Пани Эльжбета

"Если пройдет еще 15 минут и ничего не случится, то все будет хорошо", - сказал я себе, как в детстве. Самое смешное, что когда отведенное время действительно прошло без всяких происшествий, я заметно воспрянул духом, хотя по-прежнему старался не смотреть на дверь.

Ничего не происходило и в дальнейшем, разве что гроза начала стихать. Так прошел час, другой, и я мало-помалу начал успокаиваться, боясь даже подумать, что это было. Около трех я вылез из спальни в гостиную и забрался в бар в надежде что-то выпить; но все бутылки были закупорены, а у меня не было сил открыть. К трем утра дождь прекратился и настала тишина, в которой так разыгрывалось мое богатое воображение, но я уже ничего не страшился, потому что помнил: после трех утра (третий петух пропел"!) нечистая сила исчезает. Я даже лег, но уснуть, понятное дело, не смог.

Измученный событиями бурной грозовой ночи, я настолько ослабел к утру духом и телом, что еле встал с дивана. Умываясь, я увидел в зеркале над раковиной побледневшее, вытянувшееся лицо с кругами под глазами - такое, словно я не спал три ночи подряд. Не хватало только поседевшей в один миг головы, и сходство со случайным посетителем замка Дракулы было бы полным. Шаркающей, медленной походкой поплелся я после утреннего туалета в кухню не для того, чтоб доказать себе свою храбрость, а потому, что вчера я не ужинал, и без малого 20-тичасовый перерыв в приеме пищи дал о себе знать характерным урчанием в желудке, сосанием под ложечкой и прочими малоприятными симптомами.

В кухне меня ждало очередное неприятное открытие. Нет, днем призрак не появился, зато обнаружилось полное отсутствие съестного. Одна утеха, что хоть в этом и близко не было никакой мистики: поглощенный контактами с потусторонним миром, я не пополнял запасы пищи уже несколько дней, так что в итоге холодильнике осталось одно яйцо, сиротливо болтавшееся в своей ячейке. Даже хлеба не было. Я посмотрел на яйцо, как на личного врага, вздохнул и пошел одеваться.

Закрывая входную дверь, я ощутил сильный и характерный запах человеческих экскрементов. Я оглядел лестничную площадку, но она была чистой, дверь на небольшой балкончик, общий для двух квартир, заперта; между тем запах доносился явно с близкого расстояния. Не успел я выдвинуть мало-мальски приемлемой гипотезы и закрыть второй замок, как раздался скрип открываемой двери. Отмечу с гордостью, что как ни расшатались мои нервы, на сей раз я не вздрогнул.

На пороге соседней квартиры показалась соседка, свежая круглолицая женщина за тридцать, с гладко зачесанными русыми волосами. Я уже с ней познакомился в один из первых дней, и она заговорила со мной после обмена приветствиями бойко и непринужденно, как со своим человеком:

- Нет, вы чувствуете, как дерьмом воняет? А я убирать не буду, хватит, мне надоело!

- Да уж, - передернул я плечами и повернул ключ вокруг своей оси, - и непонятно, откуда вонь. Этот дом полон тайн.

- Какие там тайны: опять на чердаке бомж ночевал! Я его, гада, утром спугнула! Бомжи - это просто бич! Вам брат не рассказывал? Гадят, курят, могут дом поджечь, а у меня дети, еще напугают, и черт знает что у них на уме! Сколько говорю соседям: давайте соберемся, поставим входную дверь на замок с кодом! Так нет, никому ничего не надо!

Я перевел взгляд на слуховое окошко в кухню, расположенное над лестницей на высоте среднего человеческого роста, потом на ступени, ведущие на чердак, и начал кое-что соображать.

- Погодите-погодите...Ночь кто-то заглядывал в окно, я думал, мне показалось!

- Ничего вам не показалось, - уверенно сказала соседка, - он и заглядывал, думал, наверно, в квартиру забраться! Но там решетка, фиг заберешься! Такой здоровый лоб, выше вас, я ему говорю - иди работать, хотя бы дворником, квартиру дадут, а он что-то пробурчал да сиганул мимо меня вниз. Если б муж был дома, мы б его заставили за собой убрать! А теперь пусть дворничиха убирает, с меня хватит.

Я ощутил, как кровь медленно приливает к моим щекам, и через полминуты я стал красным, как рак. Боже, какой стыд! Принять несчастного бомжа, спрятавшегося на чердаке от грозы, за привидение! Я почувствовал себя таким идиотом, что, когда обнаружил по возвращении из магазина, что забыл на прилавке два сырка с изюмом (и никто не напомнил), то счел это заслуженным возмездием за непроходимую глупость.

Мне и теперь неловко вспоминать об этом эпизоде, но из песни слова не выкинешь, и если взялся сказать А, говори и Б. В оправдание свое могу сказать, что если бы предшествующие события не расшатали мои нервы, я не вел бы себя так нелепо. Расплата за глупость пришла очень быстро: после завтрака у меня опять начала болеть голова, и весь день я провалялся с одним из наиболее жестоких приступов мигрени. Как ни странно, физическая боль быстро вернула меня на утраченные было материалистические позиции - и вместе с тем я в глубине своего сознания я знал, я чувствовал: это еще не конец, она придет снова.

... В эту ночь я опередил ее, уже в полночь я стоял у входа в кухню, как страж, охраняющий запретные владения. Она возникла не от входной двери, а медленно вышла-выплыла из маленькой комнаты напротив входа; стало быть, моя догадка была верной, она проникала в квартиру через окно. Не было никакого голубого света, я не погасил электрическое освещение, и при нем ясно была видна ее нематериальность, призрачность: сквозь ее тонкие руки просвечивали очертания предметов меблировки, например, край тумбочки для обуви.

- Пан Сергей... - обратилась она ко мне голосом, более слабым и глухим, чем прежде, - нельзя ли погасить свет? Он так бьет в глаза, я почти не вижу пана... Я отвыкла от света...

- Стойте там! - почти закричал я, видя, что она приближается ко мне. Вот так. Хорошо.

Пани Эльжбета замерла посреди коридора, с недоумением глядя на меня.

- Что с паном сегодня?

- А то, что я все знаю! Пани - покойница! Вы давно умерли, разве нет?

- Да, - все с тем же недоумением, относящимся ко мне, кивнула она. - Но разве я не говорила пану?...

- Нет, вы ничего не говорили, вы прикидывались! Зачем вы приходите? Зачем пугаете людей? - - Что вам надо? - чем дольше я говорил, тем в большую ярость впадал, мне хотелось выместить на ней все свои переживания, и если б я не боялся, что она на ощупь окажется холодной и скользкой, как лягушка, я вытолкал бы ее взашей. - Думаете, я боюсь вас?