девушкой плелся понурый жеребец. Поравнявшись с непрошеными гостями взглядом, Саппоро встал в полный рост, убрал нож, сплюнул в траву, безразличным кивком поздоровавшись, вернулся к костру, помешал уху.

- Вообще-то, это место моё! На первый раз прощаю, а так – ищи другое.