Он говорит (СИ)

— И почему же ты ушла со мной сюда? Мы ведь едва знакомы. Не страшно? — он улыбается, краем глаза смотря на её расслабленное лицо, подставленное легкому прохладному ветерку. Такая красивая при свете луны, такая спокойная и домашняя.

— А тебе? — она смотрит на него, описывая какой-то силуэт в воздухе. Мужчина тихо смеется, берет бутылку, делая глоток терпкого напитка.

— Будешь? — он протягивает ей бутылку, сверкнувшую в лунном свете. Она делает глоток, немного морщится, а потом встает, слегка пошатываясь на месте. Берет его за руку, тянет ближе к воде, но не заходит в море, начиная медленно идти по берегу, на который забегают прохладные морские волны.

Они молчат, продолжая идти вдоль берега, иногда передавая друг другу бутылку с алкоголем. Звезды продолжают светить, а ветер начинает постепенно затихать. Она поднимает голову вверх, смотрит на яркие созвездия, крепко схватив его за руку, чтобы не упасть. Смотрит на бескрайний небосвод, поражается его красоте, но продолжает молчать. А он и не торопит её, тоже молчит, изредка поднимая взгляд светло-серых, а в темноте почти стальных, глаз на небо.

— Красиво, — он сначала и не улавливает её шепота, только останавливается, когда чувствует, как она тянет его за руку. — Я раньше любила гулять ночью у моря с сестрой, ища на темном небе созвездия, — она садится на песок, подальше от воды, ложась на спину.

— А сейчас? — он следует её примеру, оставляя бутылку посередине, чтобы каждый мог дотянуться до неё. — Сейчас уже не любишь?

— Нет, — она громко вздыхает. — Одной скучно.

— А если я буду с тобой вот так гулять под звездным небом? Полюбишь вновь такие прогулки? — в его голосе слышна нотка надежды. Странной, совсем ему не свойственной.

— Полюблю, — он не видит, но слышит, как она улыбается.

Комментарий к 25. Полюблю.

Сплин — Танцуй (под неё писалось)

Улита, эта глава для тебя.

========== 26. Ты необычная. ==========

Эффи смущается под его пристальным взглядом, осматривающим её всю — от каких-то завитушек и глупых блесток на парике до высокого каблука её туфель. Смотрит оценивающе, будто она какой-то товар, а он покупатель, выбирающий кому-то, а, может, и себе, подарок. А когда она встречается с его серыми глазами, то опускает голову, крепко прижимая к себе какую-то папку.

Эффи упрямо поджимает накрашенные яркой помадой губы, когда Хеймитч равнодушно пожимает плечами на её замечание по поводу внешнего вида. Такое незначительное и робкое, оно вызвало лишь усмешку на губах Эбернети. Такую ленивую, раздражающую, но явно любимую самим Хеймитчем. Фирменную, которую он оттачивал на прошлой сопровождающей, что работала с ним до неё, Эффи.

Эффи по капле теряет свое терпение, которое, как она думала, бесконечное: Хеймитч совершенно не умеет общаться со спонсорами и людьми, занимающими высокие посты в Капитолии. Она вынуждена извиняться за его хамское поведение, покрывая этих «жирных ублюдков», как однажды выразился сам Эбернети, толстым слоем выдуманных комплиментов. Эффи вынуждена выпрашивать спонсоров дать денег для её трибутов, ведь Хеймитч совсем не умеет с ними общаться — он обязательно пошлет кого-нибудь из них куда подальше, да ещё и огреет парой крепких выражений, за которые она, Эффи, вынужденна будет просить прощения.

Эффи злится, когда Эбернети заявляется в их пентхаус с какой-то девицей, слишком ярко накрашенной. Эффи злится, когда Хеймитч ещё в гостиной при ней забирается руками под короткий, чересчур короткий, подол платья этой самой молодой дивы, а та противно хихикает, раздражая Эффи своим писклявым голоском. Она злится, когда слышит громкие и фальшивые, она уверена в этом, стоны это «певички», которые, кажется, слышны во всём Тренировочном Центре.

Эффи удивляется, когда Эбернети заходит в её комнату. Она удивляется ещё больше, когда не улавливает от него перегара, который постоянно с ним, Хеймитчем, как «верный друг и боевой товарищ». Она удивляется, когда он присаживается на краешек её постели, а потом извиняется: за обидные слова, сказанные когда-то в порыве злости; за хамское поведение, не позволяющее им найти какого-нибудь спонсора; за те ночи, когда она вынуждена была терпеть все те крики и стоны от его девушек на одну ночь.

Эффи краснеет, смущенно опуская взгляд, когда Хеймитч, взяв её за руку, тихо говорит:

— Ты необычная.

========== 27. Я знаю. ==========

Он достает очередную бутылку ликера, с громким звуком открывая её. Так, чтобы Эффи на том конце телефона слышала это. Хеймитч, возможно, делает это специально, ведь знает какая последует реакция. И он не ошибается в своих предположениях, вслушиваясь в её раздраженный голос.

— Ты опять пьешь? — её протяжный вздох вызывает ухмылку на губах Эбернети. Он делает большой глоток, продолжая держать трубку у уха. — Ты ведь обещал, что больше не будешь.

— Я знаю, — откидывается на спинку стула, поднимая голову вверх, медленно скользит взглядом по потолку. Тринкет сейчас сидит на диване в своей новой квартире, закинув ногу на ногу, устало сжимает большим и указательным пальцами переносицу. Он в этом уверен. Он знает её слишком хорошо, чтобы ошибаться. А ещё он знает, почему она звонит ему в час ночи. Знает, но хочет это услышать от неё.

Хеймитч со звоном ставит бутылку на стол, подается вперед, вслушиваясь в тишину. Сбросила? Нет, она ещё тут, только молчит. Собирается, видимо, с силами.

— У меня новая квартира, — голос её тихий и неуверенный. Эбернети придирчиво осматривает столовые приборы, лежащие на тёмной деревянной поверхности, немного поражаясь её трусости.

— Я знаю, — он действительно знает. Капитолийцем, дома которых оказались почти стерты с лица города в ходе боевых действий, предоставили новые жилища. Плутарх сам ему об этом говорил, когда Хеймитч последний раз был в Капитолии. Хвастался, что это его план. Говорил, что все жители благодарны ему. Как же. Хеймитч знает как минимум одну не особо довольную даму, которая сама жаловалась ему на всё это. И сейчас эта дама молчит, только громко дышит прямо в телефонную трубку. Она, возможно, специально это делает. Ему в отместку.

— Плутарх нашел мне новую работу. Там платят больше, — в голосе радость и даже гордость. Хеймитч знает и об этом, ведь именно он просил Плутарха, чтобы тот помог Эффи. И Плутарх не соврал, отчитавшись перед Эбернети уже через неделю, как тот покинул Капитолий. Хеймитч даже знает, сколько ей платят, сколько часов она работает, где именно она работает. Плутарх рассказал ему всё, вплоть до имен всех тех, с кем Тринкет работает.

— Я знаю, — обхватывает горлышко бутылки и делает два глотка, немного морщась. Хеймитч удивлен, что его собеседница не спрашивает, откуда он это знает. Догадывается, скорее всего, что он поддерживает связь с Плутархом. Каждую неделю, в воскресенье, Хевенсби звонит ему ровно в десять вечера, начиная рассказывать. А Хеймитч слушает, изредка только что-то спрашивает, уточняет.

— Я встретила одного парня, — голос Тринкет начинает дрожать, выдавая её страх с головой. В серых глазах Эбернети вспыхивает огонек. Неужели они подошли к финишной прямой всего разговора?

— Я знаю, — Хеймитч думает, что сегодня ему не придется говорить ничего, кроме простого «я знаю». Он даже немного рад этому: не придется сильно напрягаться, чтобы придумывать какие-то сложные ответы, над которыми некоторые раздумывают ещё минут десять, тупо пялясь в одну точку.

— Он сделал мне предложение.

— Я знаю, — Эбернети отставляет от себя бутылку, представляя удивленное лицо Тринкет. Он не говорит, что Плутарх как-то «случайно» проронил эту фразу в очередной вечер очередного воскресенья. Он сказал это нарочито медленно, ленивым голосом, будто это какая-то повседневная новость. Хеймитч удивился, конечно, но не стал заострять на этом внимание.

— И я отказалась, — голос его собеседницы понижается до шепота, а Хеймитчу становится её немного жаль.

— Я…

— Из-за тебя, — она выпаливает это быстро, будто боится своих слов. Хеймитч улыбается, откидываясь на спинку стула. Он, наконец, услышал это. Не зря, оказывается, ждал почти семь месяцев.