Моя семья, мой друг, мой брат (СИ)

***

– Машке ничего не говори. Я сам ей скажу.

– Хорошо, Саш.

– А этот молодой… Лёня, да? Ты с ним?..

– Нет. Между нами ничего нет. Просто случайно столкнулись. Он работал на кафедре.

– Но он тоже гей?

– Не знаю. Сейчас – не знаю.

– Но между вами что-то всё-таки было, да?

– Один раз. Ещё до нашего с тобой знакомства.

– Ясно. Глеб, езжай домой. Анюта тебя ждёт. И позвони, когда доберёшься.

– Хорошо, Саша.

В палату к Маше Глеб не стал заходить. Дождался, пока Саша осторожно затворит за собой дверь, пошарил в карманах, выискивая номерок из больничного гардероба. А потом упрямо вздёрнул подбородок и решительно вышел из родильного отделения. Только свернул не в сторону выхода, а начал подниматься по лестнице – наверх, в отделение терапии, откуда час назад спустился Саша.

***

Игорь явно кого-то ждал, потому что вскинулся навстречу Глебу с уже какой-то начатой фразой, но будто подавился так и не прозвучавшими внятно словами. Глеб смотрел на человека, когда-то так много значившего для него, и не узнавал.

Нет, Игорь не растолстел, как многие знакомые Глеба после женитьбы, остался таким же худощавым и гибким. И строгая, почти классическая красота его лица никуда не делась. Но глаза Игоря показались Глебу тусклыми, как пластмассовые пуговицы. Что-то ушло из этих глаз, какая-то солнечная искорка, что ли. А ещё у Находкина изменился голос. Тоже потускнел.

– Надо же… Что, уже доложили, что я про тебя спрашивал?

– Привет, Игорь. Как ты себя чувствуешь?

– Вот только не надо изображать доброго самаритянина, Глеб. Как может себя чувствовать человек в больнице, по-твоему? Плохо, конечно. А ты пришёл полюбоваться, какой я стал развалиной?

– Не прибедняйся, – Глеб поискал глазами, куда можно присесть, и выдвинул стул из-за стола. – Для развалины ты очень неплохо выглядишь.

– А ты вообще цветёшь и пахнешь, как посмотрю. И новым любовником обзавёлся, да? А ты в курсе, что он женат?

– Игорь, скажи мне, пожалуйста, какое твоё дело, как я выгляжу и с кем сплю? Тебя-то это должно волновать меньше всех, или я неправ?

– Меня волнует твоя репутация! Ты же крупный учёный, ты у всех на виду! Подумай, как это воспримут твои коллеги! Мало того, что гей, так ещё и семью разрушаешь!

– Не твою же. Почему тебя это так задевает?

Игорь наверняка ждал, что Поддубный начнёт оправдываться. Начнёт что-то объяснять, выкручиваться, просить, чтобы он хранил всё в тайне. Но Глеб просто смотрел на него и ждал ответа. Спокойный, собранный, без малейшего намёка на то, что его как-то задевают полные едкой горечи слова Игоря.

– Я просто хочу уберечь ещё одного идиота от непоправимой ошибки.

– Вот как? По-твоему, если человек связывается со мной, он совершает ошибку?

– Да! – Игорь больше не подбирал слов. – Ты чудовище, Глеб! Ты заставляешь всех, буквально всех влюбляться в тебя! Тебя забыть невозможно! Я до сих пор… до сих пор, всё, всё, что я делаю – с оглядкой на тебя! Я статьи пишу так, как нравится тебе! Одеваюсь так, как тебе нравится! Даже стригусь так же!

– И что, в чём моя вина, Игорь? Я не лезу в твою жизнь. Ты сказал – всё закончилось. Я это принял. В чём ты сейчас пытаешься меня обвинить? В том, что до сих пор не можешь меня забыть? Думаешь, если сделаешь мне сейчас больно, у тебя это получится?

– Да! Ты не имеешь никакого права так жить! Так улыбаться, как этому… Говорову! Ты не имеешь права обнимать его!

– Когда ты видел, чтобы я обнимал Сашу?

– Сашу… – Игорь зло усмехнулся, и неожиданно возле его губ прорезались глубокие складки, моментально состарившие красивое лицо. – У тебя даже голос меняется, когда ты называешь его по имени… Ночью, возле реанимационного отделения. Ты обнимал его, я видел.

– А-а, вот когда… Теперь понятно, почему ты к нему привязался. Это всё? Больше тебе не в чем меня обвинить?

– А что, этого мало?

– Вполне достаточно. Ты лучше всех знаешь, что я гей, Игорь. Можешь вынести это на суд общественности. Давай, заклейми меня позором. Выложи новость на все новостные сайты, выходи на площадь с плакатом. Делай, что хочешь, если тебе от этого станет легче. Каминг-аут всё равно неизбежен, ты прав, я у всех на виду. Но учти. Если ты позволишь себе хоть один намёк насчёт Саши, хотя бы одно слово про него – я сломаю тебе карьеру. Поверь, у меня достаточно влиятельных знакомых, которые перекроют кислород тебе и всем твоим проектам. Ты хорошо меня расслышал? Всё понял? Лей свою грязь только на меня.

– Да кто он такой, этот Говоров?! – Игорь вскочил с кровати. Глеб тоже встал. Мужчины замерли друг напротив друга, одинаково сжав кулаки. – Чем он лучше меня? Почему ради меня ты даже не предлагал открыть про себя правду, а ради него готов пожертвовать всем?

– Он – моя семья, Игорь. Мой брат, мой друг. И я с ним не сплю. Можешь мне не верить. Саша женат, да. У него двое детей. Его младшего сына назвали в честь меня, я буду крёстным сына моего брата и его жены, которую люблю точно так же, как его. Я люблю их старшую дочь как свою собственную, а она называет меня дядей. А теперь есть крохотный человек, который когда-нибудь назовёт меня отцом.

Чем больше говорил Глеб, тем сильнее проступало недоумение на лице Игоря. Находкин уже давно разжал кулаки. Семья? Брат? Крёстный?! У Поддубного нет никаких братьев! Нет и не было!

– Ты врёшь… Это враньё!

– Думай что хочешь. Я тебя предупредил и всё объяснил. Хочешь сломать мою жизнь – вперёд. А мою семью не трогай. Всё, Игорь, желаю тебе поскорее выздоравливать. И береги себя, ты ведь тоже отец как-никак.

– Стой! – Игорь рванул вслед за выходящим из палаты Глебом и столкнулся с собственной женой. Ирина стояла в коридоре, прижав ладони к лицу, и было понятно, что разговор, шедший на повышенных тонах, она слышала от первого до последнего слова.

Глеб не остановился и даже не обернулся. Игорь Находкин слишком сильно любит себя, чтобы ради мести разрушить свою карьеру. За годы их связи Глеб это прекрасно понял.

***

Анютка встретила Глеба выговором и горячим чаем. Слушая школьные новости, которые обрадованная девочка начала вываливать на него прямо с порога, Глеб с удивлением понимал, что вот эти вот незатейливые мелочи, вроде пропавшей у Анюткиной учительницы указки, залетевшей в кабинет бабочки и трудного примера, который Анюта решила быстрее всех – всё это ему гораздо интереснее, чем душевный раздрай Игоря. И волнует неизмеримо больше. Глеб с азартом выспрашивал подробности, не забывая помешивать в кастрюльке кашу – завтра с утра надо заскочить к Маше, она просила привезти именно такую вот жидкую пшёнку, а то в больнице её кормят только овсянкой. Маша терпеть её не может.

– Дядя Глеб, что покажу! – Анюта подскочила к окну и чуть-чуть сдвинула занавеску. – Ой, скорее, иди сюда!

Глеб подошёл. Анюта заставила его присесть и сама пригнулась – так, чтобы только их носы торчали над подоконником.

– Вон, смотри! Это же Лёня, да?

– Точно…

– Он там живёт? Я его уже сколько раз там видела! Только я тогда не знала, что это Лёня и он твой друг! Он в том подъезде живёт, да?

– Насколько я знаю, нет. Может, там у него кто-то знакомый живёт или родственники? Так, Анюта, за кашей следи, я схожу, спрошу.

– Ты только долго не ходи, сегодня много уроков задали!

– Я быстро.

***

Лёня не заметил стремительно шагающего через двор Поддубного, так глубоко задумался. А ещё у него наушники торчали в ушах – Глебу пришлось похлопать Лёню по плечу, чтобы тот обратил на него внимание.

– Глеб Олегович…

– Только не говори мне, что ты теперь тоже мой сосед.

– Не скажу. Я не ваш сосед.

– Тогда что ты здесь делаешь? Анюта сказала, что ты часто здесь появляешься.

Лёня свернул наушники, сунул в карман. Выпрямился и посмотрел Глебу прямо в глаза.

– Я стою под вашими окнами, Глеб Олегович.

Поддубный от подобной откровенности не сразу нашёлся, что сказать. Лёня вынул из карманов перчатки.